Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина. Страница 10
Она улыбнулась, на сей раз без принуждения, но самой себе, собственным тайным планам…
Она раскрыла веер из перьев сойки. И провела пальцами по костяной резной рукояти… уже скоро… совсем скоро…
— Мои родители повели себя безответственно. — Бержана выводила дорожку из стежков… что это будет? Очередная накидка на подушки, украшенная очередным же высоконравственным изречением? Картина? Носовой платок с монограммой? — И нам суждено отвечать за грехи их.
Бержана была некрасива. Быть может, в том истоки ее желания уйти в монастырь?
Ей к лицу будет монашеское облачение, а вот темно-зеленое платье не идет. Кожа желтовата. Узковато лицо. Лоб чересчур высок, а подбородок — узок. Шея длинна, но как-то нелепо, по-гусиному, и гладко зачесанные волосы лишь подчеркивают некую несуразность ее головы, будто бы сплющенной с двух сторон.
— И мои сестры пока не осознали, что боги приготовили для них путь…
Августу и Катарину, пожалуй, можно было назвать хорошенькими.
Сладенькими, как сахарные розы.
И такими же бессмысленными. Батист и муслин. Перламутровые пуговицы. Кудельки-букли, которых навертели столько, что появилось в образе сестер нечто такое, весьма овечье…
Быть может, оттого и в самой речи сестер нет-нет да проскальзывало блеяние.
— У каждого своя дорога. — Богуслава сказала чистую правду.
В нынешнем ее состоянии, пожалуй, все еще зимнем, несмотря на близость лета и жару, которая в иные времена выматывала, напрочь лишая сил, правду говорить было легко.
Все изменилось.
И силы у Богуславы имелись… то-то супруг ее удивился, когда… и испугался… и страх этот сделал его хорошим мужем… удобным.
Богуслава коснулась пальцами губ, вспоминая сладкий вкус крови.
Тоскуя по этому вкусу.
И по утраченной силе… тогда она, глупая, не сумела сберечь демона. А ныне вынуждена прятаться, поскольку все же слишком слаба, чтобы устоять перед людьми.
Перед всеми людьми.
Хлопнула дверь, громко, пожалуй что раздраженно, и мысли разлетелись осколками. Богуслава поморщилась, все же в нынешнем ее состоянии ей было тяжело сосредоточиться на чем-то, что касалось чужих забот, до того пустыми, никчемными казались они.
И от маски Богуслава уставала…
Домой бы… она бросила взгляд на каминные часы — еще одна жалкая подделка, исполненная столь грубо, что поддельность эта становилась очевидна каждому. И часы наверняка врали, но… ждать.
Еще полчаса? Час?
Сколько получится. Богуслава лишь надеялась, что ожидание это будет вознаграждено.
— Евдокия, — меж тем Бержана, которой было невыносимо молчание, обратила свой взор на купчиху, которая вернулась в гостиную, — а вы что думаете о служении богам?
— Ничего не думаю, — спокойно ответила Евдокия.
Хорошо держится. С должной отрешенностью, с подчеркнутым равнодушием, которое и бесит глупеньких девиц Вевельских. Им-то мнилось, что Евдокия станет заискивать, золотом осыпать в попытке снискать расположение новоявленной родни.
Богуслава осыпает.
Но ей не расположение надобно, а поддержка, когда…
…все ведь изменится.
И скоро.
Бержану этакий ответ не порадовал. Она поджала губы, и без того узкие, а ныне превратившиеся вовсе в черту. И лицо ее сделалось еще более некрасивым.
Не в отца пошла, тот хорош, Богуслава видела портреты. И не в матушку…
— Вы не чувствуете в себе внутренней потребности очиститься? — Бержана раздраженно воткнула иглу, будто бы не канву перед собой видела, но врага… воплощение порока, которое и собралась одолеть железом да шелком.
Железо Богуславе не нравилось. Холодное. И холод этот отличался от зимнего, поселившегося внутри.
— Не чувствую. — Евдокия присела на софу и расправила юбки.
…и платье ей идет.
