«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна. Страница 39

– Какой горшок?

– Ну, обыкновенный горшок. Придумай, а?

– Зачем? – Он уже понял, что я нашла выход, но еще не понял какой.

– Вятич, помнишь, дружинники отобрали воз с горшками у двух татей? Его еще поставили в старый сарай, он там и остался. В горшках греческий огонь!

– Нефть? Но ее поджигать надо. Ладно, придумаем. Ты права.

– Нет, ее не надо поджигать.

Я почему-то совершенно не удивилась вопросу про нефть, наверняка сама когда-то говорила или думала, а Вятич услышал мои мысли. Но моя память (спасибо ей!) услужливо вытащила из закоулков статью про таинственный греческий огонь. Его точный состав так и остался неизвестен, но предполагают, что там было кроме нефти и еще много чего (тут память буксовала, но мне это уже неважно), известь, то ли гашеная, то ли нет, которая вступала в реакцию с водой и нагревалась так, что начинала гореть нефть. Во всяком случае, попробовать стоило.

Я попыталась на пальцах объяснить Вятичу принцип действия, он слушал внимательно, кивая головой.

– Молодец, хорошо сообразила. Много там горшков? Не отсырели?

– Если бы отсырели, то не только сарая, но и всего Козельска уже не было бы, горшков много.

К вечеру была готова катапульта. Выбравшись на стену, мы сначала зарядили в нее простой горшок с камнями. С первой попытки камни полетели в нас самих. Изменили кое-что, метнули еще раз. Недолет. Потом перелет. Изведя шесть горшков и перепугав ближних ко рву татар, мы добились своего, «снаряды» стали падать в яблочко.

Теперь в катапульту загрузили опасный горшок, Вятич разогнал со стены всех, включая меня, не помогли никакие призывы к справедливости, ведь это моя идея, даже слушать не стал, просто вышвырнул, как котенка, вниз, и все. Мы с Лушкой, недолго думая, поднялись по другой лестнице, чтобы не пропустить столь важное событие.

– А чего это он нам кулаки показывает? – поинтересовалась сестрица.

Я вовсю делала вид, что этих самых кулаков Вятича не замечаю.

– Не обращай внимания, он всегда так.

Наконец, в ров полетел горшок со смесью, за ним второй. Кажется, попали. Следующие мгновения тянулись вечно. Сначала показалось, что ничего не произошло, но потом ухо уловило легкое шипение и… через несколько минут ров пылал полностью! Все, что с таким трудом стаскивали два дня, сгорело. Видимо нефть из горшков растеклась по льду, потому что огонь появлялся сначала где-то в глубине, а потом охватывал ветки уже с треском.

Татары выбегали из шатров, одни бежали ко рву, другие, наоборот, с криками мчались прочь. Горел лед! Горел снег под ногами! Горело то, что гореть никак не могло.

Мы с Лушкой бросились по стене к Вятичу и его помощникам:

– Победа! Получилось! Ура!

Конечно, сестрица не могла не поинтересоваться:

– А что такое «ура»?

– Это крик радости. По-татарски, кстати.

Теперь потребовалось объяснять слово «кстати». Вятич наклонился к моему уху:

– При чем здесь татарский? Ты когда язык научишься сдерживать?

– Вот Батыя убью и научусь.

– Батый там, между прочим, – сотник кивнул куда-то на северо-запад. – А здесь только Субедей.

– Ничего, и туда доберемся.

На следующий день татары хворост не таскали, Лушка радовалась:

– Что, паразиты, осознали бесполезность своих действий?

Вятич задал мне резонный вопрос:

– Ее кто таким словам научил?

– Ну, я, а что? Ты же тоже так говоришь.

– Ты меня учила? Или я разговариваю так с кем-то, кроме тебя? Просил же, чтобы придержала язык.

– Есть, товарищ начальник, – вздохнула я.

А еще через день дружинники со стены радостно объявили:

– Вода пошла!

Теперь уже я, как Лушка, совершенно идиотски поинтересовалась:

– Куда пошла?

