Во власти опиума - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон". Страница 6

У Фауста измученное лицо и воспаленные глаза, он захлопывает свою черную книгу и смотрит на освещенное смоляными плошками пустое кресло, где некогда сидел сатана.

Там за стенами дома, с горы Брокена, дул такой пронизывающий ветер, что зубы стучали от стужи, и дрожь охватывала все тело, а на домах готического стиля флюгера вертелись, что есть силы. И несмотря на стужу и ветер, по пустынным улицам пробирается полуобнаженная женщина, прикрывшись лишь мантией и надвинув на голову капюшон и стучится в дверь кельи. Она молода и стройна, негою светятся ее глаза. Но дверь не открывается. Холодные скобки остаются бесстрастными и недвижимыми, несмотря на отчаянные стуки ее страстных кулачков.

Слишком часто женщины переступали порог этой кельи. Иоганн Фауст устал от ласк. Робко прильнувшая к его плечу белокурая головка так мало интересует его! Ему наскучило наблюдать, как жгучая страсть постепенно преодолевает застенчивость и стыдливость.

Иоганн Фауст продал свою душу ради вечной молодости и любви, но теперь он пресыщен молодостью и любовью… И посетительница, горько рыдая от стыда и отчаянья, бежит к реке. Здесь она найдет утешение.

Фаусту нет дела до нее. Он даже не прислушивается к жалобным звукам удаляющихся шагов. Он не отрываясь смотрит на пустое кресло, обожженная кожа которого еще хранит память о Проклятом.

Некто сидит в кресле, некто в красной одежде, и борода его, подобная хвосту ехидны, сверкает по временам как красные прутья горящего хвороста. Когтистой рукой он царапает рукоятку рапиры, небрежно скрестив свои тощие ноги, оканчивающиеся раздвоенными копытами.

Иоганн Фауст смотрит с неудовольствием на своего гостя. Дьявола никогда не принимают равнодушно. Сатана слишком охотно садится на предложенное ему место.

Огонь очага зеленеет и дрожит; из реторт выделяется черный дым; доносится неизвестно откуда слабый, но определенный запах серы.

— Здравствуйте, доктор, — произносит дьявол. Но доктор ничего не отвечает.

— Восхитительная погода, — продолжает гримасничая гость. — Честное слово! На улице почти свежо. Кстати, в двух шагах отсюда я встретил самую красивую девушку во всей Германии, она со всех ног бежала к реке, надо полагать она торопилась выкупаться, не так ли? Если бы я был в этом уверен, то я сейчас же подцепил бы по пути ее сумасбродную душонку. Но вы как раз в это время начали думать обо мне. И мне было некогда заняться ею. Когда дело коснется до вас, доктор, то я плюю на все другое. Я не забываю, что приложил коготь к нашему договору.

От тяжелого вздоха поднялась грудь Фауста. Другого ответа не было.

— Вы в меланхолии? О чем вы задумались? В вашем распоряжении еще тысяча лет. Разумеется это не так уж много. Итак, милостивый государь, наслаждайтесь остатком ваших дней. «Жизнью пользуйся живущий». Вы всегда свежи и румяны, костюм ваш всегда восхитителен. Поверьте моим словам, в тот знаменитый вечер на балконе с Маргаритой у вас был не лучший вид. Ей богу! Я совсем одурел. Отчаянье красотки, которую я чуть-чуть не подцепил сейчас, является вполне убедительным доказательством внимания, которым вы продолжаете пользоваться среди барышень. Впрочем кто может в этом сомневаться! Достаточно взглянуть на Иоганн Фауст пристально смотрит на болтуна и шепчет только одно слово:

— Слова…

— Короче, сударь мой, — отвечает ему сатана, — чего хотите вы?

— Я хочу, — медленно произносит доктор, — совсем не того, чего я хотел до сих пор.

— Когда я подписывал твой договор, маэстро, — говорит Фауст, — я был не очень умен.

— В те времена я был стар, лыс, хил, придурковат, ноги у меня были согнуты, спина сгорблена. В моем забитом всем этим вздором мозгу, — он указал рукой на кучу реторт, тиглей и пергаментов. — В моем иссохшем, нездоровом мозгу тлела только одна идея, скорее мания, мания — жить еще, жить как можно дольше, я отчаянно цеплялся за жизнь, которую должен был скоро покинуть. Вот почему я хотел стать молодым. Конечно, это было детское сумасбродство, я от него без сомнения исцелился бы, если бы мне тогда дать немного слабительного. Но, к сожалению, явился тогда ты. Мое мимолетное пожелание ты тогда раздул до таких размеров, о которых я и не помышлял. Ты сделал таким громадным бокал, из которого я хотел напиться, что я в нем потонул. Люди обыкновенно исчерпывают юность в продолжение десяти лет, а потом отдыхают от нее до самой смерти. Передо мной же прошли века, а я все еще юн и не могу отдохнуть от своей молодости.

