#Одноклассник (СИ) - Килина Диана. Страница 17

Я сделала вид, что сплю. Ненавижу себя за это, но не могу. Пока не могу — должно пройти немного времени.

Однако, сегодня все было иначе

Артем, казалось, не обратил внимания ни на мои закрытые глаза, ни на дыхание, что пыталась сохранять медленным и ровным. Опустил прохладную после душа ладонь мне на грудь и погладил сосок через ткань топа, выдыхая мне в шею. Толкнул бедрами, потираясь о мои ягодицы эрекцией — чудом не вздрогнула.

— Катька, я так соскучился, — он опустил руку, скользнув пальцами под резинку моих штанов и трусиков, и замер на секунду, почувствовав, что я абсолютно сухая.

Наверное, удивился — такого ведь никогда не было. Но даже это его не остановило — стянув пижаму, он умело пристроился сзади, потираясь об меня.

— Артем, я сплю, — дрогнувшим голосом прошептала я, почувствовав, что он нетерпеливо толкается, причиняя дискомфорт.

— Спи, — тихонько рассмеялся, облизал ладонь и размазал слюну по моей промежности, — Спи, котенок, я сам все сделаю.

Пробормотал тихонько и вошел — резко и глубоко. Я с трудом подавила вскрик от боли — словно наждачкой провели по чувствительной плоти и отстранилась, вцепившись в его бедро.

— Мне больно, — твердо произнесла, отодвигаясь как можно дальше, — Еще рано. Мне надо восстановиться.

Присела на кровати и посмотрела на него — разозлился. Приподнялся на локте, злобно прищурился, а затем сказал, чуть повысив голос:

— Тебе не кажется, что прошло достаточно времени? — изогнул бровь и потянулся к моей руке, но я одернула ее, — Катя, в чем дело?

— Артем, мы потеряли ребенка. Я еще не оправилась, — с укором произнесла я, вставая с кровати.

— Господи… — выдохнул он, перебив меня и рухнув на кровать.

— Еще рано планировать, надо подождать, пока цикл восстановиться и… — я продолжала мямлить, пытаясь объяснить ему, что я не готова.

Что я еще страдаю физически — отголоски тянущей боли внизу живота. Что страдаю психологически — с трудом сдерживаю слезы, когда засыпаю и отчаянно борюсь с тем, чтобы не разреветься в голос, когда смотрю на свое отражение в зеркале ванной и вижу плоский живот.

— Катя, ну подумай сама, — резко перебил меня Артем, — У нас уже есть ребенок. Больной, — он сделал ударение на этом слове и прозвучало так жестко, что я вздрогнула, — Больной ребенок.

Резко спрыгнул с кровати и потянулся к шортам, в которых спит. Я ошарашенно смотрела на его спину, пока он одевался.

— Так будет лучше, — продолжил он, пожав плечами, — Просто смирись.

— Как ты можешь такое говорить… — выдохнула я и горячая влага просочилась из глаз — плотину прорвало, — Это был наш ребенок, мы планировали и хотели его…

— ТЫ, — уставив палец в мою сторону прошипел он, — Ты хотела, и ты планировала. Не я.

— Вербер? — медсестра выглянула из кабинета, отвлекая меня от воспоминаний, — Проходите.

Вполуха прослушав инструкции и взяв больничную рубашку и тапочки, я прошла за ней в палату и устроилась на скрипучей койке возле окна. Посмотрела сквозь стекло на двор больницы, и наспех переоделась. Собрав волосы в пучок, посмотрела на тонкую бумажную шапочку, что выдали вместе с рубашкой и одноразовыми тапочками, и передернулась.

— …Я никогда не хотел второго ребенка. Это была твоя прихоть, а я просто потакал ей, впрочем, как всегда. Откровенно говоря, — кивнул на стенку, за которой спала наша дочь, — Я не подписывался и на то, чтобы растить такую дочь.

— Артем! — ахнула я.

— А что? Что я такого говорю? Да не один нормальный мужик не захочет воспитывать урода, — пожав плечами, он усмехнулся, и эта усмешка была сродни ножу в живот, — Хватит с меня и этого. Не дай Бог второй родился бы с отклонениями, — брезгливо поморщившись, он снова лег на кровать и прищурился, — Иди сюда, хватит реветь.

