Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт. Страница 8
Угрызения совести и боль того дня еще больше связали Либо и Новинью, заставив полагаться друг на друга. Тьма свела их ближе, чем свет. Свинксы оказались опасными и непонятными – но люди всегда были такими, а между Пипо и Либо висел теперь невысказанный вопрос: чья вина? Они оба пытались успокоить друг друга, но это не очень помогало. И единственным добрым и надежным другом в мире Либо была Новинья, а в мире Новиньи – Либо.
И хотя у Либо были мать и родные и они с Пипо каждый день возвращались домой, Новинья и Либо вели себя так, будто Станция Зенадорес – их остров, а Пипо – любящий и любимый, но такой далекий Просперо. Пипо иногда думал: «А кто у нас свинксы – Ариель, ведущий юных влюбленных к счастью, или Калибан, жаждущий убийства?» [3]
Через несколько месяцев смерть Корнероя отошла в область воспоминаний и на Станцию возвратился смех, хотя уже не такой беспечный, как раньше. К тому времени как им исполнилось семнадцать, Либо и Новинья были так уверены друг в друге, что часто говорили о совместных планах на пять, десять, двадцать лет вперед. Пипо никогда не спрашивал их о матримониальных планах. «В конце концов, – думал он, – они учат биологию с утра до ночи. Рано или поздно им придет в голову исследовать и эту область стабильной и общественно одобряемой формы размножения». Пока они ломали себе голову над вопросом, как, собственно, размножаются свинксы, ведь у самцов нет соответствующего органа. Их предположения о возможных вариантах соединения генетического материала почти всегда переходили в невероятно непристойные шутки, и Пипо стоило большого труда делать вид, что он ничего не слышит.
В эти несколько коротких лет Станция Зенадорес служила приютом двум дружным и умным молодым людям, которые иначе были бы обречены на холодное одиночество. И конечно, никто из них и подумать не мог, что идиллия кончится вдруг и навсегда при обстоятельствах, которые повергнут в трепет все Сто Миров.
А началось все так просто, так буднично. Новинья сидела и старательно разбирала генетическую структуру прибрежного тростника – приюта всяческой мошкары – и вдруг поняла, что в состав клетки естественной частью входит возбудитель десколады. Она вывела на экран компьютера несколько других клеточных структур, превратила изображение в голограмму, оглядела со всех сторон. Возбудитель десколады был всюду.
Она окликнула Пипо, который просматривал записи, сделанные после вчерашнего визита к свинксам. А в это время компьютер сравнивал все клетки, образцы которых были у Новиньи. Вне зависимости от функции ткани, от вида животного или растения все клетки оказались до предела насыщенными десколадой, а химический состав возбудителя всюду совершенно и полностью идентичен.
Новинья ожидала, что Пипо кивнет, скажет ей, что это выглядит многообещающе, и предложит свою гипотезу. Вместо этого он сел рядом, сам несколько раз повторил операцию, потом спросил, как работает компьютерная программа сравнения и что именно делает с человеческим телом десколада.
– Мама и папа сами не знали, чем это вызвано, но возбудитель десколады высвобождает небольшое количество белка, вернее, псевдобелка – ну, мне так кажется, – и этот белок атакует генетическую молекулу, начинает с одного конца и расщепляет ее на две нити посередине. Поэтому они и назвали его десколадором – он расплетает человеческую ДНК.
– Покажи мне, что он делает в клетках аборигенов.
Новинья создала имитацию.
– Нет, не только молекулу гена – всю клетку вместе с окружением.
– Это все в ядре, – ответила она и расширила поле, чтобы включить другие варианты. Теперь компьютер работал медленнее: каждую секунду он прокручивал миллионы возможных сочетаний ядерного материала. В клетке тростника «расплетенный» ген освободил несколько разошедшихся в стороны ниточек белка. – А у людей ДНК пытается восстановиться, но освободившийся белок встраивается в цепи, и клетка за клеткой буквально сходят с ума. Иногда они начинают бешено делиться, как раковые, иногда просто отмирают. А важнее всего то, что в человеческом теле возбудители десколады размножаются, как кролики весной, и перескакивают из клетки в клетку. Правда, у местных животных они и так живут в каждой клетке.
