Туманный вирус - Донской Сергей Георгиевич. Страница 9

Камень обрушился на его ладони, прикрывшие голову. Так повторилось несколько раз, а потом перебитые пальцы онемели, и Рахымбеков обнаружил, что не в состоянии шевелить руками.

— Закрой глаза, — посоветовал Курбатов.

Потом поднял камень и обрушил его на череп казахского капитана, будто давил жабу или крысу. Ноги Рахымбекова взлетели в воздух, упали и остались лежать на земле с неестественно вывернутыми ступнями. Курбатов провел по лицу тыльной стороной ладони и увидел на ней размазанные капельки крови. Чертыхнувшись, он полез в джип, чтобы поискать там воду, тряпку и привести себя в порядок.

VIII

Больше всех своих наград, полученных за долгие годы службы отечеству, Шухарбаев Нуртай Шухарбаевич любил эту картину в простенькой рамке. Она была ему дороже ордена «Парасат» и даже двух орденов «Данк» первой и второй степени. Картину нарисовал он сам в шестнадцать лет, когда свято верил, что будет знаменитым художником. Аллах же распорядился так, что Шухарбаев стал председателем Комитета Национальной Безопасности Казахстана. И это был не конец его карьеры. В самом ближайшем времени он рассчитывал сесть на государственный трон и не вставать оттуда, пока его не вынесут в мавзолей.

В свои шестьдесят четыре года Шухарбаев выглядел глубоким стариком. Причиной тому были нездоровые привычки, болезненная худоба и пергаментная кожа. Хотя, если разобраться, худоба и цвет кожи были результатом все тех же нездоровых привычек. Особенно одной.

Приторно острый запах гашиша пропитал все поры небольшой, но уютной комнаты, где Шухарбаев проводил большую часть свободного времени. Сидя на полу и привычно скрестив ноги, он набивал специальную трубку с дополнительным отверстием, позволяющим втягивать дым вместе с воздухом. Это избавляло от надсадного кашля, раздирающего легкие. Набив трубку, Шухарбаев прикурил от ароматной свечи, затянулся и застонал от удовольствия. Его охватила такая нега, что было лень выплюнуть крошку дурмана, попавшую в рот, и все же он это сделал. После нескольких затяжек Шухарбаев, похожий на высохшую мумию с молодо блестящими глазами, легко встал и, шурша по ковру мозолистыми желтыми пятками, подошел к своей картине.

По центру было изображено голубое весеннее небо. Ветер гнал над далекой холмистой грядой белые облака, похожие на кудлатых ягнят. На переднем плане серела полынная степь. Ее прорезала черная, еще не просохшая после дождей дорога. Вдоль размытой колеи тянулись следы босых ног. Чем дальше, тем слабее проступали они на дороге, уходя к горизонту. Это были следы юного Шухарбаева, покинувшего отчий дом…

Хлопок в ладоши, и в комнату вбежали две девушки с заварочным чайником, пиалами и подносом, на котором были разложены засахаренные фрукты, баурсаки и свежие лепешки. Подождав, пока ему нальют терпкого байхового чаю и добавят туда сливок, Шухарбаев махнул рукой. Девушки испарились, как по мановению волшебной палочки.

Не спеша потягивая чай, чтобы не ослабить действие гашиша, Шухарбаев приблизил лицо к полотну картины. Ах, если бы можно было нырнуть туда и окунуться в счастливое детство, когда не было болезней, страхов, сомнений! «За это можно все отдать», — как пелось в одной хорошей полузабытой песне. И свой нынешний пост, и сотни миллионов долларов, и дворцы, и даже возможность стать лидером нации. Но назад пути не было. Маленький Нуртай Шухарбаев ушел из дому и скрылся за горизонтом.

Слезы умиления выступили на глазах председателя Комитета Национальной Безопасности. Бережно проведя пальцем по шершавому холсту, покрытому мазками засохшей краски, он вернулся на прежнее место и принялся набивать трубку новой порцией конопли. Вспоминались горячие деньки жатвы, когда он с братьями и сестрами дни и ночи пропадал на току или в пути на станцию, куда свозили зерно. Степь была раскаленной, земля дышала жаром, натруженные руки горели от мозолей. Тем приятнее было вернуться домой и прилечь в тени высаженных отцом тополей…

Долго он сидел так, не открывая глаз, и перед ним возникали знакомые, родные с детства картины: то проплывали над юртами журавли, то проносились с топотом и ржанием табуны, то ползли к горизонту отары овец, то срывался со скал кипящий водопад, то вставало над землей рубиновое солнце, такое огромное, такое близкое, что, казалось, его можно было потрогать рукой.

