«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна. Страница 23
Где сам Андрей-то? Фома, примчавшийся от Евпатия, был настолько плох, что его пришлось отправить в весь, чтобы отлежался. Про Евпатия рассказал, а про Андрея Роман и спросить не успел. Евпатий умница, как почуял, что дальше людей терять будет впустую, молодежь с кем-то в Козельск отправил. Верно, ни к чему молодежь зря класть, она еще пригодится с Батыем биться, татары на Руси не на день, эти пока все не пройдут, не уйдут с Земли Русской.
«А мы, что ж, позволим им всю Землю Русскую пройти?!» – возмутился сам с собой Роман Ингваревич.
Все это время он старательно гнал от себя мысли и о девушке, и о том, кто остался жив, а кто нет. Видел, как рвались татары к воеводе, как посекли его, как радовались, видно, и впрямь им не давал покоя стяг самого Романа. Это позволило князю выскочить на какого-то хана, по обличью понятно, что не сотник, скорее темник. Удачно получилось всадить в него копье Коловрата! Возникшая паника дала возможность рвануть всей дружине. Конечно, прорвались не все, но многие. И теперь за Романом к Козельску подходила довольно большая сила.
Знать бы только, куда после Коломны пойдет Батый. Если на Владимир, так там великий князь, ему есть кем обороняться, а еще лучше, если войско поделится, тогда их разобьют по частям. Только бы не бежали, как Всеволод Юрьевич…
Про себя и своих людей Роман знал, что переведут дух в Козельске, поймут, куда пошел Батый, подновят оружие, наберут новых стрел – и снова в бой, где бы татары ни были.
Они выскочили на берег, когда уже начало темнеть. Роман глянул на стену Козельска и замер. Нет, этого, конечно, не могло быть, но как же хотелось, чтобы было именно так: на стене стояли невысокие фигурки, не то два паренька, не то две девки… Сердце-вещун крикнуло: «Настя!», а разум возражал: «Не обманывай себя».
Князь сделал знак, чтобы остановились, в Козельске послышался набат, пусть поймут, что свои, не то могут встретить стрелами… Лед на Жиздре прочный, да только глядеть надо в оба. Князь хорошо помнил, что воевода Федор Евсеевич любитель под снег лошадиную погибель – чеснок – накидывать. Отправил вперед троих, чтобы покричали, что свои. Но там – видно – и так поняли бы, со стены приветно махали.
Сердце с утра не давало покоя, оно словно рвалось куда-то. Шрам еще не поджил и сильно болел, Вятич разводил руками:
– Терпи, Настена, если дам попить, чтоб не болело, спать будешь, но заживать станет дольше.
Анея подтвердила и добавила:
– А ты в тереме не сиди, пусть ветерком обдувает, скорее затянет.
Этого еще не хватало, чтоб я перед всем Козельском своим уродством хвастала!
Но в тот день я отправилась вместе с Лушкой на стену, смотреть в сторону Оки – не едут ли. Если князь будет уходить к Козельску, то по Оке, как же иначе? Поэтому мы проглядели появление всадников из леса. Первой заметила Лушка, она просто была не в состоянии даже стоять спокойно, потому повернулась к Жиздре и вдруг заорала не своим голосом:
– Вон! Вон!
Моя рука невольно потянулась к ножнам за мечом. Но, оглянувшись туда, куда показывала Лушкина рука, я чуть не вскрикнула. Там была дружина Романа и сам князь впереди. Даже не разглядев глазами, я узнала сердцем!
На звоннице загудел набатный колокол, на стену бегом взбирались дружинники, бежал Вятич. Чтобы козляне не успели испугаться, я заорала со стены:
– Наши едут! Князь Роман с дружиной!
Сначала была радость, но потом пронзило понимание, что им просто удалось снова прорваться сквозь татарские ряды, значит, битва проиграна? А чего ты ожидала, ведь под Коломной русских разбили? И вдруг… Мои ноги подкосились, Лушка едва успела удержать, потом подхватил Вятич:
– Ты чего?
– Там Роман?
– Да.
– Его голову должны были принести Батыю на острие копья.
Лушка, услышав такие речи, ахнула:
– Кто?!
А Вятич спокойно пожал плечами:
– Значит, не все так, что-то можно изменить.
Я вцепилась в его руку. Неужели прошлое все же начинает меняться?! Это давало такую сумасшедшую надежду, что стало даже страшно. Сотник почти грустно покачал головой:
– Только в частностях.