Я в ужасе смотрела на него — на человека, которого я любила и, как я думала, который любит меня. Любит нас — несмотря ни на что. Моргнула, надеясь, что эти слова — всего лишь галлюцинации, что мне показалось, но в ушах звенело, словно били в колокола:

«… Такую дочь»

«… С отклонениями»

«… Воспитывать урода»

Каждое сказанное им слово уби-ва-ло

Подойдя к шкафу, я осторожно, стараясь не шуметь, вытащила с нижней полки спортивную сумку. Сдернула с вешалок рубашки, что висели в ряд по цвету; смахнула с полки сложенные брюки.

— Что ты делаешь? — зашипел за спиной муж.

Не ответила. Не смогла — горло словно залили воском. Молча сложила вещи; молча пошла в ванную и собрала его косметику с полки над раковиной.

— Какого хрена ты творишь! — рявкнул Артем, влетая в прихожую.

— Я собираю твои вещи. Ты уходишь.

— Ты… Ты… Смотри на меня, когда я с тобой говорю! — он резко дернул меня за руку и припечатал локтем к стене, — Что за херня, Катя?! Ты меня выгоняешь?

— Не кричи, пожалуйста, — зашептала я, — Не надо кричать, Артем, ты же знаешь, ей нельзя…

— Как же меня все за%#ало. Это нельзя, то нельзя — а что мне можно в моем собственном доме, а? — зарычав мне в лицо, он поднял мой подбородок и приблизился вплотную, но я отвернулась, — Жену хотя бы можно потрахать? Или на это тоже нужна особая привилегия?

Его руки — руки моего мужа, руки человека, который клялся быть со мной в болезни и здравии, в богатстве и бедности; который обещал защищать меня и быть опорой. Руки с силой смяли мою грудь, дернули за волосы и впервые в жизни причинили боль, которая была сродни адовой пытке. Как будто к коже приложили раскалённую кочергу — зашипела горящая плоть, расплавилась, разъедая ноздри запахом жженого мяса.

— Отпусти меня, — мямлила я, пытаясь оттолкнуть его, — Отпусти.

Заплаканные глаза уловили тоненький силуэт у двери детской — Милена. По ее лицу, так же как и у меня, градом катились слезы и я умудрилась вывернуться и оттолкнуть Артема. Рухнув на колени, я притянула дочь к себе, но она упиралась и молча плакала.

— Милена… Миленочка, не молчи, — умоляла я, — Пожалуйста скажи, хоть что-нибудь. Милена, прошу, пожалуйста не плачь, поговори со мной…

Я умоляла, вытирая ее слезы, словно смыв их я могу смыть и все то, что она увидела. Упрашивала, обнимала, гладила по кудрявым волосам, но Милена молчала.

Артем ушел в тот же день и жил в гостинице до тех пор, пока я не нашла квартиру и не почувствовала уверенность в том, что дочь готова к переезду.

Я не возненавидела его, хотя должна была. Он по-прежнему был ее отцом и чувствовал вину, особенно, когда Милена при виде его лица начинала биться в беззвучной истерике и отчаянно плакать, прижимаясь ко мне. Наша жизнь наладилась всего несколько месяцев назад — воцарилось относительное спокойствие и дочь начала спать без лекарств, а сейчас все это оказалось под угрозой.

Выйдя на морозный воздух, я вытащила пачку сигарет и посчитала остатки — шесть штук всего. Вздохнула и выбросила картонную коробку в ближайшую урну. Подтянув сумку на плече, шагнула с крыльца и пошла по дорожке, думая о том, что стоит вызвать такси — машину я оставила у дома, потому что после наркоза за руль садить не рекомендуется.

Не сразу обратила внимание на шум позади меня, а когда услышала хлопок двери и обернулась, на меня в буквальном смысле налетел Громов.

— Катя, — прорычал он, опуская взгляд на мой живот и быстро возвращаясь к лицу.

— Как ты узнал?

— Моя мама работает врачом, можешь подать в суд, — его глаза покраснели и прищурились, — Почему не сказала? Я имею право знать.

— Ром… — я зажмурилась, не в силах смотреть на него.

— Почему, Катька? — его голос сорвался, и я распахнула глаза, с ужасом видя слезы, прокладывающие влажные дорожки по его небритым щекам, — Почему, ответь?