Поющие в терновнике - Маккалоу Колин. Страница 27

– Паршивое зверье, – сказал Фрэнк. – Прямо шакалы какие-то, порядочные собаки так себя не ведут.

– Мне кажется, Господь Бог скорее всего задумал собак именно такими, – мягко возразил отец Ральф. – Они проворны, умны, воинственны, и их почти невозможно приручить. Мне они, признаться, больше по вкусу, чем балованные комнатные собачки. – Он улыбнулся. – Вот и кошки тоже. Вы видели, какие кошки на скотном дворе? Дикие, злобные, сущие пантеры; ни за что не подпустят к себе человека. Но охотятся превосходно и вовсе не нуждаются, чтобы люди их опекали и кормили.

Он извлек из своей переметной сумы кусок холодной баранины, хлеб, масло, отрезал ломоть баранины, остальную протянул Фрэнку. Положил хлеб и масло на бревно между ними и с явным наслаждением впился белыми зубами в мясо. Жажду утолили из брезентовой фляжки, потом свернули по самокрутке.

Неподалеку стояло одинокое дерево вилга; отец Ральф указал на него самокруткой.

– Вот место для ночевки, – сказал он, снял с лошади седло, отвязал одеяло.

Фрэнк пошел за ним к вилге – дереву, которое считают самым красивым в этой части Австралии. Крона его почти круглая, листва светло-зеленая, очень густая. Ветви спускаются совсем низко, их легко достают овцы, и потому снизу каждое дерево как бы подстрижено ровно-ровно, будто живая изгородь в саду. Вилга всего надежнее укроет от дождя, ведь у других деревьев Австралии листва не такая густая, как в землях, которые богаче влагой.

Отец Ральф вздохнул, лег и приготовился снова закурить.

– Вы несчастливы, Фрэнк, я не ошибаюсь? – спросил он.

– А что это такое – счастье?

– Сейчас счастливы ваш отец и братья. А вы, ваша мама и сестра – нет. Вам не нравится в Австралии?

– Здесь – нет. Я хочу перебраться в Сидней. Может, там я сумею чего-то добиться.

– В Сидней? Но ведь это гнездилище порока, – улыбнулся отец Ральф.

– Ну и пускай! Тут я связан по рукам и ногам, все равно как было в Новой Зеландии; никуда от него не денусь.

– От него?

Но у Фрэнка это вырвалось ненароком, и он не желал продолжать. Лежал и смотрел вверх, на листья.

– Сколько вам лет, Фрэнк?

– Двадцать два.

– Вот как! А вы когда-нибудь жили отдельно от родных?

– Нет.

– Ходили когда-нибудь на танцы? Была у вас подружка?

– Нет.

Фрэнк не желал прибавлять, как положено, «ваше преподобие».

– Тогда он, наверное, скоро вас отпустит.

– Он меня не отпустит, пока я жив.

Отец Ральф зевнул, улегся поудобнее.

– Спокойной ночи, – сказал он.

Утром тучи спустились еще ниже, но дождя все не было, и за день они вывели овец еще с одного выгона. Через всю землю Дрохеды, с северо-востока на юго-запад, тянулась гряда невысоких холмов – на этих-то выгонах и собирали сейчас стада, тут можно будет искать убежища от воды, если реки выйдут из берегов.

Дождь начался уже к ночи, и Фрэнк со священником рысью пустились к броду через речку пониже дома Клири.

– Не жалейте лошадь, сейчас не до того! – крикнул отец Ральф. – Гоните вовсю, не то потонете в грязи!

В считанные секунды они вымокли до нитки – и так же мгновенно размокла прокаленная зноем почва. Она ничуть не впитывала влагу и обратилась в море жидкой грязи, лошади еле переступали в ней, увязая чуть не по колено. По траве еще удавалось двигаться быстро, но ближе к реке, где все давно вытоптал скот, всадникам пришлось спешиться. Без седоков лошади пошли легче, но Фрэнк не держался на ногах. Это было хуже всякого катка. На четвереньках они карабкались вверх по крутому берегу, скользили и снова скатывались обратно. Мощенную камнем дорогу неторопливая вода обычно покрывала на месте переправы едва на фут, а сейчас тут мчался пенный поток в четыре фута глубиной; Фрэнк вдруг услышал – священник смеется. Лошадей подбадривали криками, хлопали по бокам насквозь промокшими шляпами, и они в конце концов благополучно выбрались на другой берег, но Фрэнку и отцу Ральфу это не удавалось. Опять и опять они пытались одолеть косогор и всякий раз сползали вниз. Отец Ральф предложил залезть на иву, но тут Пэдди, встревоженный появлением лошадей без седоков, подоспел с веревкой и втащил их наверх.

