Рыцарь свободного моря - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон". Страница 40

Спрошенный, о том, какие мог бы он привести доказательства мнимой этой покорности, когда как все до единого знают прекрасно, что, напротив, обвиняемый, а вместе с ним и его преступные товарищи продолжали каперствовать, пиратствовать и крейсировать на море после эдиктов короля, точно так же, как и до них, утверждает: что последний его поступок, упомянутый выше, достаточно ясно и вразумительно говорит за себя, — когда он, Тома-Ягненок, сдался по-хорошему, без единого выстрела, такому сопливому мокрохвосту, как этот, так называемый корабль, именуемый «Астрея», лишь только упомянутый мокрохвост поднял королевский флаг.

Спрошенный и пр.;

Отвечает: что судно его введено было в этот порт командиром вышепоименованного корабля «Астрея», на каковое судно сам он был переведен пленником двадцать первого числа сего месяца.

Спрошенный и пр.;

Отвечает: что сейчас же после спуска флага, он сам лично отдал приказание своим людям сложить оружие и не восставать ни против короля, ни против королевских приказов, будь они даже несправедливыми. Что к тому же, на сей предмет доказательством служит рапорт командира «Астреи», приложенный к делу. Что следовательно он, Тома-Ягненок, не считает себя ответственным за пару мушкетных и пистолетных выстрелов, произведенных по приказанию младшего помощника, выведенного из себя, и не без причины, помянутой вопиющей несправедливостью. Что во всяком случае, он, Тома-Ягненок, в течение своей жизни взявший на абордаж около четырех или пяти сотен кораблей, заявляет и утверждает, что сдача собственного его «Горностая» «Астрее» произошла без всякого сопротивления, о котором стоило бы говорить, имея в виду, что при наличии такового сопротивления «Астрея» была бы в настоящее время на берегу или на дне морском, а «Горностай» в открытом море и на свободе.

Спрошенный, о том, кто мог быть тем мятежным помощником, который приказал открыть огонь и оказался поэтому повинен в смерти тринадцати верных слуг короля, убитых в этом деле, отказывается отвечать. И отведенный затем в помещение, предназначенное для пыток, также упорствовал в своем отказе. И посаженный на скамью пыток, потом связанный, потом трижды поднятый на дыбу, упорствовал по-прежнему.

Спрошенный, о том, кто та женщина, именуемая якобы Хуаной, которая найдена была на «Горностае» и взята в плен после того, как она оказала слугам короля самое упорное и преступное сопротивление и убила, либо ранила выстрелами из пистолета и ударами кинжала первых троих, хотевших ее схватить, отказывается отвечать. И отведенный и т.д., и трижды поднятый на дыбу, упорствует в своем отказе.

Спрошенный, о том, действительно ли эта женщина как сама она уверяет и чем похваляется, входит в состав пиратской команды «Горностая» и на самом деле служила у обвиняемого в качестве первого помощника или заместителя капитана, отказывается отвечать. И отведенный, подвергнутый пытке, и т.д., упорствует по-прежнему.

Спрошенный и пр.;

Отвечает: что за всю свою жизнь захватил такое большое число судов, что совершенно не в состоянии все их припомнить. Что, производя все эти захваты, множа их по мере сил своих, он по совести уверен, что тем отлично послужил королю, усматривая доказательство тому в тех почестях и милостях, коими осыпан был в Сен-Жермене и прочих местах королем, которого смиренно почитает владыкой своим и государем. Что захваты эти произведены были при наличии исправных каперских свидетельств, врученных обвиняемому либо от имени короля Франции, либо от имени иных монархов, действительно царствующих. Что эти каперские свидетельства, сказать откровенно, ныне уже просрочены, других обвиняемый представить не может. Но что сам он в этом неповинен, так как ни в коем случае не преминул бы исходатайствовать себе новые грамоты, если бы не был заранее предупрежден, что теперешние губернаторы перестали их выдавать и что флибустьеры стали обходиться без них.

Спрошенный о самых последних из его столь многочисленных захватов, о тех именно, какие обвиняемый произвел в течение последних своих походов, отказывается отвечать, уверяя, что запамятовал. И отведенный, подвергнутый пытке, и т.д., по-прежнему отказывается и упорствует. Спрошенный, о том, не по вине ли обвиняемого погибло множество испанских, голландских, флиссингенских, датских и португальских судов, без следа исчезнувших в последнее время; не пустил ли он ко дну эти суда и не расстрелял ли и не потопил ли людей, отказывается отвечать на приведенные вопросы, утверждая, что не может сказать определенно ни да, ни нет, а лгать не желает. И отведенный, подвергнутый пытке, и т.д., упорствует по-прежнему.

