Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa". Страница 3

Через неделю после своего девятнадцатилетия, Лана родила дочь — Ольгу. Рожала она тяжело, ребенок едва не стоил ей жизни, и о других детях после таких кошмарных родов говорить не приходилось. И посему на Оленьку — единственную, заведомо единственную, навсегда единственную! — были направлены сконцентрированные чувства всех родственников: мамы, папы, влиятельного дедушки, тяжело больной бабушки и совсем еще юного дяди.

Из всего, что я слышала об Ольге, я смогла составить «психологический портрет» прелестного, своевольного, избалованного, капризного ребенка. Боготворимого…

И, кроме того, я часто рассматривала фотографии.

Ольга — очень красивая девочка… Невероятно красивая!

Как ангел. Мрачный темнобровый ангел. Немудрено, что дед прочил ей карьеру кинозвезды.

Андрей жаловался, что Юзеф Теодорович мешал ему воспитывать дочь. Он ее баловал, он потакал ей во всем, он пользовался своим влиянием на Лану, чтобы «портить» внучку, а поскольку тогда Андрей еще не оперился и финансово они зависели от тестя, то ни о каких протестах не могло быть и речи:

Юзеф Теодорович был в своем праве! По словам Андрея, Юзеф Теодорович делал из Ольги «вторую Лану» — такое же изнеженное, безвольное, неприспособленное к жизни создание. Но, поскольку характер у Оли был далеко не такой покладистый, как у ее мамочки, к двум годам Олечка стала семейным тираном.

Когда Ольге исполнилось четыре года, умерла от рака легких ее бабушка.

Когда Ольге исполнилось пять, у Ланы нашли какую-то опухоль, тогда еще, впрочем, доброкачественного характера.

Когда Ольге исполнилось шесть лет, она пропала без вести.

Ее украли.

Украли на летнем отдыхе, в славном городе Одессе, на улице, в присутствии обоих родителей, на выходе из кондитерской… Точнее, из кондитерской-то они вышли, и Андрей отошел на два метра в сторону, чтобы выпить пива, а Лану заинтересовало что-то в витрине магазина, а Ольга была рядом, все время рядом, и кто-то из них должен был держать ее за ручку ( Андрей говорил — дочка осталась с Ланой и это Лана не доследила за ней, а Юзеф Теодорович обвинял Андрей в том, что это он, Андрей, вел Олю за ручку, а потом — отпустил и пошел пить пиво, а Лана в тот момент уже отошла к витрине…

Не знаю, где здесь истина, скорее всего — где-то посередине, виноваты оба, но даже взрослому человеку трудно самому для себя признать и взять на себя ответственность и вину за то, что пропал ребенок, его ребенок! И потому — взаимные обвинения и оскорбления в такого рода трагических ситуациях, к сожалению, неминуемы: хочется найти виновного и хочется, чтобы этим виновным был не ты! ) — кто-то из них должен был держать ее за ручку и не держал, и девочка исчезла, исчезла без вести, без следа, за какие-то две-три минуты, словно сквозь землю провалилась. Только что была — и нет ее… И никто ничего не видел! Если бы это на море произошло — тогда бы это еще было понятно… Погрузиться в воду, один неправильный вздох — и никто не заметит, что маленький человечек не всплыл на поверхность! Но — на людной улице, в центре города? Многие из свидетелей случившегося показали, что обратили внимание на красивую девочку в нарядном вышитом платье, но — никто не заметил, как и куда она исчезла, пока родители не принялись метаться, разыскивая!

…Как ни боготворил Юзеф Теодорович свою внучку, как ни старался сделать из нее «вторую Лану», но все же с самой Ланой, с настоящей Ланой, с «первой Ланой» никто — даже Оленька! — не мог для него сравниться. Лана была для него всем. Не только дочерью, но и другом. Андрей, ненавидивший тестя, намекал даже, что влечение Лещинского к дочери имело не совсем естественный характер… Во всяком случае, ревновал ее Юзеф Теодорович страшно! Любой юноша, осмелившийся хотя бы взглянуть на Лану, сразу же становился личным врагом ее отца, объектом безжалостных насмешек: Юзеф Теодорович использовал весь свой немалый талант, чтобы развенчать в глазах дочери ее очередного поклонника. Понятно, что к Андрею, по-пиратски захватившему его сокровище, Юзеф Теодорович питал совсем уж негативные чувства и готов был обвинить его во всех смертных грехах, а прежде всего — в том, что Андрей не ценит Лану и невнимателен к Оле. Плохой отец, плохой муж…

И, разумеется, в том, что Ольгу похитили, виноват тоже он, Андрей! А кто же еще?!

