Обещание - Пиколт Джоди Линн. Страница 28
Доктор Фейнштейн покачал головой.
— Я здесь ради твоей пользы. Чтобы тебе помочь. Все, что ты скажешь, не выйдет за пределы этого кабинета.
Крис смерил его осторожным взглядом. Как будто от этого ему могло стать спокойнее. Он не знал Фейнштейна из этой захудалой конторы.
— Ты до сих пор думаешь о самоубийстве? — спросил психиатр.
Крис уставился на дырку на джинсах.
— Бывает, — пробормотал он.
— У тебя есть план?
— Нет.
— По-твоему, вечер пятницы изменил твое решение?
Крис резко вскинул голову.
— Я вас не понимаю.
— Может, расскажешь, каково видеть, как твоя подружка сводит счеты с жизнью?
— Она была мне не подружкой, — поправил Крис, — а девушкой, которую я любил.
— В таком случае тебе должно было быть еще тяжелее, — заметил доктор Фейнштейн.
— Да, — признался Крис, заново прокручивая в голове тот вечер: голова Эмили дернулась влево, как будто невидимая рука отвесила ей пощечину, кровь течет у него между пальцами…
Крис взглянул на психиатра: какого признания ожидает от него этот человек?
После затянувшегося молчания врач подступился к теме еще раз.
— Должно быть, ты очень расстроен.
— Потеряв голову, по волосам не плачут.
— Что ж, — произнес психиатр, — это вполне нормально.
— Да? — хмыкнул Крис. — Вполне нормально. Я вечер провел в больнице — мне наложили семьдесят швов. Моя девушка мертва. Меня заперли в психушке на три дня, а теперь я здесь и должен изливать душу совершенно незнакомому человеку. Да, я вполне нормальный семнадцатилетний парень.
— Знаешь, — спокойно ответил доктор Фейнштейн, — мозг — удивительная вещь. Если раны не видно, это не значит, что она не болит. Рана навсегда оставит рубцы, но ее можно излечить. — Он подался вперед. — Здесь ты быть не хочешь, а где хотел бы?
— С Эмили, — не колеблясь, выпалил Крис.
— Умереть.
— Нет. Да.
Крис отвел взгляд и уставился на вторую дверь, которую не заметил раньше. Она не выходила в приемную, откуда он пришел. Скорее всего, догадался Крис, выйдет он через эту дверь. Второй выход, чтобы никто и никогда не узнал, что он был у психиатра.
Он посмотрел на доктора Фейнштейна и решил: если человек печется о чужой конфиденциальности, значит, он не так уж плох.
— Я бы хотел вернуться на несколько месяцев назад, — негромко признался Крис.
Как только разъехались двери лифта, Гас заметалась вокруг сына, обняла его за талию, зашагала с ним в ногу и начала беспрестанно болтать, поспешно уводя Криса из больницы, где находился кабинет доктора Фейнштейна.
— Ну, — поинтересовалась Гас, как только они оказались в машине, — как все прошло?
Ответа не последовало. Крис сидел, отвернувшись.
— Прежде всего, скажи, он тебе понравился? — спросила она.
— Это что, свидание вслепую? — проворчал Крис.
Гас выехала со стоянки, мысленно придумывая оправдания для сына.
— Он хороший психиатр? — не отставала она.
Крис смотрел в окно.
— Если с кем сравнивать? — спросил он.
— Ну… тебе лучше?
Он медленно повернулся к матери и уставился на нее.
— Если с чем сравнивать?
Джеймс был воспитан в семье бостонских нетитулованных аристократов, которые возвели стоицизм Новой Англии в ранг искусства. За все восемнадцать лет, прожитых в родительском доме, он лишь однажды видел, чтобы родители поцеловались на людях. Да и поцелуй был таким мимолетным, что Джеймс начал верить, что это просто ему почудилось. В их семье порицалось выказывать боль, печаль, бурную радость. Однажды в подростковом возрасте Джеймс расплакался, когда умерла его любимая собака, и родители повели себя так, словно он совершил харакири прямо на мраморном полу вестибюля. С неприятностями и остальными событиями, затрагивающими чувства, они поступали так: оставляли шокирующую ситуацию в прошлом и продолжали жить, как будто ничего не произошло.
