Фаворит. Том 2. Его Таврида - Пикуль Валентин Саввич. Страница 108

– Фриц откусывал ровно столько, сколько мог проглотить. Иное дело – новый король Пруссии; дорвавшись до власти, он окружил себя людьми, у которых глаза больше их желудков…

Сам масон «высоких градусов», князь Репнин не сказал Потемкину (ненавистнику масонов), что Герцберг, министр иностранных дел Пруссии, подчиняется в ложе видному масону Бишофсвердеру, и вся эта прусско-масонская шайка, во главе с масоном-королем, мечтает растащить Польшу по кускам, как волки в ночном лесу растаскивают свою добычу.

– Кстати! – продолжил Репнин. – Венские шпионы сумели перехватить несколько писем маркиза Луккезини, а Кауниц оказался вдруг столь любезен, что ознакомил наш Кабинет с их содержанием.

– И что же там писано?

– Луккезини внушает ясновельможному панству, что если Варшава пойдет на сговор с Берлином, то новый король Фридрих-Вильгельм подарит им Галицию.

– Легко дарить то, что принадлежит другим! – захохотал Потемкин. – Я, князь, с удовольствием дарю вам Калифорнию…

В бокалах из богемского стекла рубиново светилось вино. Светлейший спросил:

– А готов ли Грейг выйти в Архипелаг?

– Грейг готов. Если не помешает Швеция.

– Швеция не может помешать в проливах Дании.

– Но может помешать Англия в проливе у Гибралтара.

– Ты прав, – приуныл Потемкин. – В политике возникает особая дипломатия – дипломатия проливов…

Светлейший во время войны получал жалованья полтора рубля в месяц – как рядовой запорожец: беря эти гроши, Потемкин вставал на бочку, нижайше благодаря казаков, и запорожцы, пуская по кругу хмельную чашу, считали его своим «товарищем», которого можно разбудить средь ночи и попросить полтинник на табак. Весною атаман Антон Головатый гостил у Потемкина в хоромах, дельно советуя, что, прежде осады Очакова, надобно брать остров Березань, что лежит близ Гаджибея.

– Я пошлю туда де Рибаса – пусть берет…

– А ты чего голову повесил? – спросил атаман.

Потемкин поведал о неладах с польскими панами.

– Пошли мой кош в Польшу, – сказал Головатый.

– У тебя же пятьсот казаков – капля в море.

– А через неделю будет армия в полмиллиона. Только позволь, и я там всю Польшу вверх тормашками переверну.

– Переворачивать не надо. Ее уже столько раз переворачивали, что она, бедная, забывать стала, где верх, где низ, где лево, где право… Поляков лучше нам поберечь!

Потемкин заново обряжал полк своих «синих» кирасир, готовых сопровождать его под стены Очакова. Стороною он вызнал: князь Павел Дашков, командуя полком Сибирским, обворовал полк до такого состояния, что солдаты превратились в нищих оборванцев. Когда они, вечно голодные, просили у него казенного довольствия, образованный аристократ посылал их грабить мирных селян, отчего полк Сибирский стал пугалом для украинцев. Потемкин огорченно признался князю Репнину, что тронуть Дашкова страшно:

– Тронь его, так Романовна сразу взбеленится…

– Женится – переменится, – отвечал Репнин. – Супруга Дашкову нашлась очень достойная: дочь купцов киевских Анна Алферова, девица и умная и благородная.

– Извещена ль Романовна о браке своего сына?

– Кажется, еще нет.

– Ну, будет гроза великая! Что там свиньи нарышкинские да горшки с цветами – всем нам достанется, и мне тоже…

После рождения сыновей Мария Федоровна чуть ли не ежегодно даровала престолу девочек. Но к детям своим имела такое же отношение, какое имеет садовник к ананасу – он его выходил в своих оранжереях, удобрял и поливал, а наслаждаться созревшим плодом не смеет: всех внуков Екатерина отбирала, держа их подалее от родителей. К этому времени она окончательно решила устранить Павла от престола:

– Нельзя давать власть людям, слишком долго власти ожидавшим. Мозги у таких людей давно сдвинуты набекрень. Им кажется, что за время ожидания они все тщательно продумали, а на самом-то деле – лишь испортили свой характер и нервы…

