Участь Эшеров - Маккаммон Роберт Рик. Страница 38

Но в какой части дома находится это помещение, точно сказать она не могла.

— Вы, конечно, знаете, что я умираю? — спокойно проговорил Ладлоу.

— Умираете? От чего?

— Это… особенная болезнь. Я думал, Эрик уже объяснил вам. Он расскажет. Не хочу портить ему удовольствие.

— Я не понимаю. Если вы больны, то почему здесь один, в темноте?

— Это, моя дорогая, как раз потому, что я… — Он умолк. — Гром, — с усилием прошептал он. — Боже мой, вы слышали?

— Нет. Абсолютно ничего.

Он молчал, и у Норы создалось впечатление, будто Ладлоу чего-то ожидает. Не дождавшись, старик с шипением выдохнул сквозь зубы:

— Я ненавижу грозы и эту проклятую долбежку. Она не смолкает день и ночь. Эрик разрушает комнаты и вновь их отстраивает. Он сооружает коридоры, упирающиеся в каменные стены. Строит лестницы, которые никуда не ведут. Все это из-за меня, разумеется. О, Эрик хитер! Он пытается убить меня, понимаете?

— Пытается вас убить? Как?

— Шумом, моя дорогая, — сказал Ладлоу. — Бесконечным изматывающим шумом. Стуком молотков и визгом пил, не смолкающим никогда. Даже нелепое представление в День независимости было устроено для меня. Та канонада чуть не довела меня до самоубийства.

— Вы ошибаетесь. Эрик пытается уравновесить Лоджию.

С северной стороны есть трещина…

Ладлоу перебил ее невеселым смехом.

— Уравновесить Лоджию? Вот это здорово! Возможно, он сказал так рабочим, но это ложь.

— Лоджия погружается в землю. Я сама видела трещину.

— О, трещина есть, совершенно верно. Я тоже ее видел. Но Лоджия никуда не опускается, моя дорогая. Лоджию повредило землетрясение… когда же это было? В тысяча восемьсот девяносто втором году. Или в девяносто третьем. Точно не помню. Мы находимся в месте, чувствительном к подземным толчкам.

Нора вспомнила о дрожавших на своих подставках хрустальных совах, одна из которых разбилась.

— Эрик пытается меня убить, — прошептал Ладлоу, — потому что он хочет этого.

Что-то коснулось ее плеча, и она испугалась. Нора быстро протянула руку и ощутила скользкую и гладкую поверхность черной трости, которую всегда сжимал в руке Ладлоу.

— Внутри у него из-за этого все горит. Знаете, чего он хочет? Власти. Над поместьем, над фабриками, над всем. Даже над будущим. У меня нет выбора, кроме как передать это Эрику, хотя я и боюсь последствий. — Он убрал трость с ее плеча. — Вы видите, Эрик хочет ускорить мою смерть, и он может… — Она почувствовала, как старик внезапно напрягся. — Гром! О боже, гром! — проскрежетал он.

На этот раз Нора тоже его услышала. Это был слабый далекий раскат, заглушенный каменными стенами. Она знала, что там, снаружи, яростно бушевала гроза.

— Подождите, — едва слышно произнес Ладлоу. — Не двигайтесь.

— В чем дело?

— Тихо! — прошипел он.

Повисла тишина. Затем Нора услышала, как бутылки шерри стукнулись друг о друга. Через несколько секунд женщина почувствовала, что стул вибрирует. Дрожь прошла вверх по ее телу до самой макушки. Деревянный пол заскрипел и застонал. Часы, стоявшие повсюду в этой странной комнате, нестройно звякнули. Затем, так же внезапно, вибрация прекратилась.

— Этот дурак пытается притягивать молнии шпилями на крыше, — хрипло сказал Ладлоу. — Вы почувствовали? Дрожь.

Теперь она кончилась, но я полагаю, много кухонной посуды и несколько окон разбиты. Вот болван! Он не понимает, что играет с огнем!

Речи Ладлоу напоминали бред сумасшедшего.

— В вашей руке пистолет. Зачем он вам? Я думал, что вы ненавидите оружие.

— Кто-то положил его в колыбель Уолена. — Нора снова рассердилась. — Эрик знает, я не хочу, чтобы моему сыну показывали оружие, и не собираюсь с этим мириться.

— Мне жаль вашего сына, — сказал Ладлоу. — Я знаю, что Эрик желает завести нового ребенка. Он хочет плодить детей, как чистокровных лошадей. Не позволяйте ему этого, Нора.

Ради вашего собственного благополучия, сопротивляйтесь.

— Почему?

