Маленький МИФОзаклад - Асприн Роберт Линн. Страница 13

– Знаю, – вздохнул Ааз, не глядя на меня. – Я не потрудился обучить тебя магии начал… точно так же, как не обучил тебя драконьему покеру.

Никакого взрыва! Я начал немного тревожиться за своего партнера.

– Разве ты не расстроен?

– Конечно, расстроен, – вознаградил он меня мимолетным блеском оскаленных зубов, едва признаваемым за улыбку. – Думаешь, я всегда такой веселый?

– Я хочу сказать, разве ты не взбешен?

– О, «взбешен» для меня уже пройденный этап. Я уже давно на пути к «задумавшемуся».

Я пришел к поразительному выводу, что мне больше нравится, когда Ааз кричит и не слушает моих доводов. С этим я еще знал, как справиться. А вот такое его настроение было незнакомо мне совершенно.

– О чем ты думаешь?

– Об отцовстве.

– Об отцовстве?

– Да. Знаешь, этаком состоянии полной ответственности за другое существо? Ну, по крайней мере такова теория.

Я не понимал, куда он гнет.

– Ааз? Ты пытаешься сказать, что чувствуешь себя ответственным за случившееся с Клади, потому что не обучил меня в полной мере магии и покеру?

– Да. Нет. Не знаю.

– Но это же глупо!

– Знаю, – ответил он и впервые усмехнулся. – Именно это и заставило меня задуматься об отцовстве.

Я бросил всякую надежду понять его логику.

– Тебе придется объяснить мне это, Ааз. Я сегодня что-то туго соображаю.

Он чуть выпрямился и обнял меня одной рукой за плечи.

– Постараюсь, но это будет нелегко, – сказал он почти спокойным тоном. – Видишь ли, я много чего наговорил тебе о Клади и том, какой большой проблемой она будет, но вдруг подумал, что прошло уже очень много времени с тех пор, как я был родителем. Я сидел здесь и пытался вспомнить, на что это было похоже. И меня неожиданно осенило, что на самом-то деле я никогда не переставал им быть. Никто не перестает.

Я заерзал, почувствовав себя неуютно.

– Выслушай меня. На сей раз я пытаюсь без крика поделиться с тобой некоторыми тяжело усвоенными уроками. Забудь о теориях отцовства! В жизни все сводится к ощущению гордости за то, что ты не вправе считать своей заслугой, и к ответственности и чувству вины за то, чего ты либо не знал, либо никак не мог контролировать. В действительности все обстоит намного сложней, но суть такова.

– Послушать тебя, так это не кажется особенно привлекательным, – заметил я.

– Во многих отношениях так оно и есть. Твой ребенок ожидает от тебя, что ты будешь знать все… сможешь ответить на любой заданный им вопрос и, еще важнее, дашь логическое объяснение тому, что является по природе своей нелогичным. С другой стороны, общество ожидает от тебя, что ты научишь своего ребенка всему необходимому для того, чтобы он стал преуспевающим, ответственным членом общины… даже если ты сам таковым не являешься. Беда в том, что ты для ребенка – не единственный источник информации. Друзья, школа и другие взрослые дружно предлагают иные мнения, со многими из которых ты не согласен. Это означает, что если твой ребенок добивается успеха, то ты по-настоящему не знаешь, произошло ли это благодаря или вопреки твоему влиянию. Но если ребенок собьется с пути, ты всегда гадаешь, все ли ты сделал для того, чтобы спасти положение, пока еще было не поздно.

Его рука слегка сжала мне плечо, но я думаю, что он сделал это неосознанно.

– Так вот, я был не особенно хорошим родителем… что, хотелось бы думать, вовсе не оригинально. Я не слишком занимался своими детьми. Бизнес всегда служил хорошим оправданием, но суть в том, что я был рад по возможности спихнуть их воспитание на кого-нибудь другого. Теперь я понимаю: это все потому, что я боялся, взявшись за воспитание лично, совершить по неведению или из-за неуверенности какую-нибудь ужасную ошибку. В конечном счете из некоторых детей вышел толк, а из некоторых… ну, скажем, не совсем. А я остался с саднящим ощущением, что мог бы поступить лучше, добиться большего.

Он отпустил мое плечо и встал.

