Красавица и ветеран (ЛП) - Регнери Кэти. Страница 57

Но пока облик Ашера удивительным образом изменялся к лучшему, ничто в мире не могло помочь ему склеить осколки своего разбитого сердца.

Когда Ашер потерял родителей, он с помощью первоклассного терапевта научился разделять свое горе на части, чтобы оно не заполонило его жизнь целиком. Он разрешал себе вспоминать мать и отца, перебирать фотографии с ними или воссоздавать в памяти любимые моменты прошлого всего один раз в день, но когда отведенный на воспоминания час заканчивался, заставлял себя переключиться на другие вещи – звонил друзьям или придумывал себе какое-нибудь занятие.

Той же стратегии он придерживался и сейчас. В моменты уединения он позволял себе вспоминать Саванну, но смесь эмоций из злости, обиды, любви, тоски и ноющей печали, которую он при этом испытывал, была настолько свирепой, что даже пятнадцать минут мыслей о ней оставляли его физически истощенным. Он часто молился о том, чтобы боль утихла. Чтобы прошло чувство одиночества и пустоты. Чтобы небеса подсказали ему способ жить без нее или вернуть ее, потому что существовать в этой черной неопределенности было невыносимо.

После приезда в Мэриленд Ашер перечитал статью еще дважды. После второго раза боль хлынула через край, и он безмолвно расплакался. Чудовище? Монстр? Он для того и скрывался от мира – чтобы избежать подобных уничтожающих прозвищ. А получить их в лицо от Саванны – женщины, которую он любил больше всего на свете… Его словно разорвало в клочья. Нарушив свои собственные правила, он впустил ее в свою жизнь, и каким оказался результат? Унижение, неловкость, предательство и вдребезги разбитое сердце. Удар с разворота под дых не мог причинить ему больше боли, чем мрачные воспоминания о том ужасном утре на кухне.

Вспоминая то утро со всеми его душераздирающими подробностями, он разрывался, не зная, кем считать ее: бездушной, амбициозной обманщицей, заслуживающей награды за актерское мастерство, или молодой женщиной, подло преданной нечистоплотным редактором, пока она была ослеплена шансом возродить карьеру, выстроить которую стоило ей немалого времени и труда.

Выйди статья с псевдонимами, он все равно рассердился бы на Саванну, однако в таком случае ему было бы проще поверить в то, что она просто пыталась сделать яичницу, не разбив яиц: создать историю, на которую подписалась, и одновременно защитить их анонимность. Ему не понравилось бы, что она воспользовалась их романом, не спросив его разрешения, но без острого чувства унижения ему было бы проще простить ее за то, что она совершила ошибку, позволив амбициям затмить здравый смысл.

Он скучал по ней – больше, чем по чему бы то ни было. Он хотел найти доказательство тому, что их отношения были настоящими, что да, она совершила серьезную ошибку, но не намеревалась унижать или предавать его. Он не знал, как со всем этим разобраться.

Ему снилось ее лицо. То, как она рыдала на кухне. Как умоляла сказать, что еще не поздно. После этих снов он просыпался в холодном поту, как в первые месяцы после возвращения домой, потому что – о боже – он хотел верить ей. Никогда еще он не испытывал такую любовь, которая была у него к Саванне – и у нее, хотелось верить, к нему. Познав, что такое жизнь с Саванной, которая любила его, жизнь без нее была едва переносима.

Как и многие ампутанты, Ашер сталкивался с фантомными ощущениями. Ему часто казалось, будто ниже локтя у него по-прежнему есть рука, и когда по инерции он пытался ею что-либо сделать, то в очередной раз вспоминал, что оставил ее на операционном столе в Кадагаре.

Незримое присутствие Саванны преследовало его, как фантомная боль. Как она лежала в постели с ним рядом. Как она жила в его сердце. Как улыбалась ему, как стремилась к нему своим телом, как признавалась, что влюбилась в него. Как ее взгляд наполнялся любовью, когда она на него смотрела. Он старался, но не мог убедить себя в том, что это было притворством. Несмотря на все шокирующие доказательства, его сердце сопротивлялось голосу разума. Ему не хватало ее точно так же, как не хватало руки – словно нечто, принадлежавшее ему, в один кошмарный, жестокий момент оказалось от него оторвано.

