Шаг во времени - Бэрбор Энн. Страница 44

Он, разумеется, со всей определенностью ей скажет – как это уже сделала она, – что их брак изначально был основан на расчете и что он намерен вести себя в соответствии с этими условиями их союза. Она ведь и не намекала, что хоть немного увлечена им. Хохотнул – повезет, если после случившегося удастся убедить Аманду разговаривать с ним. Он, конечно, не хочет, чтобы она любила его, потому что сам не влюблен в нее. Он уже почти полностью растратил запас своих нежных чувств и не склонен опять увлекаться. «Любовь – иллюзия, – решил он, – несбыточная мечта». Но коль скоро теперь он свободен от привязанности к Лиане, то дает обет, что приложит все силы, чтобы брак его был удачен. Аманда ведь заслуживает, если уж не любви, то, по меньшей мере, соблюдения их обоюдной договоренности. Почему-то невольно вспомнилась утренняя рыбалка. Несколько часов беззаботного отдохновения и счастья, будто с Поместьем Ашиндон все в порядке и дом его цел и невредим – благоденствует в теплых лучах летнего солнца. Безмятежное утро казалось возрожденной идиллией, и, когда он обнял Аманду за плечи, ему нестерпимо захотелось прижаться губами к такой беззащитной впадинке на шее, куда, кудрявясь, ниспадали золотистые пряди волос. Ощущение было такое, словно они одни в каком-то волшебном шаре медленно парят в тепле завороженных небес, спокойные и счастливые в надежном укрытии от грубой действительности бытия.

Придя в себя, вспомнил, что Аманда то и дело твердит, что не станет его женою. Говорит, намерена предоставить ему возможность жениться на той, кого он действительно любит! Но разве в этом высказывании проявляется какая-то глубинная неприязнь к нему? Но ведь когда он целовал ее после бала с объявлением о помолвке, он же чувствовал ответный трепет всего ее тела. А она не похожа на тех, кто изображает страсть, не испытывая ее; однако, как показали события, не очень-то он разбирается в женской психике. Но как бы то ни было, он сумеет заставить Аманду понять, что брак их неизбежен.

Измучившись от невеселых этих раздумий, он вышел из темной комнатки и направился к остальным, все еще толпившимся в холле.

На другой день все отъезжали в Лондон. Аманда увидела Аша, только когда подали кареты к дому вдовствующей графини. Воспользовавшись общей суетой с багажом и проблемой размещения седоков по экипажам, Аш попытался отвести Аманду в сторонку. Она была напряжена и бледна.

– Я больше не желаю разговаривать с вами, милорд.

Я это и предполагал. А я не желаю скандалить с вами тут, на виду у ваших родителей, – он тоже был бледен, но держался с присущим ему достоинством и хладнокровием и обращался к ней весьма сдержанно, словно приглашал незнакомую даму на танец.

– Просто я хотел извиниться перед вами за то, что произошло вечером, и заверить вас, что подобное никогда не повторится. – Аманда ничего не ответила, молча кивнула, развернулась и пошла к допотопной карете вдовствующей графини.

