Фаворит. Том 2. Его Таврида - Пикуль Валентин Саввич. Страница 116

Возле пояса короля болталась кривая турецкая сабля, подаренная ему не султаном, а русской императрицей. За «кавалерским» столом Эренстрем обнаружил у себя под тарелкой листовку, в которой шведов призывали не переходить границы с Россией, война с нею называлась преступной, а зачинщики этой войны должны быть судимы. Такую же листовку Эренстрем нашел у себя под одеялом, утром они покрывали палубы кораблей, лежали на сиденьях придворных экипажей… Он обратился к герцогу Карлу с вопросом – что это значит?

– Это проделки Спренгпортена и его компании финляндских сепаратистов… Увы, ненависть к королю стала невыносима! Всюду открыто говорят, что моего брата следует держать в замке Або, как держали Эрика Четырнадцатого, пока он там не умрет.

Эренстрем заметил, что офицеры едва кланялись Густаву III, избегая общения с ним. Да, король хорошо подготовил страну к войне дипломатически, но не учел настроения шведов. Не тогда ли и начала складываться в сознании шведского народа идея «вечного нейтралитета»? В конце июля Оксишиерн вызвал Разумовского, велев ему убираться из Швеции ко всем чертям.

– А в наказание за то, что наш посол Нолькен тащился по грязи через Польшу и Штральзунд, вы отправитесь бурным морем…

Для посла и его свиты шведы выделили старую яхту, но не дали ни лоцмана, ни матросов. Андрей Кириллович сказал коллегам и женам их, чтобы они положились на него:

– Я ведь начинал жизнь в мундире флотского офицера, и я сумею провести корабль до Любека…

Чиновники русского посольства, неопытные в морских делах, с трудом поставили паруса, посол занял место возле штурвала. Разумовский (под видом морской болезни, измучившей посольских дам) завел яхту сначала в порт Висби, где из дипломата превратился в шпиона, нагло изучая оборону шведского побережья. Из Висби его со скандалом выдворили только под осень. Перед ним лежало штормовое море, он снова стоял у штурвала… Этим плаванием Разумовский искупил многие свои прегрешения!

Екатерина приняла посла даже сурово:

– Я ведь догадываюсь, что графиня Вреде была лишь для отвода глаз… Я жду признания. Назовите имя той дамы, которая была подлинной героиней вашего стокгольмского романа.

– Я надеюсь, нас никто не слышит?

– Слушаю одна я.

– Это была… шведская королева Магдалина.

– Ну, я так и думала. – Екатерина ничем не стала награждать Разумовского. – Вы что-нибудь желаете, граф?

– Вернуться в Вену, где изнывает моя юная невеста.

– Я причислю вас к венскому посольству. Езжайте…

Там он и остался до самой смерти – послом России, а Вена благодаря его расходам обрела мост Разумовского, площадь Разумовского, композиторы Гайдн и Бетховен нашли в нем хорошего друга… Можно восхищаться этим удачливым человеком, но нельзя любить его, ибо Разумовский не любил Россию!

Когда в Финляндии случился голод и Швеция ни единого зернышка финнам не отсыпала, Россия открыла для соседей свои хлебные закрома, а финны добро помнили. Теперь финские егеря, главная ударная сила армии Густава III, отказывались стрелять в русских солдат. А шведские офицеры не мирились с заносчивым абсолютизмом своего короля. Что им эфемерная слава Карла XII, если они от дедов своих понаслышались, до какого истощения довел он страну бесполезной борьбой с Россией! Магнус Спренгпортен образовал тайный «Орден Валгаллы», вокруг него собирались все недовольные. В финской деревушке Аньяла конфиденты составили обращение к русскому Кабинету, прося покровительства России для Финляндии…

– Грех, конечно, так думать о своем же брате, – сказала Екатерина, – но этого фуфлыгу обязательно прикончат, как прикончили темной ночью и его славного предка Карла Двенадцатого. Чтобы победить Швецию, Россия уже не нуждается в новой Полтаве!