Несмотря на все, Ашер по-прежнему страстно любил ее – и ненавидел себя за это, потому что теперь, когда он понял, чем на самом деле являлись их отношения, любить Саванну было небезопасно и глупо. Как бы сильно ему не хотелось простить ее, он, увы, больше не доверял ей.

***

– Ашер, все заживает просто отлично, – сказал полковник Маккафри, осматривая его лицо. – Мне нравится, как быстро спадает отек. Думаю, к следующему этапу можно будет перейти на несколько дней раньше. Завтра я проверю расписание операционной. Поглядим, получится ли найти для тебя окно.

Ашер кивнул.

– Я слышал, ты помогаешь некоторым нашим пациентам, которым недавно ампутировали конечность и которые учатся с этим жить.

– Я знаю, каково им, сэр. Вернуться в никуда. И вот так выглядеть.

– Судя по тому, что мне рассказывали, ты нашел к этим ребятам верный подход. Не думал заняться этим более плотно?

– В каком смысле, сэр?

– Поработать за деньги или стать волонтером. Рассказывать свою историю, предлагать поддержку. А если подтянешь медицинскую базу, то, возможно, сможешь даже получить диплом, который не успел получить в университете Хопкинса.

Ашер вынужден был признать, что ему нравилось работать с новыми пациентами клиники. Он был в уникальном положении, поскольку мог понять этих молодых, отчаявшихся парней.

– Я подумаю, сэр.

– Прости, если выхожу за рамки, Ашер, но ты кажешься немного подавленным. Когда мы встречались в июне, ты упоминал одну юную леди.

Ашер отвернулся.

– Все сложно, сэр.

– И ты из-за этого переживаешь. – Врач сделал глубокий вдох. – Я читал ту статью, Ашер.

Ашер неловко поморщился, чувствуя, как щекам становится жарко.

– Я тебя понимаю. Там есть на что злиться.

По-прежнему глядя в сторону, Ашер кивнул.

– Писатель из нее так себе, но вот сама история… Не знаю. У меня сложилось впечатление, что вы, ребята, крепко влюблены друг в друга.

Ашер проглотил выросший в горле ком и наконец-таки поднял глаза на врача.

– Я люблю ее. Бoльшую часть времени мне хочется убить ее, но я люблю ее. Я просто не знаю, что с нею делать.

– Ох уж эти женщины… Не дают нам покоя. Но вот убивать их лучше не надо. Ты пробовал поговорить с ней? Теперь, когда шумиха утихла.

– Я старался сконцентрироваться на своем пребывании здесь.

Маккафри кивнул.

– Понимаю. Как и то, почему ты больше не хочешь ее видеть. Она назвала тебя страшилищем.

– Она этого не писала, сэр.

– Ах вот как?

Ашер моргнул, осознав, что, не раздумывая, кинулся на ее защиту.

– Ну, по крайней мере, так она утверждает.

– Хм. Полагаю, тебе есть над чем поразмыслить, Ашер.

– Думаю, да, сэр.

– Можно сказать тебе одну вещь?

Ашер кивнул.

– Ты столько лет приезжал сюда на осмотры, и никогда нам не удавалось уговорить тебя попробовать новый протез или пройти через повторные операции. И вот внезапно ты возвращаешься. Хочешь новую руку, хочешь поработать над своим лицом. Что до статьи… Да, это история любви пополам с унижением. Но пойми, та девушка изменила тебя – и к лучшему. Благодаря ей ты снова почувствовал вкус к жизни. Мы не всем подряд разрешаем изменить себя, а только особенным людям. И если ради нее стоило измениться, то, возможно, она стоит и того, чтобы поговорить с ней.

– Спасибо, сэр.

Маккафри встал, Ашер последовал его примеру и, протянув правую руку, испытал прилив гордости, когда смог твердо ответить на рукопожатие своего врача.

– О, Ашер, и еще… – проговорил Маккафри, когда Ашер повернулся, чтобы уйти.

– Да, сэр?

– Я поискал ее фотографии в интернете. Симпатичная она штучка. Если для тебя она не годится, то, думается мне, надолго в одиночестве она не останется, а? – С этими словами он усмехнулся и, усевшись обратно за стол, немедленно переключил внимание на разложенные перед ним бумаги.