Охота на крылатого льва - Михалкова Елена Ивановна. Страница 44

Но в этот раз происходящее было до того невыносимо – и мучительно медленное движение двери, и тень фигуры за ней, и паясничающий тюремщик, и собственная беспомощность, – что к горлу подступили рыдания.

Пытаясь сохранить хотя бы остатки достоинства, Вика стиснула зубы. Она не доставит удовольствия этим уродам! Ни за что!

Дверь открылась. Сперва один человек перешагнул через порог, за ним второй.

И тогда Вика поняла, что страх, от которого хочется плакать, не самый плохой.

Куда хуже тот, от которого каменеет горло.

Слезы высохли. Если бы для спасения жизни Вике потребовалось заплакать, она не смогла бы выжать из себя ни вскрика, ни всхлипа.

Перед ней, ухмыляясь, стояли двое мужчин: один рябой, другой с мутными глазами. Это были те самые люди, от которых Бенито спас ее на площади Сан-Марко.

В руках Рябого блеснули маникюрные ножницы.

– Оставлю вас, пожалуй, – любезно сказал толстяк и шагнул к выходу. – Позовете меня, мальчики, как все закончится.

– Мы недолго.

– Все будет тип-топ!

– Стойте! – с трудом выговорила в спину толстяка Вика.

«Все будет тип-топ!»

Тот не отказал себе в удовольствии сделать вид, что не расслышал.

– Подождите!

«Тип-топ!»

Он лениво обернулся.

– Кольцо в церкви Святого Пантелеймона. – Ей приходилось проталкивать слова через пересохшее горло. – В барельефе. Лев, у него чаша. Внутри перстень. Я спрятала его, когда убегала… в тот день.

Внезапно Вику охватило ощущение дежавю. Как будто она уже произносила нечто подобное, совсем недавно…

– Святого Пантелеймона? – переспросил толстяк.

– Да. Низкая, тесная…

Но он уже не слушал. Сделав какой-то знак рябому, толстяк быстро вышел. Тот склонился над окаменевшей Викой, взял ее сначала за одну руку, потом за другую. Закинул ей за плечи – словно кукле – и примотал к спинке кровати. Веревка врезалась в запястья, но Вика не проронила ни слова. От рябого пахло пивом и сладковатым одеколоном, похожим на женские духи. Она задержала дыхание.

Его напарник с сонными глазами все это время крутил в пальцах ножницы. Маленький острый клювик вскидывался вверх, делал полный оборот и утыкался носом вниз.

– Дай-ка сюда.

Рябой протянул ладонь. Приятель вложил в нее ножницы.

Серебристое лезвие блеснуло перед ее глазами. Вика вжала голову в железную спинку и зажмурилась.

Ножницы чиркнули, и Вика почувствовала, как планирует вниз прядь волос, падавшая ей на лоб. Рябой загоготал, похлопал ее ладонью по голове, как собачонку.

– Вздумаешь орать – язык на ремешки покромсаю. Сиди! Курица.

Шаги протопали к выходу.

Когда Вика осмелилась открыть глаза, в комнате уже никого не было.

Проводив сыщиков, Доменико Раньери вернулся в дом. В дом, который целиком принадлежал ему. Официально Раньери числился хозяином лишь двух квартир, однако в действительности владел всеми. Кроме того, в его собственности находилась кофейня, еще один известный среди туристов ресторан, который Доменико не любил за напыщенность, и отель «Эдем». Приняв синьора Иланти за владельца, Вика ошибалась. Чернобородый итальянец был всего лишь управляющим, и выбрал его тоже Раньери.

Доменико ласково коснулся деревянных перил. Он любил это место. Не раз дети предлагали ему выбрать что-то более современное и комфортное, но Раньери отказывался. Он чувствовал родство с этими прочными стенами, построенными на века, он привык любоваться маленькими окнами, которые, как прищуренные глаза, скрывали все, происходящее внутри.

В кармане завибрировал телефон. Доменико пользовался устаревшей моделью и тоже не желал менять ее на новую. Он не считал себя консерватором – лишь человеком, который с помощью вещей концентрирует вокруг себя приятный образ жизни.

– Да, дружок? – сказал Раньери. – Порадуй меня чем-нибудь.

Он выслушал короткий рассказ, постепенно мрачнея. Бросил в трубку одно слово: «Возвращайтесь» – и стал подниматься наверх.

Он прошел мимо двух молчаливых мужчин в коридоре, швырявших друг другу карты. Те собирались вскочить, но Раньери отрицательно качнул головой: не стоит. Толкнул незапертую дверь.

И оказался в комнате, где сидела привязанная к кровати Вика Маткевич.

– Ай-яй-яй, – огорченно сказал Доменико Раньери. – Ну разве так можно? Неоправданная жестокость.

Отложив трость, он склонился над онемевшей Викой и быстро развязал узлы. Взбил ей удобнее подушку под спиной, подождал, пока она разотрет запястья – кажется, не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, – и с той же ловкостью перетянул ей руки веревкой возле локтей. Теперь Вика сидела, выставив перед собой ладони, словно прося подаяние.

– Что вы делаете? – ожила она.

– Морской узел, – пояснил Раньери. – Друг меня когда-то научил, бывалый моряк. Развязать его сама ты не сможешь, а если будешь дергаться, он затянется туже и причинит тебе боль. Мне не хотелось бы этого, честное слово!

Вика долго, очень долго смотрела на него. Лицо у нее стало такое, что Раньери сочувственно покачал головой. Ах ты бедная моя девочка…

Поняв, что она вот-вот расплачется, Доменико полез в карман за платком. Черт побери, если бы можно было всего этого избежать! Сейчас он искренне сожалел, что втянул в это дело именно ее. Бедняжка не заслуживала такой участи.

– Запах, – сказала Вика наконец.

– Что? – Доменико даже растерялся.

Неужели все-таки передозировка? А ведь врач предупреждал: рано или поздно они столкнутся с тем, что у кого-нибудь случатся необратимые изменения.

– В этой комнате пахнет так же, как и в моей.

Раньери нахмурился.

– Я должна была сразу догадаться, – ровно сказала она. – Это тот же дом, где вы сдали мне квартиру, правда?

Раньери запихал обратно в карман уже вытащенный наполовину платок. Что ж, признал он, ей удалось его удивить. Голова у малютки соображала, несмотря ни на что.

– И еще охранник! – осенило ее. – Не зря он показался мне таким знакомым! Охранник на выставке был похож на вас, синьор Раньери!

– Мне часто говорят о сходстве с моими мальчиками, – согласился он. – Но я надеялся, это не так сильно бросается в глаза.

Вика запрокинула голову, глядя на него из-под полуприкрытых век. Теперь стало видно, какое измученное у нее лицо.

– Почему я? За что вы выбрали именно меня?

– Ты выглядела внушаемой, – мягко ответил Доменико. – Мне ведь требовалось совсем немного: чтобы ты пошла на выставку с утра в нужный день. Вот и все.

О, в какое бешенство он впал, когда выставку решили перенести! У них все было подготовлено. Блестящий план, досконально продуманный, дважды отрепетированный! Да только что толку расхваливать замысел, когда он провалился ко всем чертям! А все потому, что кто-то не удосужился вовремя провести ремонт в церкви Гаэтано и с потолка начала пластами сыпаться штукатурка. Дьявол, как не вовремя!

Блестящий план – это всегда реализованный план. А если идеи остались лишь в голове и на бумаге, считай, что тебя поимели. Так полагал Доменико Раньери, и именно в этих выражениях он сообщил о случившемся своим людям.

– Нельзя сдаваться, – сказал один из его сыновей.

– Мы все переиграем, – поддержал второй.

– Еще не поздно, – заявил третий.

Доменико ощутил прилив гордости за мальчиков. Беда в том, что ни один из них не был способен генерировать идеи. Что ж, быть хорошим исполнителем не менее важно. Главное, что ребятки не желали сдаваться. А новый план он придумает сам.

Но время поджимало! Уже был опробован механизм замены перстня на поддельный, уже точно знали, как выведут из строя накануне открытия одного из охранников, уже Кристиан, две недели отработавший в фирме, подстроил все так, чтобы именно его поставили на замену. «Мы, итальянцы, – нация легкомысленных людей!» – всегда говорил Раньери. И это его раздражало. Кроме тех случаев, когда легкомыслие можно было обернуть себе на пользу.