Экипажи тронулись, и в начале пути Аманда долго и прилежно смотрела в окно, не в силах принимать участие в беседе – ее раздражали и бессодержательная болтовня Лианы, и колкие замечания, которые бормотала старая графиня. Ее все еще мутило от бессильного гнева: да как же он смеет во время семейного вечера ускользать куда-то и лобызаться там украдкой с этой любезной ему потаскухой?! Неужели не мог подождать день-другой и получить ее всю целиком у нее дома на площади Портман-сквер? Аманда резко втянула в себя воздух – ведь ни разу еще ей не приходило в голову, что Аш содержит Лиану как любовницу. Как же она раньше не додумалась до этого? Как поступал английский джентльмен эпохи Регенства, если ему предстояла безрадостная перспектива брака не по любви? Именно так – спешил завести себе покладистую и сдобную душечку. А уж если этой душечкой была давно лелеемая дамочка, то тем лучше. И все-таки понимала Аманда, что судит не вполне справедливо. Не верилось, что Аш заурядный пошлый бабник. А если он пользуется подвернувшейся возможностью получить то, что должно принадлежать ему по праву, так за что его винить? Аманда поняла, что накануне вечером вела себя не лучшим образом. Налетела, как ураган, развылась о его преднамеренном предательстве и не дала ему слова сказать в свое оправдание. А что он мог сказать? Суть в том, что Аш улучил момент, чтобы побыть наедине с любимой женщиной, и за это нельзя предъявлять ему никаких претензий. В конце концов, он же не обещал любить ее, Аманду, и он совсем ни при чем, что она сама, на свою беду, влюбилась в него. «Не хочу, черт подери, чтоб он целовал Лиану! Или другую! Вот оставлю его скоро, тогда... А пока, ей-богу, не стану спокойно смотреть на то, как он прямо перед моими глазами милуется с другой!» Страстно хотелось исчезнуть завтра же, в начале очередного дня 1815 года, но даже если бы она знала как это сделать, то, положа руку на сердце, не смогла бы сбежать. Обязана оставаться здесь до тех пор, пока не восстановят Поместье Ашиндон, пока она не обеспечит Аша достаточными средствами для налаживания продуктивного хозяйства на всех угодьях. Вот тогда она сможет отбыть с чистой совестью. В запасе у нее почти год, этого времени хватит с лихвой. Да, но как ей самой-то прожить этот год рядом с Ашем, постоянно наблюдая, как он чахнет по Лиане? В самом деле, думала она, с досады терзая свою юбку, как прожить целый год в тупой атмосфере лондонского общества эпохи Регенства? Голова уже боли так, что хоть плачь, от всех этих ограничений и предписаний в поведении «дамы благородного происхождения». Тут даже и мнение свое высказать ей не позволяют, не говоря уж об участии в ликвидации несправедливостей чванливой английской монархии, опирающейся на землевладельческую знать.

– Что? – спросила она безучастно, почувствовав, что старая графиня ткнула ее в колено.

– Я говорю – какого дьявола ты помалкиваешь в углу? По-твоему, мне уж и послушать нельзя никого, кроме этой балаболки, от которой впору повеситься? – и она презрительно махнула в сторону Лианы. Аманда вздохнула – ох и долгими будут двенадцать месяцев...

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Ни Аш, ни Аманда не вспоминали больше о случае в комнатушке дома Боннеров. По возвращении в Лондон окунулись в светскую жизнь конца сезона приемов и балов, хотя к середине июня количество дворян в столице значительно поубавилось. Кроме того, Аш уступил – не без сопротивления – требованиям Аманды вывозить ее на экскурсии по городу и его окрестностям.

Что до Лианы, то ее видели редко. Казалось, она перестала посещать светские рауты, быть может, временно, так как ее не было ни на музыкальном вечере у леди Дэнтон, ни на вечеринке у лорда и леди Хэммерфорд, ни на каких других, теперь уже относительно редких, светских мероприятиях.

Угроза планов Наполеона вновь завоевать Европу уже почти не вызывала даже легкой ряби на жизненной глади высшего света Англии, хотя порою сквозь туманный горизонт с континента и просачивались слухи о некоторой активности французского узурпатора. Очевидно, новости оттуда бывали мало приятными, потому что Джереми теперь все больше времени просиживал в своем кабинете с различными представителями деловых кругов. Если у него не было совещания, он совершал стремительные налеты в Сити и возвращался оттуда угрюмый и молчаливый.

Аманда воспринимала обрывки сведений, долетавших до нее, с притворной невозмутимостью, так как они не предназначались для женских ушей.

Однажды после полудня Аш заехал к Бриджам, чтобы отвезти, как обещал, Аманду в дворец Глостеров на выставку греческих мраморов, недавно доставленных в Англию графом Элгином. Когда Аш подсаживал невесту в коляску, к дому подкатил на своей маленькой крытой карете Джереми, поспешно выскочил из экипажа и закричал:

– Милорд! Ашиндон! Надо поговорить! – и, не обращая никакого внимания на дочь, схватил Аша за руку и потащил его в дом, до Аманды только долетели слова «Бонн» и «Катр-Бра». Лишь через час они вышли из кабинета Джереми, Аш извинился перед Амандой и вновь усадил ее в свой экипаж.