Эти слова в равной степени она относила и к новому королю Пруссии, который наглел все больше; Безбородко предъявил Екатерине похищенный документ; из него стало ясно, что пишет министр Герцберг маркизу Луккезини: «Россия не может обрести Очаков без согласия на то Прусского королевства…»

– Да в уме ли они там? – крикнула Екатерина и, схватив перо, на полях донесения оставила автограф: «Наместник Божий Вселенной распоряжающийся! Зазнались совершенно!» – Как подумаю, – сказала она Безбородко, – так и в самом деле «Ирод» был просто шелковый по сравнению с этим пентюхом…

Безбородко с подозрением озирал пасмурные балтийские горизонты, начиная верить в прогнозы Разумовского.

– Не поговорить ли вам с Нолькеном? – предложил он.

– Что может знать Нолькен, живущий в Петербурге еще со времен Елизаветы, для которого Россия стала дороже Швеции? Впрочем… поговорить с послом никогда не мешает.

Екатерина вовлекла Нолькена в доверительную беседу, напомнив о давнем разговоре с нею покойного Дени Дидро:

– Дидро сказал мне: иметь столицу на самом конце государства – все равно что иметь сердце под ногтем мизинца! Он считал, столицу России надо образовать заново в центре империи, где-то близ отрогов Урала, где изобилие чистой воды и приятный климат. Дидро советовал мне назвать новую столицу кратко – Русь или Росс!

Нолькен отлично распознал подоплеку ее сомнений:

– Ваше величество, благодарите Петра, основавшего столицу в устье Невы, а то ведь у царя были планы переехать из Москвы в Рогервик, или в Таганрог… но как бы Петербург ни был близок к Швеции, Швеция войны с вами не начнет.

– Вы так ручаетесь за своего короля?

– Я ручаюсь за разумную политику моего королевства. Любое нападение на Россию с севера, когда она воюет на юге, стало бы проявлением самой низкой подлости.

– Вот и я так думаю, – ответила Екатерина…

Под конец беседы Нолькен заверил ее, что, случись безумная война Швеции с Россией, он будет просить русского подданства, чтобы остаться помещиком в лифляндских поместьях своей жены:

– Урожденной, как вы знаете, Цёге фон Мантейфель.

– Нет, барон! – жестко ответила Екатерина. – Случись война, и я выгоню вас сразу же после того, как мне станет известно об отозвании из Стокгольма графа Разумовского…

Безбородко сказал, что Нолькен ушел в слезах.

– У меня дела похуже, но я ведь еще не рыдаю!

В мае 1788 года невестка поднесла царственной бабке еще одну дочку – Екатерину и потом долго рассказывала придворным дамам, что нет ничего приятнее быть беременной, а роды – это забавное удовольствие, которое постоянно хочется повторять. По случаю прибавления в доме Романовых принц де Линь представлялся цесаревичу Павлу, как официальное лицо при русской ставке, и сообщил, что рад отъехать на войну.

– Кому нужна эта война? Кому нужен Крым и тамошний флот? – Павел стал кричать, что империя разорена, в стране голод, выправка солдат безобразная.

Де Линь, оправдывая Екатерину, заметил, что императрица – женщина и потому не может сама ранжировать солдат, пересчитывать казну и лазать по мачтам.

– Вот именно! – отвечал Павел. – Именно поэтому дрянной русский народ и желает, чтобы им управляли одни лишь женщины. В этом случае удобнее маршировать кое-как, иметь на флоте перегнивший такелаж, а казну грабить еще удобнее…

Но еще раньше де Линя отъехал на войну принц Носсау-Зиген, которому Потемкин доверил гребную флотилию в Днепровском лимане.

– Если цесарцы возьмут Хотин прежде нас, это будет позором для армии Румянцева, который засел у себя в Вишенках, и от него – ни гугу! – говорил светлейший князю Репнину.

– Румянцев состарился, – отвечал Николай Васильевич.

– Состарился – уйди! А вы моложе его, учтите…

Это был намек. Фельдмаршальские жезлы, посверкивая алмазами, призрачно колебались над ставкою Потемкина, и князь Репнин невольно задумался – кто обретет жезл раньше: он или… Суворов? Екатеринославская армия готовилась к походу.