Пэдди пригласил отца Ральфа зайти к ним, но тот улыбнулся и покачал головой.

– Меня ждут в Большом доме, – сказал он.

Мэри Карсон услышала его голос прежде, чем кто-либо из прислуги, – он обошел дом кругом, рассчитав, что с парадного хода легче попадет в отведенную ему комнату.

– Ну нет, в таком виде вы не войдете, – сказала она ему с веранды.

– Тогда сделайте одолжение, дайте мне несколько полотенец и мой чемодан.

Нисколько не смущаясь, она стояла у полуоткрытого окна гостиной и смотрела, как он стянул мокрую рубашку, сапоги, брюки и стирает с себя жидкую грязь.

– Никогда не видела мужчины красивее вас, Ральф де Брикассар, – сказала она. – Почему среди священников так много красавцев? Ирландская кровь сказывается? Ирландцы ведь красивый народ. Или красивые мужчины ищут в сане защиту, ведь такая наружность осложняет жизнь? Ручаюсь, все девчонки в Джилли чахнут от любви к вам.

– Я давно уже научился не обращать внимания на влюбчивых девиц, – засмеялся он. – Некоторые способны влюбиться во всякого священника моложе пятидесяти, а если священнику нет тридцати пяти, в него, как правило, влюблены все. Но откровенно соблазнить меня пытаются только протестантки.

– О чем вас ни спросишь, ответа начистоту не жди – так? – сказала Мэри Карсон. Выпрямилась и положила ладонь ему на грудь. – Вы сибарит, Ральф, вы принимаете солнечные ванны. Что же, у вас всюду такой загар?

Он с улыбкой наклонился, усмехнулся ей в волосы, расстегнул полотняные кальсоны; они соскользнули наземь, он отбросил их ногой и стоял, точно статуя, изваянная Праксителем, а Мэри обошла его и неторопливо осмотрела со всех сторон.

События последних двух дней веселили его, развеселила и внезапная мысль – а ведь Мэри Карсон, пожалуй, гораздо уязвимее, чем он воображал! Однако он неплохо знал ее и потому бесстрашно спросил:

– Вы что же, Мэри, хотите, чтобы я занялся с вами любовью?

Она оглядела вяло поникший знак его мужского достоинства, насмешливо фыркнула:

– И в мыслях не было так вас утруждать! А вам нужна женщина, Ральф?

Он презрительно вскинул голову:

– Нет!

– Мужчина?

– Они еще хуже, чем женщины. Нет, никто мне не нужен.

– Так что же, обходитесь сами?

– Ни малейшего желания.

– Любопытно. – Она шагнула обратно в гостиную. – Ральф, кардинал де Брикассар! – съехидничала напоследок. Но, уйдя от его проницательного взгляда, сникла в своем глубоком кресле, стиснула кулаки, охваченная бессильной злобой на капризы судьбы.

Отец Ральф, обнаженный, сошел с веранды на подстриженный газон и остановился – руки закинуты за голову, веки сомкнуты; он подставлял все тело теплым, вкрадчивым, покалывающим струйкам дождя, и они чудесно ласкали незащищенную кожу. Стало совсем темно. Но в нем сохранялось все то же вялое спокойствие.

Речка вышла из берегов, сваи, на которых стоял дом Пэдди, все глубже уходили в воду, она подкрадывалась по Главной усадьбе к Большому дому.

– Завтра начнет спадать, – сказала Мэри Карсон, когда встревоженный Пэдди пришел сказать ей об этом.

Как всегда, она оказалась права: на следующей неделе вода понемногу убывала и наконец вернулась в обычное русло. Выглянуло солнце, воздух раскалился до ста пятнадцати в тени, и трава будто взлетела в небо – высокая, чуть не по пояс, свежая, сверкающая бледным золотом так, что слепило глаза. Блестела отмытая от пыли листва деревьев, вернулись орды попугаев, которые неведомо где укрывались во время дождя, – теперь они снова мелькали в ветвях всеми цветами радуги и тараторили пуще прежнего.

Отец Ральф возвратился к своей заброшенной было пастве, невозмутимый и довольный: выговор за отлучку ему не грозит, ведь у самого сердца, под белой священнической сорочкой, покоится чек на тысячу фунтов. Епископ будет в восторге.