Спрошенный, о том, какая дикая и языческая жестокость заставила его вернуться из последнего похода с четырьмя десятками трупов врагов, или людей, за таковых выдаваемых, развешенных у него на рангоуте наподобие ужасных плодов среди ветвей фруктового сада, отказывается отвечать. И отведенный, подвергнутый пытке, и т.д., упорствует по-прежнему.

Спрошенный, ведомо ли ему, что каперствуя без должных свидетельств, разбойничая, грабя и убивая во время мира, он действовал как гнусный разбойник и пират, отвечает (с негодованием и яростью), что он, как был всегда, так и останется корсаром и рыцарем открытого моря, а не пиратом, ибо быть пиратом означает быть разбойником и мерзавцем, тогда как он, Тома-Ягненок, а также и все его товарищи, и женщина Хуана, о которой только что была речь, в особенности, никогда, напротив, не переставали быть, с Божьей помощью, честными людьми.

Таковы вопросы и ответы названного капитана или командира пиратов, каковой, по прочтении их ему вышепоименованным присяжным нашим секретарем, заявил, что признает оные содержащими правду и не требующими ни добавлений, ни сокращений, и что оные подтверждает.

На подлинном руку приложил:

Тома-Ягненок. Гоэ-Кентен де Лоске. Сен-Лоран. Бегон. Арвю. Ж. Коркюф «.

Приложение

« Рапорт Луи Констана де Мальтруа, капитана флота четвертого ранга, командира королевского судна, именуемого „Астрея“, господину маркизу де Плесси-Корлэ, начальнику эскадры, главнокомандующему.

Адмирал!

Имею честь представить вам, согласно вашего приказа, настоящий рапорт касательно проведенной мною именем короля поимки пиратского судна под названием «Горностай», легкого фрегата о двадцати пушках, под командой господина Тома де л'Аньеле и плавающего под черным с белыми черепами флагом и красным, расшитым золотом брейд-вымпелом.

Снявшись с якоря для производства этой операции тотчас же после того, как разобрали ваш приказ, переданный сигнальными флагами двадцать первого сего ноября, я немедленно привел судно в боевую готовность, продолжая править в бейдевинд, дабы выбраться на ветер неприятелю. В чем я преуспел раньше, чем он проник в мои намерения. Мне, однако же, показалось, что он тут принял некоторые меры защиты, но беспорядочно, без барабанного боя и свистков.

Оказавшись вскоре на расстоянии пистолетного выстрела, я поднял свой белый флаг и приказал отвести и протянуть блинд, чтобы подойти на абордаж. Поступая так, я крикнул пирату, чтобы он сдавался, сомневаясь, впрочем, в его повиновении, так как канониры его, — привычные, видимо, к войне, — уже отомкнули и изготовили орудия. Тем не менее, я ошибался, ибо капитан Тома-Ягненок, — которого я тут же приметил и опознал стоящим на своем ахтер-кастеле, — вслед за приказом моим собственноручно отдал фал от своего красного брейд-вымпела, и брейд-вымпел этот спустил. Без сомнения, он здраво рассуждал, что его заведомо ждет проигрыш, ибо такого рода разбойничьи команды, Цезарю подобные по храбрости, когда речь идет о нападении на бедных безобидных купцов, живо показывают спины военным людям и сражаются с ними скрепя сердце, вяло, будь их даже трое против одного. Я, со своей стороны, несмотря на эту видимую покорность, распорядился все же, ради большей предосторожности, забросить энгтер-дреки и собрал свои абордажные отряды, опасаясь какого-нибудь предательства. И хорошо сделал.

Действительно, когда я, минуту спустя, переходил со шпагой в руке на пиратское судно, дабы, согласно приказа вашего, его захватить, десятка два разъяренных молодцов бросились мне навстречу. Тут произошла довольно жаркая схватка, во время которой, с прискорбием должен вам донести, потери наши оказались весьма чувствительны, дойдя до одиннадцати убитых и двадцати одного раненого. Истины ради вынужден я даже заявить, что потери эти были бы еще значительнее и даже гибельными, если бы упомянутый капитан Тома-Ягненок не пришел нам добровольно на помощь, бросившись в толпу восставших, угрозами понуждая их сложить оружие и повиноваться королю, что они в конце концов и сделали.