Веки Шухарбаева сомкнулись окончательно, подбородок коснулся груди, из полуоткрытого рта вытекла ниточка слюны. Но отдохнуть сегодня ему было не суждено. В комнату заглянул адъютант, протягивая на ладони мобильный телефон.

— Что тебе? — спросил Шухарбаев, не сразу понявший, кого видит перед собой и кто такой он сам.

Адъютант сделал два робких шажочка вперед.

— Очень срочно, Нуртай Шухарбаевич. Прошу простить за беспокойство, Нуртай Шухарбаевич.

Шухарбаев протянул руку, требовательно шевеля пальцами. Он снова был тем, кем стал несколько лет назад — главой нацбезопасности державы. «Покой нам только снится, — подумал он со вздохом. — Кто это сказал? Неужели я сам? Нужно будет распорядиться, чтобы записали и сохранили для потомков. Такое сильное высказывание, такое мужественное».

— Слушаю, — тихо произнес он в трубку.

Повышать голос не было никакой необходимости. Люди, удостаивавшиеся внимания Шухарбаева, ловили каждое его слово. Он редко кричал на подчиненных. Вполголоса получалось даже убедительнее.

— Здоровья вам и вашим близким, уважаемый Нуртай Шухарбаевич, — затараторил мужской голос, готовясь разливаться все в новых и новых любезностях.

— Ты кто? — спросил Шухарбаев.

— Водитель господина Султанбаева, Хафиз.

— Хафиз, Хафиз… А, припоминаю…

Прежде чем приступить к операции по смещению президента, предусмотрительный председатель Комитета Национальной Безопасности создал целую сеть осведомителей во дворце. Все они, от первого главы администрации до последней уборщицы, исправно информировали Шухарбаева о каждом шаге президента. Нынешнего президента. Которому осталось править страной совсем недолго.

— Что у тебя? — тихо спросил Шухарбаев, кашлянув в кулак.

— Завтра рано утром московским рейсом прибывает какая-то большая шишка из Антитеррористического Центра, — заговорил Хафиз. — Бабуин возлагает на него большие надежды. Послал Багилу встречать этого типа. Она вызвала меня на пять часов утра.

— Та-ак, — протянул Шухарбаев.

Багила Жунзакова служила в Службе охраны президента. Шутили, что она умеет все, что должен уметь настоящий мужчина, и даже больше, потому что помимо прочего владеет различными женскими хитростями, а также прелестями, которыми Аллах не наградил сильный пол. Шухарбаев несколько раз сталкивался с Багилой в «Белой ставке», и, надо признаться, она произвела на него сильное, почти неизгладимое впечатление. Прекрасно сложенная, очень красивая, с умными глазами под идеально ровной челкой. Холодное, непроницаемое лицо Багилы казалось неживым, но тем заманчивее было представлять себе это лицо, искаженное пароксизмом страсти. Ее оперативная кличка была Багира. Был бы Шухарбаев, он бы занялся этой пантерой.

— Это все, — сказал Хафиз, не дождавшись реакции на свое сообщение.

— Нет, не все. — Шухарбаев закашлялся. — Зачем присылают человека из Москвы?

— Я не понял, Нуртай Шухарбаевич.

— У тебя мозгов нет?

— Мозги есть, — похвастался Хафиз. — Но, когда я вез Бабуина и Багилу, они от меня отгородились. Я успел услышать только про какую-то кровь шайтана…

— Сатаны? — уточнил Шухарбаев, давясь кашлем.

— Да, да, вы совершенно правы.

— Я всегда совершенно прав, кхе-кхе.

Горло сушило, очень хотелось пить, но приходилось терпеть. Шухарбаев уже понял, о чем идет речь. Султанбаев и его цепная пантера не зря секретничали в салоне бронированного лимузина, подняв стекло, отгораживающее их от шофера. Приезд сотрудника Антитеррористического Центра означал, что президент намерен бороться за свое кресло. Значит, началась контроперация. Что ж, без борьбы не бывает истинного удовольствия от победы.