Павел еще гостил на фронте, а его «Гремила Шумиловна», оставаясь в тылу, изображала жену народного героя. Граф Валентин Мусин-Пушкин взмолился перед Екатериной, чтобы отозвала сына из армии, ибо цесаревич мешает воевать, делая безрассудные распоряжения, а во время «шармютцелей» (перестрелок) он еще и подпрыгивает, «намереваясь поймать пули, пролетающие над его головою». Екатерина была мамочкой безжалостной:

– Пусть попрыгает – может, какую и поймает…

Безбородко предупредил ее об ухудшении дел в Европе:

– Дания, связанная с нами альянсом, выступила противу Швеции, но послы в Копенгагене, прусский и английский, грозят королю датскому, что, ежели не поладит с Густавом, они сами войну Дании объявят… Король хвост и поджал.

– Хорош союзник! Что еще новенького?

– Все старенькое. Маркиз Луккезини способами макиавеллиевскими склоняет вельмож варшавских к союзу с Пруссией, а бедные жители Данцига столь ослаблены в торговле налогами, что терпеть убытки более не в силах и соглашаются отдаться под владычество прусское…

– Этого нельзя допустить! А сам-то как думаешь?

– Хорошо бы нам перетянуть на свою сторону Феликса Щенсны-Потоцкого, столь влиятельного в кругах Варшавы.

– А чем привлечь? У него своих денег куры не клюют.

– Вот я и думаю – чем, если он так богат?..

Дашкова была при дворе, когда ее стали поздравлять с женитьбою сына на купеческой дочери Алферовой. «Ради бога! – закричала я. – Стакан воды… Рана, нанесенная материнскому сердцу, была слишком глубока и неизлечима. Несколько дней я могла только плакать, затем началась нервная лихорадка». Оправившись от удара, Романовна потребовала от сына, чтобы он жену свою оставил. Лихая свекровь! Сначала дочь развела с мужем, теперь сына с женой разводила… Она доказывала:

– Жертва, которую я от сына требую, невелика: ради уважения к матери он жену должен оставить. Я его худому никогда не учила, а всегда внушала ему самые благородные чувства… Как можно? Мой сын камер-юнкер, а кто она такая?

Напрасно граф Строганов убеждал ее:

– Пойми, род князей Дашковых на исходе: твой сын Павел последний остался на Руси, а ты жену от него гонишь.

– И пусть лучше род мой исчезнет, но потомства от неблагородной твари не потерплю…

Фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский, хорошо знавший семью Алферовых по Киеву, написал Дашковой, чтобы выбросила из головы глупейшие предрассудки, веку философии несвойственные. Он писал, что счастье людское не в породе, не в титулах, даже не в богатстве. Романовна в грубой форме отвечала фельдмаршалу, чтобы в чужие дела он не совался…

А когда «благородная» княгиня легла помирать, всеми брошенная и детьми отвергнутая, за нею, за жалкой старухой, ухаживала эта же самая «неблагородная» Анна Семеновна, жена ее сына, которую Романовна столь жестоко преследовала в жизни. Хороший урок матерям, слишком обожающим своих сыновей!

Румянцев не возвышением Потемкина был оскорблен, а тем, что, Потемкина возвышая, его, Румянцева, постоянно унижали. В этой войне, отрешенный от главной стратегии, он прикрывал Екатеринославскую армию, чтобы турки не могли прийти на выручку осажденному Очакову. Петр Александрович (это правда!) месяцами не слал реляций Екатерине, которая открыто шельмовала его, третируя всячески, о рапортах фельдмаршала она при дворе говорила, что они «кроме вранья, ничего не содержат…».

Потемкин, в отличие от Румянцева, не стал унимать Дашкову, но сообщил в Кабинет, что ее сын, камер-юнкер и командир Сибирского пехотного полка, недавно бежал с поля сражения, как заяц. Вслед за ним, за своим командиром, бежал и весь полк, который он уже разложил воровством и мародерством. Многое тогда прощали дворянам, но офицерам никогда не прощали трусости – честь русского офицера ставилась высоко!

– Пример наглядный, – сказал Строганов. – Тонкое образование человека еще не делает. К чему эрудиция и дипломы похвальные, к чему знание этики, если чести не стало?

Осенью Безбородко предупредил Екатерину:

– Герцог Карл Зюдерманландский отъехал к Нейшлоту, где начал изыскивать тайные способы для личных переговоров с нашим наследником Павлом Петровичем: масон льнет к масону.