— Итак, вы устали, — сказал дьявол. — Вы ищете покоя, и больше ничего. Почему же вы раньше не говорили об этом? Отлично, дорогой доктор; слишком многих прекрасных щечек коснулись ваши усы, со слишком многих балконов бывали спущены для вас лестницы! И, кто знает? Может быть, слишком часто попадались, ревнивцы на вашем пути, и кинжалы расстраивали праздник.

Приятно прочесть любовное письмецо, но все-таки все объяснения в любви слишком похожи друг на друга. Поединки на шпагах — приятное времяпрепровождение королей, но в конце концов, ведь наскучит провожать своих врагов в могилу. Итак, я уразумел ваши новые вкусы. Сомнения нет, вы намерены постареть.

— Нет, — сказал Фауст.

— Как нет?! Ну что же, есть и другое лекарство. Старость вам не улыбается? Как вам угодно. Может быть, вы и правы. Я согласен, доктор, с вами; довольно несносно таскать гроб на спине, а ноги в рукавах куртки. По правде сказать, старики бездеятельны, а все-таки часто жалуются на неизменную усталость. Итак, долой старость! Но держу пари, в мгновение ока я переделаю вас так, что прекрасные девицы станут редкими гостьями у вас; стоит только вам стать безобразным, как Терсит или бедняком, как Иов. Итак, надеюсь, предложение мое приемлемо? Что выберете вы? Уродство или нищету?

— Ни то, ни другое, — сказал Фауст.

— Вот так штука, — сказал сатана. — У вас замечательно покладистый характер! Но знаете, я начинаю думать, что моя фантазия истощается! Вам нужен отдых и вместе с тем вы желаете сохранить в неприкосновенности и вашу молодость, и изящество, и философский камень, которым я когда-то скрепил наш договор! Всякий другой на моем месте решил бы, что выхода из этого положения найти «нельзя». Но это слово мои филологи вычеркнули из моих словарей. У нас остается самое верное средство; несомненно оно придется вам по вкусу. Не правда ли, ведь договор подписан только нами обоими. Я обещал вам тринадцать веков юности. Это слишком много, говорите вы. Ну что же, вычеркнем соответствующий параграф и отправимся ко мне, не медля далее. Ну как?

— Нет, — закричал, побледнев, Фауст.

— Опять нет! — усмехнулся Сатана. — Но пусть будет все согласно вашей воле. Поступайте как вам угодно, но уж меня увольте! Что вам ни предложи, все не по вас. Будьте довольны своей судьбой и не заставляйте же меня ломать голову. Ну, а теперь — до свиданья!

— Останьтесь, — сказал доктор. — Пергамент, на котором написан договор не так уж прочен. В один прекрасный день я могу его разорвать и…

— он понизил голос, — и принести покаяние.

— Слушай, я знаю, что прошу чуда. Но ведь именно чудес и просят верующие, у того.., у другого! Да, маэстро, за отсутствием его, я обращаюсь к тебе. Я хочу жить так, чтобы не делалось тошно, есть так, чтобы не уменьшался аппетит, наконец, жить без скуки, без отвращения, без усталости. Я хочу остаться молодым и никогда не пресыщаться моей молодостью. Вот моя мольба! И со всею страстью без ненависти, без злопамятства приношу я ее к твоим ногам.

— Вот так фунтец! — закричал дьявол. Вы сошли с ума от гордости, уважаемый маэстро! Ведь в этом-то и есть высшая тайна. Вы думаете, что меня стоит немного попросить и перед вами откроются все тайны. Если бы вы стали тем, чем хотите быть, то в чем бы сохранилось мое превосходство перед вами? Клянусь моим царством, вам не постичь этой тайны. Ищите ее сами по себе или спрашивайте у других, если эти другие существуют.

Доктор молча вынул из наполненной водой вазы фосфорную палочку и начертил ею на стеклянной пластинке таинственную пентаграмму, засветившуюся в темноте. Дьявол внезапно отпрянул от нее. Оба собеседника молчали. Пентаграмма гасла на стекле. И дьявол решился заговорить тихим шепотом: