Охота на крылатого льва - Михалкова Елена Ивановна. Страница 27

– Какое, к псам, мороженое! Нам общаться нужно, разговоры разговаривать! Ферштейн? Сейчас встретит тебя пузатый итальянец, и что ты ему скажешь? Чао, бамбино, сори?

Илюшин, остановившись перед железной дверью, склонил голову набок. Ни замочной скважины, ни звонка…

Он задрал лицо вверх и дружелюбно помахал рукой.

В листве щелкнул скрытый динамик, и оттуда раздался хриплый голос. Голос спрашивал что-то – вполне предсказуемо, по-итальянски.

– Макар меня зовут, – по-русски сообщил Илюшин. – Макар Андреевич. А этого товарища – Серега. Мы в гости… – он сверился с бумажкой, – ага, к Рафаэлю.

Бабкин закатил глаза. «В гости!» И тут, к его изумлению, дверь мягко отворилась.

Перешагнув через порог, Сергей огляделся и присвистнул.

Их окружал второй двор, раз в пять больше первого, весь засаженный мандариновыми деревьями. Нежно журчали струйки, вытекающие из мраморной чаши. В воде лениво плавали раскормленные золотые рыбки.

А за деревьями белел небольшой, но впечатляющий особняк: весь в колоннах, завитушках и прочих архитектурных излишествах, названия которым Бабкин не знал.

– Милое местечко! – заметил Илюшин, оглядываясь.

– Ты еще с хозяином не познакомился, – буркнул в ответ Сергей.

Хлопнула дверь, послышались быстрые шаги, и им навстречу выбежал низенький, как и предсказывал Бабкин, пузатый человечек с блестящими глазками. Человечек был чрезвычайно носат, курчав, пухл и сиял таким счастьем, будто собирался продать Бабкину и Макару два пылесоса по цене одного.

– А вот и наш итальянец, – вздохнул Бабкин. – Даже по-английски не спикает, как пить дать.

– Ай, хорошие мои, что ж не позвонили заранее! – воскликнул человечек еще издалека, вздымая короткие ручки к небесам. – Встретил бы как дорогих гостей, да? Зачем такси брали, деньги тратили? Ай-яй-яй!

Бабкин открыл рот и закрыл. Макар засмеялся.

Человечек налетел на них, долго тряс им руки, хлопал по плечам и укорял за то, что его не предупредили. Он до смешного походил на ангелочка, переметнувшегося на темную сторону силы: загоревшего и обрюнетившегося.

– Не хотели беспокоить вас, уважаемый Рафаэль, – с улыбкой сказал Илюшин.

– Я вообще-то Рвтисавари, – понизив голос, сообщил хозяин. – Но как эти обезьяны мое имя коверкают – это стыд и позор, слушай! Рад тебя видеть, дорогой! И тебя, Сергей!

Не переставая болтать с сыщиками как со старыми знакомыми, Рафаэль повел обоих в дом.

Особняк внутри оказался роскошным. До того роскошным, что Бабкин воскликнул про себя: «Лопни мои глаза!» Ему захотелось сбежать обратно в сад. Однако хозяин так явно гордился всем этим коврово-золотым великолепием, что Сергей понимал: своим уходом он нанесет толстяку моральную травму.

Они и глазом моргнуть не успели, как их усадили за стол. Запахло жареным мясом.

– Ребятки мои сей момент все подготовят, – извиняющимся тоном сказал Рафаэль и приложил ручки к груди. – Пять минут, мамой клянусь!

Между колоннами перемещались какие-то тени. За стеной раздавались телефонные звонки, двое темноволосых мужчин словно невзначай проследовали через комнату, кивнув Илюшину и Бабкину.

Сергей проводил их внимательным взглядом.

– Ага. Охрана есть.

– Да здесь вообще полно народу, если ты не заметил.

Макар утянул с тарелки лист какой-то травы и с аппетитом сжевал.

– А ты хоть знаешь, где мы оказались? – понизив голос, поинтересовался Бабкин.

– Откуда? Я просил помощи, мне ее предоставили. Выведать подробности, извини, не успел. Зная Перигорского, могу только догадываться, что это чья-то «крыша».

– Это я и сам понял, – раздраженно отмахнулся Бабкин. – А почему у этой крыши хозяин грузин?

– А ты хотел бы, уважаемый Сергей, чтобы это был итальянец?

Бабкин обернулся. Толстяк, услышавший его последнюю реплику, ввалился в комнату, собственноручно таща огромный серебряный поднос. На подносе лежало мясо. Груды мяса – поджаристого, ароматнейшего! Пучки пахучих зеленых трав обрамляли кроваво-красную помидорную мякоть, призывно темнел баклажан, белоснежная луковица исходила на разрезе прозрачной слезой.

– Зачем обижаешь, дорогой! – сказал Бабкин и сглотнул.

– Наших тут хватает, – говорил Рафаэль, отпивая из бокала вино и закатывая глаза с видом величайшего наслаждения жизнью. – Жаловаться грех, живем неплохо.

Сказав это, он немедленно принялся жаловаться на ленивое местное население, паршивый венецианский климат и ежегодную аква альта, от которой у него прострелы и радикулит.

По словам Рафаэля, город контролировал кто угодно, кроме самих итальянцев.

– Расслабленные они, слушай! Скажешь идти и сделать – пойдет и сделает. Послезавтра! А надо было сегодня!

За дальним концом стола пристроились двое мужчин: судя по всему, кто-то вроде ближайших наперсников хозяина. Первый, бесцветный и тощий, как моль, почти не ел и внимательно слушал Рафаэля. Второй, с нижней челюстью, похожей на ковш экскаватора, медленно пережевывал мясо, глядя перед собой припухшими красными глазками. Определить их национальную принадлежность Бабкин не смог: ни тот, ни другой не произнесли ни слова.

– Щипачи здесь все хорваты. – Рафаэль положил еще кусок мяса и презрительно махнул рукой: – Нашим не чета. Балованные! Турист идет доверчивый, варежку раззявит – на карман ему сесть проще, чем у ребенка формочку забрать из песочницы. На терминалах индусы. Мозговитые они, а!

– Как? – переспросил Илюшин. – На терминалах?

– Ну, скиммеры клеят.

– Поддельные считывающие устройства на банкоматах, – перевел Бабкин.

Рафаэль одобрительно кивнул:

– Лох свою «Визу» тырк, – он изобразил, как вставляют банковскую карту, – пин-код тык-тык-тык, и готов доступ. Ну, порошок – это к албанцам. Травкой разжиться можно у любого черного. Кстати, не требуется?

Бабкин с Илюшиным хором заверили, что ни травка, ни порошок им не требуются.

– Если что – только скажите! Девочки тоже есть, всякие. Арабы девочек держат, но что-то у них резня недавно с местными вышла, не поделили место. Всякое бывает!

Рафаэль тяжело вздохнул.

На этом фоне его собственный бизнес выглядел почти законно. Рафаэль контролировал всю торговлю подделками.

– Вот женщина красивая! – объяснял он, горячась и руками обводя в воздухе, насколько красивая. – Сумку желает! «Шонэль»! В магазин заглянула – вай, две тыщи евро! Она идет, плачет: где взять две тыщи евро! Разве мыслимо – такие деньги за сумку, а!

Рафаэль покачал головой.

– Разве может мужчина спокойно смотреть на слезы женщины? – проникновенно вопросил он. – Или я зверь бесчувственный? Вынимаю точно такую же сумку – шовчик к шовчику, кармашки на месте – и протягиваю ей. Тридцать евро! Для тебя, красивая, – двадцать пять! И она прижимает к себе свою «шонэль» и идет дальше, смеясь, потому что стала счастливая! Мир стал счастливее! – Рафаэль широким жестом обвел окружающее пространство. – Разве плохо? Скажи, Сергей!

Сергей вынужден был признать, что хорошо.

– Вот именно! – воскликнул Рафаэль. – Эта страна должна мне премию выдать! Орден! Жизнь держится на женщинах, а женщины держатся за мои сумки! Что ты смеешься, Макар, дорогой?

Поев, хозяин откинулся на спинку кресла, отдуваясь и пыхтя. По его знаку расчистили стол, принесли сигары. Он раскурил одну – и Бабкин понял, что это сигнал к началу серьезного разговора.

– Рвтисавари, уважаемый, – начал Сергей и по короткому блеску в глазах хозяина понял, что выбрал обращение абсолютно правильно, – у нас проблема. Без твоей помощи не справимся. Женщину ищем, туристку, русскую.

Когда Рафаэль отправился показывать гостям их комнаты, человек, во время разговора непрерывно жевавший мясо, встал. Нижняя челюсть его по-прежнему двигалась, просто в силу привычки.

Он ушел в глубь дома, огляделся. Достал телефон, набрал номер, не занесенный в телефонную книжку.

На другом конце города тот, кого называли Папой, ответил на звонок. Послушал три минуты, сказал «ясно» и положил трубку.