Но Пипо уже не слушал того, что она говорила. Когда десколадор покончил с клетками тростника, Пипо просмотрел все типы клеток подряд.
– Они не просто похожи, это одно и то же! – воскликнул он. – Одно и то же!
Новинья не увидела сразу того, что заметил он. Что? одно и то же? И времени на вопрос у нее тоже не было. Пипо уже вылетел из кресла, схватил куртку и открывал дверь. Снаружи моросил мелкий дождик. Пипо остановился, только чтобы бросить ей:
– Скажи Либо, пусть не ходит за мной. Покажи ему имитацию. Посмотрим, сможет ли он разобраться до моего возвращения. Он поймет – это ответ. Настоящий ответ. На все наши вопросы.
– Расскажи мне.
Он рассмеялся:
– Не жульничай. Пусть Либо тебе расскажет, если сама не видишь.
– Куда ты?
– Спросить свинксов, прав ли я, конечно! Но я уверен, что прав. И даже если они солгут… Если я не вернусь через час, значит я поскользнулся на мокрой траве и сломал ногу.
Либо не успел посмотреть на имитацию. Заседание комиссии по планированию сильно затянулось из-за дебатов по поводу того, стоит или не стоит расширять территорию пастбища и за счет чего это делать. После заседания Либо зашел в бакалею и купил продуктов на неделю. К тому времени, когда он вернулся на Станцию, Пипо отсутствовал уже четыре часа, начало темнеть, а дождик перешел в мокрый снег. Либо с Новиньей немедленно отправились искать его, опасаясь, что им придется долго обшаривать ночной лес.
Они нашли его почти сразу. Тело уже остывало на снегу. И свинксы даже не посадили для него дерева.
2
Трондхейм
Мне очень жаль, что я не могу выполнить Ваше требование и предоставить более подробные сведения об ухаживании и брачных ритуалах аборигенов Лузитании. Я понимаю, это повергнет Вас в крайнее беспокойство. Впрочем, вероятно, Вы уже пребываете в этом состоянии, и именно оно заставило Вас просить Ксенологическое общество наложить на меня взыскание за отказ сотрудничать с Вами.
Когда наши будущие ксенологи жалуются, что я не умею добывать правильные сведения из бесед с пеквениньос и наблюдений за ними, я всегда рекомендую им перечитать список ограничений, наложенный на меня законом. Я не имею права брать с собой на место контакта более одного помощника. Мне запрещено задавать вопросы, из которых пеквениньос могут сделать выводы о характере человеческой культуры. Нельзя «подбрасывать» им информацию, чтобы понаблюдать за реакцией. Нельзя оставаться с ними более четырех часов подряд, нельзя пользоваться в их присутствии продуктами технологии, кроме одежды, а значит, камерами, магнитофонами, компьютерами, а также карандашом и бумагой. Мне даже запрещено наблюдать за пеквениньос без их ведома.
Короче: я не могу сообщить Вам, как размножаются пеквениньос, потому что они ни разу не делали этого в моем присутствии.
Конечно, в таких условиях невозможно работать! Конечно, бо?льшая часть наших выводов – чушь собачья! Если бы нам пришлось исследовать образ жизни Вашего университета в тех же условиях, в которых мы сейчас исследуем аборигенов Лузитании, мы, без сомнения, пришли бы к заключению, что люди не размножаются, не образуют групп по родству и что вся их жизнь посвящена превращению личинки-студента во взрослую особь – профессора. Мы даже могли бы предположить, что профессора пользуются большим влиянием в человеческом обществе. Конечно, компетентное исследование мгновенно доказало бы ошибочность этих выводов, но в нашем случае компетентное исследование категорически запрещено и сама мысль о нем считается крамолой.
Ксенология никогда не была точной наукой, ибо культура наблюдателя отлична от культуры исследуемого. Но это естественные ограничения, свойство самой науки. А работать нам – и, следовательно, Вам – не дают искусственные ограничения. Сейчас положение таково, что мы с тем же результатом могли бы послать пеквениньос вопросник по почте, а затем сесть, сложить руки и ожидать от них серьезного, подробного, академического ответа.
3
Просперо, Ариэль, Калибан – персонажи пьесы У. Шекспира «Буря».