Узы крови - Шелдон Сидни. Страница 88

– А тебе не кажется, что я мог оставаться в фирме, потому что любил Сэма?

Она ухмыльнулась.

– Конечно же, cheri. И потому ты теперь женился на его маленькой очаровательной девочке.

Из своего кошелька она достала тонкую черную сигару и поднесла к ней платиновую зажигалку.

– Шарль говорит, что контрольный пакет акций Элизабет оставила за собой и что она против того, чтобы пустить акции в свободную продажу.

– Да, это верно, Элена.

– А тебе не приходило в голову, что, случись с ней что-нибудь непредвиденное, именно ты унаследуешь все ее состояние?

Не отвечая, Рис уставился на нее долгим взглядом.

У себя дома на Олгиата Иво Палацци случайно выглянул из окна гостиной и обомлел от ужаса. По подъездной аллее к дому медленно катила Донателла с их сыновьями. Симонетта была наверху, отдыхала после обеда. Кипя от негодования, готовый на все, даже на убийство, Иво опрометью выскочил навстречу своей второй семье. Он был так щедр к этой женщине, так добр, так любил ее, и вот теперь она намеренно пытается разрушить его карьеру, расстроить его брак, испортить всю жизнь. Донателла вылезла из «ланча флавиа», которую он собственноручно подарил ей. До чего же она все-таки хороша! Вслед за ней из машины выскочили мальчики и бросились ему на шею. О, как любил их Иво! О, как было бы здорово, чтобы Симонетта еще не успела проснуться!

– Я приехала поговорить с твой женой, – решительно сказала Донателла и, повернувшись к мальчикам, приказала: – Мальчики, за мной.

– Нет! – вспылил Иво.

– Как ты меня остановишь? Не увижу ее сегодня, увижу завтра.

Иво был прижат к стене. Все пути к бегству были отрезаны. И тем не менее он понимал, что ни она, ни кто-нибудь другой не смеют уничтожить то, что он с таким трудом добыл своими собственными руками. Иво считал себя порядочным человеком и не желал делать то, на что его вынуждали обстоятельства, и даже не столько ради себя, сколько ради Симонетты и Донателлы, ради всех своих детей.

– Ты получишь свои деньги, – пообещал Иво. – Дай мне пять дней.

Донателла посмотрела ему прямо в глаза.

– Пять дней, – сказала она.

В Лондоне сэр Алек Николз принимал участие в парламентских дебатах в палате общин. Он должен был выступить с основным докладом по решающему вопросу о волне рабочих забастовок, грозившей нанести серьезный ущерб британской экономике. Но ему было трудно сосредоточиться. Мысли его были заняты телефонными звонками, которые в течение нескольких последних недель не давали ему покоя. Где бы он ни находился – в клубе, у парикмахера, в ресторане, на деловой встрече, – они неизменно его доставали. И всякий раз Алек просто вешал трубку. Он понимал, что их требование – это только начало. Захватив над ним власть, они доберутся до его акций и завладеют частью гигантской фармацевтической корпорации, производящей любые лекарства и наркотики. Этого он не мог допустить. Они звонили ему по четыре, а то и по пять раз в день, и нервы его были на пределе. Сегодня же его беспокоило то, что они вообще не позвонили. Он думал, что они позвонят во время завтрака, затем ждал их звонка во время ленча в клубе. Но телефоны молчали, и молчание это казалось ему более зловещим, чем телефонные угрозы. Теперь, обращаясь с речью к членам парламента, он пытается не думать об этом.

– У рабочих нет более верного друга, чем я. Наш рабочий класс – это основа государства. Именно рабочим страна и все мы, ее граждане, обязаны своим прогрессом. Они – истинная элита государства, его стальной хребет, держащий на себе благосостояние и процветание могущественной и доброй старой Англии. – Он сделал паузу. – Однако в судьбах нации наступает время, которое требует определенных жертв от ее народа…

Он говорил чисто механически, даже не вдумываясь в смысл произносимых им слов. Может быть, думал он, ему все же удалось отпугнуть их тем, что он не поддался на их шантаж. В конце концов, они были только мелкой преступной шайкой. А он был сэром Николзом, членом парламента. Скорее всего, они теперь навсегда оставят его в покое. Речь сэра Алека закончилась под гром аплодисментов рядовых членов парламента.

По пути из зала заседаний его перехватил служащий парламента.

– У меня к вам поручение, сэр Алек.

Алек обернулся.

– Слушаю вас.

– Вам надлежит срочно ехать домой. Произошел несчастный случай.

Когда он приехал, Вивиан уже заносили в карету «скорой помощи». Рядом с ней суетился врач. Алек, даже не успев как следует притормозить, пулей выскочил из машины. Он взглянул в обескровленное, побелевшее лицо лежавшей на носилках без сознания Вивиан и повернулся к врачу.

– Что случилось?

Доктор беспомощно развел руками.

– Не знаю, сэр Алек. Кто-то мне позвонил и сказал, что произошел несчастный случай. Когда я приехал, обнаружил леди Николз на полу спальни. Ее… ее колени были гвоздями прибиты к полу.

Алек закрыл глаза, пытаясь совладать с внезапно подступившей тошнотой. Во рту уже чувствовался привкус желчи.

– Мы, естественно, сделаем все, что в наших силах, но думаю, вам надо быть готовым к худшему. Леди Вивиан вряд ли когда-нибудь сможет ходить.

Алек почувствовал, что у него перехватило дыхание. Пошатываясь, он направился к «скорой помощи».

– Мы впрыснули ей большую дозу болеутоляющего, – сказал врач. – Она вас может не узнать.

Алек, казалось, даже не расслышал его слов. Он тяжело вскарабкался в «скорую помощь», уселся на откидное сиденье и уставился на свою жену, не заметив, как закрыли задние дверцы, как взревела сирена и как "скорая помощь тронулась в путь. Он взял холодные руки Вивиан в свои. Глаза ее открылись.

– Алек, – невнятно прошелестело в воздухе.

Глаза его наполнились слезами.

– Родная моя, родная моя…

– Двое в… в масках… прижали меня к полу… сломали мне ноги… теперь никогда больше не смогу танцевать… навсегда останусь калекой, Алек… Ты не бросишь меня?

Он ткнулся головой в ее плечо и заплакал. Это были безутешные слезы отчаяния, но было в этих слезах и то, в чем он сам себе боялся признаться. В них было облегчение. Сделавшись калекой, Вивиан теперь будет безраздельно принадлежать только ему.