— Почему? Почему? — грубо передразнил он. — Потому что я вам говорю! Слушайте хорошенько. Если у вас будет двое детей, один из них умрет. Если трое, погибнут двое. В конце концов лишь один избежит расправы. — От этого слова Нора вздрогнула. — И этот один, — прошептал Ладлоу, — унаследует ворота в ад. Избавьте себя от горя, Нора. Откажитесь носить нового ребенка.

— Вы… вы не в своем уме! — запротестовала женщина.

Темнота сжималась вокруг нее, поглощала, душила. Она чувствовала смрад гниения, исходящий от Ладлоу, похожий на запах сырой зеленой плесени.

— Уезжайте из Эшерленда, — сказал он. — Не спрашивайте почему. Уезжайте сегодня же. Сию минуту. Забудьте Уолена. Вы ничего не сможете для него сделать. Вы не заслуживаете, чтобы вас затянуло в ад.

Нора встала с кресла, ее лицо пылало от гнева. Она ударилась бедром о стол, отступила и задела еще что-то из мебели.

— Бегите, Нора. Бегите без оглядки… О, этот стук!

Ей стало ясно, почему Эрик держит отца в этой комнате. Потому, что тот сошел с ума. Она на ощупь пошла к двери, наткнулась на стол; упали бутылки. Добравшись до двери, Нора принялась искать замок, но никак не могла его найти. Ей показалось, что старик подходит к ней сзади, и она закричала в темноту:

— Не подходите ко мне! Не прикасайтесь, черт вас подери!

Но Ладлоу оставался на другом конце комнаты. Он тихо, с болью вздохнул.

— Я не хотел вам говорить, — произнес он, и голос был почти нежным, — но скажу. Это может спасти ваш разум и, возможно, душу. Видит Бог, мне нужно сделать хоть одно хорошее дело.

— Выпустите меня отсюда! — Нора все шарила по двери в поисках замка.

— Эрик вас не любит, — сказал старик. — И никогда не любил. Ему нужна жена, чтобы плодить детей, будущих Эшеров.

Вы прибыли сюда в соответствии с соглашением, и прибыли не с пустыми руками. Эрик всегда увлекался скачками. У конюшен вашего отца отличная репутация. Эрик и ваш отец заключили контракт. Он купил вас, Нора, вместе с четверкой лошадей, которые нужны ему для выведения победителя в дерби Кентукки. Ваш отец получил три миллиона долларов в день свадьбы, и сверх того ему причитается по миллиону за каждого ребенка, которого вы родите Эрику.

Рука Норы замерла на замке.

— Нет, — сказала она.

Она вспомнила слова отца: «Дай ему время. Если упустишь свой шанс, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь». Даже когда отец узнал, что она несчастлива, он понуждал ее оставаться с Эриком Эшером.

— Зачем?

— Я подписал чек и направил его в конюшни Сент-Клер, — раздался голос из темноты. — Вы для Эрика просто мясо. Тело для размножения. Когда вы перестанете приносить пользу, он отошлет вас пастись в одиночестве. Верьте мне, Нора.

Умоляю, бегите из Эшерленда!

— Это мой дом, — храбро сказала она, хотя слезы застилали глаза. — Я жена Эрика Эшера.

— Вы его кобыла, — ответил Ладлоу. — И не верьте ни на секунду, что хоть один квадратный дюйм Эшерленда будет когда-либо принадлежать вам.

Она отперла дверь и рывком распахнула ее. Сумрачный свет ослепил Нору. Она обернулась, чтобы посмотреть на Ладлоу Эшера.

Он был истощен до крайности и походил на скелет, одетый в черный костюм в полоску и серый широкий галстук.

Его желтовато-белое лицо покрывали какие-то струпья. Жидкие седые волосы падали на плечи, но на макушке сверкала лысина. В правом кулаке была зажата фамильная трость. Пристально глядя на хозяина Эшерленда, Нора испытала странное чувство жалости, несмотря на то что увиденное ужаснуло ее. Его глубоко посаженные глаза смотрели на Нору, и в них, как в жерле доменной печи, горело красное пламя.

— Ради бога, — сказал он, и в горле булькнула мокрота, — бегите из Эшерленда!

Нора уронила игрушечный пистолетик и побежала. Она чуть не свалилась с коварных ступеней, затем промчалась по коридорам и спустилась по первой попавшейся лестнице. Минут через двадцать она наткнулась на пару сплетничающих горничных.

В тот вечер за ужином Нора сидела за длинным столом и наблюдала, как Эрик поглощал тушеную говядину. На его пиджак и рубашку летели брызги. Он позвонил и потребовал следующее блюдо и бутылку каберне.