К тому времени, когда Джеймс познакомился с Гас, он уже мастерски овладел техникой хладнокровия… и решительно от нее отказался. Но в тот вечер, находясь в подвале, в одиночестве, он отчаянно пытался вернуться к этой блаженной, намеренной слепоте.
Он стоял перед сейфом с оружием. Ключи до сих пор торчали в замке: он ошибочно полагал, что его дети уже достаточно взрослые, чтобы проявлять чрезмерную осторожность, как он делал это много лет назад. Он повернул ключ и открыл дверцу — внутри, словно спички в коробке, лежали ружья и дробовики. Бросалось в глаза отсутствие кольта, который конфисковала полиция.
Джеймс коснулся ствола двадцать второго калибра — первого оружия, из которого он дал Крису пострелять.
Неужели это он виноват?
Если бы Джеймс не увлекался охотой и дети не могли бы добраться до оружия, удалось бы избежать этой трагедии? Если бы они наглотались таблеток или отравились угарным газом, были бы результаты менее катастрофичными?
Он отогнал от себя эти мысли. Подобное самобичевание ни к чему не приведет. Нужно продолжать жить, работать, строить планы на будущее.
Как будто неожиданно раскрыв тайну вселенной, Джеймс стал тяжело подниматься по ступенькам подвала. Он обнаружил Гас и Криса в гостиной. Они подняли головы, когда он внезапно появился на пороге.
— Думаю, — отдуваясь, заявил он, — в понедельник Крису следует вернуться к занятиям в школе.
— Что-что? — воскликнула Гас, вставая. — Да ты с ума сошел!
— Нет, — ответил Джеймс. — И Крис не сумасшедший.
Крис пристально смотрел на отца.
— Ты полагаешь, — медленно произнес он, — когда я вернусь в школу, где все будут таращиться на меня, словно на безумного, мне станет лучше?
— Это просто смешно! — заявила Гас. — Я позвоню доктору Фейнштейну. Возвращаться в школу еще слишком рано.
— Да что этот доктор Фейнштейн понимает? Он видел Криса только один раз. А мы, Гас, знаем его всю жизнь. — Он пересек комнату и остановился перед сыном. — Вот увидишь. Окунешься назад в свою стихию и тут же придешь в себя.
Крис хмыкнул и отвернулся.
— В школу он не пойдет, — отрезала Гас.
— Ты ведешь себя как эгоистка.
— Эгоистка? — Гас засмеялась и скрестила руки на груди. — Джеймс, он по ночам не спит. Он…
— Я пойду, — спокойно прервал родительскую перебранку Крис.
Джеймс радостно улыбнулся и с силой хлопнул сына по плечу.
— Отлично! — торжествовал он. — Снова займешься плаванием. Будешь готовиться к поступлению в колледж. Как только чем-нибудь займешься, жизнь станет казаться намного лучше. — Он повернулся к жене. — Ему просто нельзя сидеть в четырех стенах, Гас. Ты нянчишься с ним, поэтому ему не остается ничего другого, как думать.
Джеймс принялся раскачиваться на каблуках, уверенный, что даже воздух в комнате стал циркулировать более легко и свободно. Гас с раздражением повернулась и вышла из комнаты. Джеймс сердито посмотрел на ее удаляющуюся спину.
— С Крисом все в порядке! — крикнул он ей вслед. — С ним все в порядке.
Прошло несколько минут, прежде чем он почувствовал взгляд сына. Крис, похоже, совсем не злился на Джеймса, а был по-настоящему сбит с толку.
— Ты и вправду так считаешь? — прошептал он и оставил отца в одиночестве.
От телефонного звонка Мэлани вздрогнула и села на постели, непонимающе озираясь по сторонам. Когда она ложилась вздремнуть, светило солнце. А сейчас она не могла разглядеть в темноте даже собственную руку.
Она пошарила рукой на ночном столике.
— Да, слушаю.
— Эмили дома?
— Прекратите! — прошептала Мэлани, выронила трубку и снова зарылась под одеяло.
Каждое воскресенье в половине девятого Мэлани ходила за продуктами, пока остальные нежились в кроватях с газетой и чашечкой кофе. В прошлое воскресенье она, разумеется, никуда не ходила. В доме, за исключением еды, оставшейся после поминок, ничего не было. Майкл наблюдал за женой, пока она надевала куртку и пыталась застегнуть змейку.