И для Андрея бездну горя тоже трудно измерить. Горя и уязвленного самолюбия: ведь он — мужчина, сильный мужчина!

— и не смог уберечь свою дочь от злоумышленников, свою семью от краха…

Через месяц после исчезновения Ольги, обезумевшей от горя Лане поставили диагноз «рак». Доброкачественная опухоль переродилась в злокачественную в результате стресса.

Конечно, Лану лечили. Отец хотел послать ее в Америку, в центр по борьбе с раком, на экспериментальное лечение, дающее хорошие результаты, если болезнь захвачена в самом начале — он был в состоянии сделать это! — но Лана отказалась уезжать: она хотела остаться, чтобы искать дочь. В ее гибель она отказывалась верить… И, кроме того, Лана не хотела лечиться. У нее не было стремления жить. Ее жизнь потеряла смысл. И удар оказался слишком сильным… А Лана вообще не умела принимать удары от судьбы, ведь судьба всегда была столь благосклонна к ней! И бороться она не умела — пусть даже с болезнью, за свою собственную жизнь… Ведь отец в безумии любви ограждал ее и от ударов, и от борьбы!

Лана умерла через пять месяцев после исчезновения Ольги.

Юзеф Теодорович уехал на «историческую родину», в Краков, и, вместо того, чтобы придаться отчаянию, вернулся в кино, теперь уже — в качестве режиссера… И небезуспешно.

Андрей с нескрываемой злобой говорил, что произошедшая трагедия стала для тестя хорошей эмоциональной подпиткой: он не только полностью отдался творчеству, но и обрел новые горизонты. Андрей намекал даже, что для такого творческого человека, как Юзеф Теодорович, семья была не более, чем обузой.

Освободившись от семьи, Лещинский обрел «второе дыхание» и крылья за спиной ощутил. В Москве сын у него остался… Да только, по словам Андрея, о сыне Лещинский и не вспоминал.

Впрочем, мальчишка был никчемный, порочный, весь в отца, потому отец и не любил его так, как любил чистую и нежную дочь.

Должна признаться: я очень сочувствовала Андрею, когда слушала эти его рассказы. Собственно, не будь трагедии с первой семьей его — если бы он, допустим, просто развелся с Ланой, или вовсе не был бы женат — возможно, я бы и не вышла за него замуж. А так — мне хотелось утешить его, отогреть. Мне казалось, что холодность и эгоизм — это только внешнее, защитный покров, панцирь, за которым скрывается чуткая и ранимая душа… В общем, напридумала я себе всякого.

И, естественно, все это оказалось совершеннейшей чушью: Андрей действительно холоден и эгоистичен, то есть — очень прост — что снаружи, то и внутри, никаких «подводных течений»… Скучно до тошноты. Я-то думала, что человек, переживший такую трагедию, должен чем-то от других отличаться.

Более тонко чувствовать, что ли. А он — как все! Такой же.

Нет, он, конечно же, не спекулировал на моем сочувствии, чтобы мною завладеть, напротив: он не видел этого сочувствия, не понимал, что главное чувство мое к нему — жалость, он был слишком уверен в своих самцовских качествах, он считал и считает, что всякая женщина, которую он удостоит взгляда, должна быть без ума от него! А что до случившегося с Ольгой — так это сильнее задело его самолюбие, поколебало его уверенность в себе, как в мужчине и защитнике, и он принялся яростно самоутверждаться, и старался добиться всего, что казалось ему хоть сколько-нибудь труднодосягаемым. В том числе — меня. У меня была репутация забавной чудачки и недотроги. И Андрей решил, что это будет интересно — жениться на мне.

Не знаю, насколько интересно это было для него.

Но я с самого начала знала, что мы когда-нибудь разведемся, что не смогу я прожить жизнь рядом с этим человеком.

Так оно и вышло…

28 августа 1996 года я ехала от мамы. Я только что сообщила ей, что собираюсь разводиться с Андреем. Услышала в ответ много всякого… И настроение у меня было прескверное!