Мы не обращали внимания на таращившую глаза Лушку.
Вятич помог мне подняться.
Внизу навстречу князю с остатками его дружины уже выехал Андрей. Они о чем-то говорили у воды, потом Андрей кивнул в сторону стены, где стояли мы, Роман поднял голову, явно ища глазами меня среди высыпавших туда козлян. А у меня начала расти паника, я же совсем забыла о своем шраме, что если он оттолкнет Романа?! Конечно, оттолкнет, кому приятно смотреть на девушку, у которой общипанный вид и рубец на щеке? На глаза от отчаяния выступили слезы.
Немного погодя князь со своими воинами был уже в крепости. Им навстречу вышел отец, они обнимались, тоже о чем-то говорили, а я поспешила в дом, не в силах бороться со своим отчаянием. Лушка шлепала следом, не зная, чем меня подбодрить.
Мысли были хуже некуда. Роман не бросился сразу ко мне. Что это могло значить? Забыл? Передумал? Или Андрей успел ему сказать о том, что случилось? В любом случае это означало крах всего. Да и без рассказов что я из себя теперь представляла? Таких невест не бывает.
Но я вскинула голову, если бы снова пришлось обрезать волосы и получить ранение, но воевать в дружине Евпатия Коловрата, я поступила бы точно так же. Горько, конечно, но променять боевое братство и возможность мстить за погибшую Рязань на счастливое замужество я не могла. Пусть я не выйду замуж, пусть я останусь девой, Девой Войны! Это моя судьба, и мне не надо иной!
Я не замечала, что Лушка вглядывается мне в лицо со слезами. Сестрице было меня явно очень жаль, а мне жалко их, не знающих, что такое гибель и смерть, что такое месть, правая, святая месть. Да, месть бывает и святой!
И вдруг дверь распахнулась, и в нашу горницу вошел… Роман. Лушка мгновенно с каким-то писком метнулась прочь. Я поднялась с лавки. Князь подошел ближе, встал передо мной.
Его глаза с болью смотрели на красный шрам на щеке, рука потянулась коснуться и остановилась, словно не решившись это сделать.
Я медленно потянула с головы шапку, волосы привычно затопорщились.
– Видишь, какая я стала…
Губы Романа тронула легкая улыбка, прижав к себе, князь тихонько прошептал в ухо:
– Все равно красивее всех!
– Ну да…
Я все же разревелась.
– Э… э? Мне рассказывали, что ты смелый воин, а ты плакса? Татар не боялась, а меня боишься?
В ответ звучный всхлип носом:
– Я страшная…
– Ты? Когда ревешь, то да. Перестань плакать, я тебя люблю, а волосы отрастут. Зачем обрезала-то?
– Я Никола, взяла имя убитого родственника и косу отрезала, чтобы в дружину взяли.
– Неужели Евпатий не догадался?
– Нет, никто не понял. Мне Вятич помог…
Потом были еще долгие разговоры, Роман рассказывал, как погиб Евпатий Коловрат, как татары были вынуждены бить камнеметами горстку оставшихся в живых дружинников боярина, как один из пяти выживших примчался к Коломне страшно обмороженным, чтобы рассказать все и привезти копье Евпатия, как это копье все же нашло свою цель – убит какой-то важный татарин…
– Это Кюлькан.
– Кто?
– Это Кюлькан – младший сын Чингисхана.
Тут я сообразила, что для них и имя Чингисхана ни о чем не говорит, пришлось объяснять про Потрясателя Вселенной и его детей и внуков.
Рассказ так увлек Романа, что он не сообразил спросить, откуда я знаю про Кюлькана.
Пару дней дружине было решено дать на отдых, а потом предстояло решить, как быть дальше.
Глава 8
Меня вдруг невыносимо потянуло к Ворону. Понимала, что опасно, что могу заблудиться, не найти, все же мы бывали там только летом, а зимой все вокруг выглядит иначе, что могу попасть волкам на обед, наткнуться на рысь или вообще заблудиться навсегда, но пошла.
Улизнуть от Лушки, снова ходившей за мной хвостом, удалось с трудом. Боялась ли? Конечно, но шла почему-то уверенно, а ведь пробираться пришлось по пояс в снегу. Лес стоял совершенно незнакомый, тихий в безветрие, дятел долбил сосну где-то очень далеко, а слышно на всю округу. С большой еловой ветви вдруг ухнул пласт снега, видно, вспорхнула какая-то птица. Пошуршало – и снова тихо…