…у кого шила? Надобно будет выяснить…
…и намекнуть, что нехорошо истинно верующим людям потворствовать нечисти. Сегодня они волкодлачью жену одевают, а завтра, глядишь, и сами на луну выть начнут…
Богуслава потерла виски пальчиками. Она сама чувствовала близость луны и странный бессловесный ее зов, который, впрочем, был слишком слаб, чтобы увлечь ее…
— И все же, — Бержана не собиралась отступать, — вам следует больше уделять внимания своей душе… вы слишком погрязли во всем этом…
Бержана взмахнула рукой, едва не выпустив при том иглу.
— В мирском… в суетном. — Она вновь склонилась над вышивкой. — Вы только и думаете, что о деньгах, меж тем сказано в Великой книге, что золото мостит Хельмовы пути.
Это прозвучало почти вызовом. Или упреком? Или и тем, и другим сразу?
Но Богуслава не собиралась вмешиваться в сии семейные дела. Она откинулась в кресле, довольно удобном, пусть и перетянутом дешевою тканью, каковой она сама побрезговала бы…
…вечер, кажется, переставал быть томным.
ГЛАВА 4,
в которой речь идет о многих достоинствах женщин, а такоже о благотворительности
Если хотите узнать глубину души человека, то плюньте ему в душу и считайте до тех пор, пока не получите по морде.
Уже вернувшись в гостиную, Евдокия пожалела о том, что не осталась на балкончике… или вот в саду можно было бы прогуляться… или в библиотеку заглянуть, которая была хороша и почти не пострадала…
А она, глупая, в гостиную… К беседам изящным. К рукоделию.
— Значит… — Евдокия вдруг осознала, что неимоверно устала, не столько от их нападок, сколько от собственного покорного молчания, которое было ей вовсе не свойственно. — Значит, вы полагаете, что золото — от Хольма?
Бержана кивнула.
Медленно. Снисходительно. И с этаким… пренебрежением? Дескать, что еще ждать от купчихи…
— И ратуете за благочестие, дорогая сестрица? — Евдокия не отказала себе в удовольствии отметить, как дернулась щека Бержаны.
— Ратует, — подсказала Августа и модный журнал отложила.
Чего вычитала? Что ей понадобится? Веер из страусовых перьев? Или шляпка с дюжиной дроздов? Горжетка на кротовьем меху? Или новый корсет, который сделает ее еще стройней, еще тоньше? Экипаж? Лошади? Собственный выезд, чтобы как у взрослой дамы? Чемоданы из крокодиловой кожи, пусть бы и вовсе она не собирается путешествовать… или собирается с Богуславой на воды, да не наши, а заграничные… и на водах тех без чемоданов крокодиловошкурых отдыхать вовсе не возможно…
— Благочестие — вот истинная добродетель любой женщины, особенно — женщины знатного рода. Ибо сказано, что дева благородная благочестива и смиренна и свет ее души ярче света звездного, ярче солнца самого и светил иных. И не шелками она богата, но лишь делами добрыми…
Бержана уставилась на Евдокию холодным рыбьим взглядом.
— Та же, — медленно продолжила она, — которая позабудет о предназначении своем, отринув свет небесный по-за делами земными, будет наказана…
И в гостиной воцарилось тревожное молчание.
— Что ж, — Евдокия усмехнулась, — я рада, если тебе… дорогая сестрица, хватает малого. Полагаю, добрых дел ты совершила предостаточно…
Бержана важно кивнула.
О да, помнится, она обмолвилась о том, что состоит в благотворительном комитете.
И самолично вышивает салфетки для благотворительной ярмарки и учит детей-сирот вышивке, и плетению кружев, и, кажется, созданию кукольной мебели…
…и чему-то еще, столь же ненужному…
— И я горжусь тем, что боги соединили нас узами родства. — Евдокия поклонилась, прижав ладони к груди, стараясь не слушать, как колотится нервно собственное ее сердце. — И зная о твоем тайном желании покинуть сей мир, всецело посвятить себя служению богам…
Младшие княжны синхронно вздохнули.
— …имела беседу с настоятельницей монастыря Святой Бригитты… она будет рада принять тебя…
Бержана скривилась.
О да, монастырь Святой Бригитты… тихая скромная обитель, которую в народе именуют Домом Кающихся… принимают туда всех, вот только идут большей частью уличные девки в попытке переменить жизнь, и крестьянки, и вдовицы либо женщины одинокие, от одиночества уставшие.