– Что и подводит нас к тебе.

Я не был уверен в своих ощущениях. Что это – неловкость, оттого что он сосредоточился на мне, или радость, оттого что он снова принялся расхаживать?

– Я никогда сознательно не думал о тебе как о сыне, но задним числом понимаю, что многое в том, как я обращался с тобой, вызвано застарелым чувством вины со времен отцовства. В тебе я обрел еще один шанс вылепить кого-то… дать все советы, которыми, как я считал, мне следовало бы снабдить собственных детей. Если временами казалось, будто я излишне остро реагирую, когда дела идут не важно, то это потому, что в глубине души я вижу в этом свой личный крах. Я хочу сказать, ведь это же мой второй шанс. Возможность показать, многому ли научили меня предыдущие неудачи. И знаешь, что получается? Я теперь уделяю тебе все свое внимание и прилагаю все силы, а дела все равно идут вкривь и вкось!

Это ничуть не улучшило мне настроение. Помимо всего прочего, у меня теперь возникло отчетливое ощущение, что я как-то подвел Ааза.

– По-моему, нельзя считать это твоей виной, Ааз. Я имею в виду, ты старался изо всех сил и был терпеливее всех, кого я когда-либо знал. Никто не может обучить другого всему, даже если он помнит, чему именно надо учить. У меня есть определенный порог насыщения. После этого мне не усвоить ничего нового, пока не переварю уже полученные знания. И даже тогда – буду честен и скажу прямо – в некоторые вещи я ни за что не поверю, как бы часто ты мне их ни втолковывал. Мне придется просто выяснить это самому. Ремесленник не может винить себя в неумении, если у него дефектный материал.

– Именно так я и думал, – кивнул Ааз. – Мне нельзя постоянно винить во всем себя. С твоей стороны очень проницательно додуматься до этого в твоем возрасте… не пережив того, что пережил я.

– Не так уж трудно додуматься, что я дурак, – с горечью сказал я. – Я все время это знал.

Внезапно я почувствовал себя поднятым в воздух. Я посмотрел мимо кулака Ааза, стиснувшего мне ворот рубашки, вдоль его руки и дальше в его желтые глаза.

– Неверный вывод! – зарычал он, очень походя на себя прежнего. – Тебе полагалось усвоить отнюдь не то, что ты дурак. Ты не дурак, и если бы слушал сказанное мной, то услышал бы, как я только что поздравил тебя с этим.

– Что же тогда… – сумел выдавить я из себя вместе с немногим оставшимся воздухом.

– Суть в том, что случившееся в прошлом не моя вина, точно так же, как в происходящем теперь виноват не ты!

– А-а-а-а… – только и получилось у меня.

– О! Извини.

Мои ноги ударились оземь, и воздух хлынул обратно мне в легкие.

– Все, что может сделать родитель, любой родитель, это приложить максимум усилий, хорошо это или плохо, – продолжил Ааз, словно ничего не произошло. – Реальный итог зависит от многих переменных, никто не может брать на себя одного ответственность, вину или хвалу за все, что произойдет. Мне важно помнить об этом, имея дело с тобой… а тебе помнить, имея дело с Клади. Это не твоя вина!

– Разве?

– Совершенно верно. В нас обоих есть сильная жилка отцовства, хотя не знаю, откуда она взялась у тебя, но все, что мы можем сделать, – это приложить максимум усилий. Нам надо помнить, что не следует пытаться взваливать на себя вину за действия других людей… вроде Тананды.

Это снова отрезвило меня.

– Ты об этом знаешь, да?

– Да. Она попросила меня попрощаться с тобой за нее, если не увидит тебя, но полагаю, ты уже знаешь.

Я просто кивнул, не в состоянии говорить.

– Я очень беспокоился, как ты прореагируешь на проблемы с Клади, а когда Тананда решила уехать, я понял – ты воспримешь это тяжело. И попытался найти способ показать тебе, что ты не одинок. Справедливы твои чувства или нет, но они мне понятны.

– Спасибо, Ааз.

– Это хоть как-то помогло?

Я на мгновение задумался.

– Немножко.

Мой партнер снова вздохнул.

– Ну, – проговорил он. – Я пытался. Это самое главное… как мне думается.

– Здорово, ребята. Как живем-можем?