А сестрица мне поясняла:

– Подниматься начала. Через пару дней лед тронется, тогда татары совсем в грязи сидеть будут. Тут Жиздра знаешь как разольется… А потом и Другуска с Малой. А эти дураки еще в ров дряни всякой накидали. Мы всегда его чистили, даже лед мужики рубили перед ледоходом, чтобы мост не подтапливало.

Юртаджи приволокли из деревни выше по течению несколько местных мужиков и баб. Баб тут же разобрали сотники, все же у царевичей в обозе ехали жены и наложницы, а чинам помельче такого не полагалось – и было уже все равно красивая или нет, лишь бы была бабой. Мужики под пытками много чего рассказали, вернее, рассказывал один, трое плевали на него и всячески ругали. Но рассказанное монголам совсем не понравилось.

Выходило, что крепость неприступна, что скоро все вокруг зальет водой и придется долго сидеть и ждать, когда подсохнет. Что воины урусов не только в крепости, но и в лесу. Больше всего допрашивавшего сотника испугало произнесенное им имя: князь Роман Ингваревич!

Пленника доставили к Субедею. Тот посмотрел на уруса своей черной жемчужиной, стараясь напугать, но мужик и без того готов был рассказать все, что знал. Он снова и снова твердил, что в лес ушла дружина князя Романа Ингваревича.

– А кто в крепости?

– Тоже дружина князя Романа.

Субедей махнул рукой, пленника утащили. Полководец не поверил сказанному. Как может быть один и тот же человек сразу и в лесу, и в крепости? Тем более снова эмир Урман. Или у них всех багатуров зовут Еупатами или Урманами? Кебтеулы услышали сухой смех полководца. Впервые за много дней. В последние месяцы у Субедея не было поводов смеяться.

Но на стенах города появились люди с железными лицами, железные урусы! Это было уже неприятным открытием.

Но что без железных урусов, что с ними город нужно было брать, потому багатур ломал голову, как обезопасить штурмующих от такого огня. В отличие от остальных Субедей прекрасно знал, что применили железные урусы, он не зря держал разведку во многих городах и странах, теперь он вспомнил рассказы о хитрых снарядах византийцев, от которых горели корабли тех же урусов. Багатура мало заботила гибель у рва рабов и даже воинов, на то они и воины, чтобы гибнуть. Он боялся другого – как бы урусы не метнули такой же огонь в осадные машины. Прежде чем заваливать ров и строить мост для их перетаскивания, надо придумать, как сделать драгоценные машины недоступными для огня. Полководец думал, а время шло. Но Субедей прекрасно понимал, что лучше взять город на день позже, чем вообще не взять его или погубить осадные машины.

Глава 4

Через день после того, как урусы зажгли ров, в реках и в самом рву начала прибывать вода. Ей было некуда деваться, и вода пошла поверх льда. И снова Субедей дивился хитрости урусов, копая ров, они не просто сбрасывали землю на одну сторону, как делали все, они еще и превратили в настоящую ложбину немаленькое пространство перед самим рвом с внешней стороны. В результате вода легко перехлестнула через внешний край рва и разлилась, основательно подтопив монгольский лагерь. Пришлось отодвигаться так далеко, что ни о каких камнеметных машинах не могло идти речи. Даже самые большие не добросят свои камни не то что до стены, но и вообще до бывшего посада.

Не лучше оказалось и с другой стороны. Река, что побольше, стремительно разливалась, затапливая округу, но и меньшая старалась вовсю, ее вода, не найдя входа в большую реку, принялась затапливать пойму до следующей реки. Одно порадовало Субедей-багатура, там стояли шатры хана Гуюка, и теперь его воины с воплями и руганью спешно отходили повыше, а значит, подальше от берега реки и от города.

Природа словно сговорилась с защитниками города, она старательно заливала все подходы и подъезды, чтобы стало невозможно не только штурмовать стены, но и подтащить камнеметные машины. Те, которые все же приготовили со стороны Гуюка, пришлось с огромным трудом вытаскивать из образовавшегося болота.

Урусы со смехом наблюдали со стены, как маются ордынцы со своими тяжеленными машинами по колено в грязи, что-то орали громовыми голосами, но татарам было не до их криков. К чему обращать внимание, ясно же, что смеются.