Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна. Страница 25
Серые глаза будто туманом заволокло. И Киру затащило куда-то вглубь этого тумана, закружило, завертело, ухнуло по-совиному, плеснуло синим огнем, словно ведьмой лесной наколдованным, и очнулась она уже с ожерельем в руках.
– С-спасибо…
Но ее благодарность запоздала: Стефан с Наташей уже уходили. «Господи, это что еще за морок?»
«Просто ожерелье тебе очень уж по душе пришлось, – едко заметил внутренний голос. – Так понравилось, что ты не побрезговала бы даже из рук убийцы его принять».
Она никого не убила!
«Пыталась».
Кира растерянно поднесла ожерелье к глазам. Жемчужинки свешивались с ладони, вспыхивали радужным на солнце. Невообразимо прекрасное… Именно невообразимо! Она никогда прежде не носила подобных украшений, ограничиваясь скучным золотом, изредка – авторским серебром. Но все это казалось ремесленной поделкой на фоне того, что было в ее руках.
И вдруг она заметила то, чего не увидела вначале. Даже зажмурилась, решив, что чудится – темные червячки бегают в глазах после трех часов на солнце.
Но красный всплеск коралла возле большой ракушки никуда не исчез. Кира зачем-то потерла его пальцем… Коралл, кровавый, неровный, с бурой выпуклостью на боку, словно опухолью.
Прямо под парусником.
Глава 9
Наутро погода испортилась. Море, как базарная баба, орало, ругалось, разгоняло народ, а тех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу, в сердцах хлестало по морде мокрой тряпкой. Ничто не убедило бы Машу, что это были всего лишь брызги.
Она добежала до кают-компании, успев вымокнуть насквозь, и с благодарностью приняла от лоснящегося Нафани чашку с горячим чаем. Возле иллюминатора пристроились режиссер с женой, остальные несли вахту или отсиживались по каютам.
– Наладится, Афанасий Петрович, как думаете? – Маша кивнула за окно. Там бесились мелкие злые волны, швыряя друг другу обломки веток, пустые бутылки, сандалии и прочее похищенное у берега.
Нафаня милостиво кивнул. Если бы не колпак, его можно было бы принять за маленького морского божка, толстенького, коротконого и очень недоброго.
– Наладится, куда оно денется!
– А через три дня обещали шторм! – заметил Аркадий Бур.
– Это еще вилами на воде писано, – буркнул Нафаня и отвернулся.
Маша села за столик, грея руки о теплую чашку.
– Аркадий, не каркайте. Пускай погода пожалеет нас и станет солнечной. Хотя бы к вечеру!
Бур приосанился. Маша уже знала, что это означает: сейчас последует какая-нибудь цитата.
– «Море не знает милосердия. Не знает иной власти, кроме своей собственной!» – объявил он.
– Кто это пугает нас белыми китами?! – раздался от входа хриплый голос. Маша и Кира с Аркадием дружно обернулись к Якову Семенычу.
С него текло так, будто он не только искупался сам, но и набрал в карманы запас воды на случай засухи. Однако голову по-прежнему украшал, словно бросая вызов стихии, светлый пробковый шлем.
Режиссер обрадовался как ребенок.
– Вы читали «Моби Дика»!
– И даже ловил! – Боцман снял шлем и подмигнул Маше. – На свое счастье, не поймал.
– Вам приходилось работать на китобойном судне?
– Где я только не работал! Как-нибудь расскажу пару историй. – Он поежился. – Бр-р-р, ух и холодрыга!
– Замерзли, Яков Семеныч? – посочувствовала Кира.
Боцман подмигнул:
– Моряки не мерзнут, они просто синеют!
Маша, ободренная его улыбкой, решилась высказать тайное опасение:
– Яков Семенович, нас эта ужасная качка не утопит?
– Ни в коем случае, – очень убедительно заверил Боцман. – Четыре балла для нас – это тьфу! Так, самым хилым за борт потравить…
Он осекся, углядев перед Машей бутерброд, и тут же извинился.
– Я бы попросил насчет хилых! – с достоинством заметил режиссер. – Мы, сухопутные крысы, может, и слабы желудками, но сильны духом!
В этот момент корабль ощутимо качнуло, и Аркадий стал неумолимо зеленеть.
– Яичницу… зря… – выдавил он и бросился к выходу. Жена проводила его сочувственным взглядом.
– Что же, Яков Семеныч, нас так и будет болтать весь день?
– Упаси Посейдон! Мы взяли курс на Энею. Занятный островок! С южной стороны у него скалы, причем опасные – острые, как ножи. Натурально, торчат из моря эдакие тесаки, волну рубят в пену! Ну и все, что она принесет.
– И мы туда идем? – поразилась Маша.
– Почти, да не совсем. Идем мы на северную сторону. Там тишайшая гавань, пологий берег.
– А не может случиться так, что нас вынесет на скалы? – опасливо поинтересовалась Кира.
– На скале стоит маяк. Один из самых ярких на сотню миль вокруг. Не заметить его невозможно.
Кок подкрался беззвучно, как кот, и водрузил перед Боцманом чашку с какао. Старик отхлебнул и расплылся в блаженной улыбке.
– Спасибо, Нафаня! Знаешь мою слабость.
– Ты про смотрителя маяка расскажи, Яков Семеныч! Слышал, он аэроглиссер завел? Рассекает по волнам!
Боцман щелкнул пальцами:
– А и верно! Хотел ведь да забыл. Сюда бы, конечно, Ваню Козулина, он у нас за главного рассказчика на корабле.
«Это с Козулиным они говорили о двух смертях», – вспомнила Маша. Ей отчего-то расхотелось слушать про смотрителя маяка.
– Странный он человек, – задумчиво начал Боцман. – Живет на своем маяке постоянно, без всяких сменщиков, а история его появления довольно невеселая…
Стукнула дверь, в щель просунулось курносое лицо Антоши. За ним внутрь ворвалось облако мелкой водяной пыли.
– Яков Семеныч, там Аркадию нехорошо!
Как ни стремительно бросилась Кира наружу, боцман все равно опередил ее. Дверь хлопнула раз, другой – и Маша осталась за столом одна в окружении трех кружек.
Кок проковылял к двери, выглянул и вернулся обратно. Встревоженной Маше снисходительно бросил:
– Да все в порядке! И чего побежали…
– А что с ним?
– Палуба скользкая. Плюхнулся на задницу, чугунком о борт приложился. Ниче, осторожнее будет!
Нафаня сокрушенно поцокал языком, глядя на брошенные тарелки с едой. «Готовишь им, готовишь, – было написано на его лице, – а они берут и головами трескаются, кретины!»
Маша задумчиво откусила от бутерброда. Кок слегка просветлел и отошел.
Но сидеть и завтракать, когда где-то неподалеку интеллигентный Аркадий, возможно, лежит с разбитой головой, было как-то неправильно. Она с сожалением отодвинула горячий бутерброд, истекавший расплавленным сыром, одним махом допила вкуснейший сладкий чай, коря себя за черствость, и встала.
В иллюминатор, по которому расползались дождевые капли, была видна часть палубы. По ней спокойно, вразвалочку, не хватаясь за ванты и не размахивая руками, шагал Аркадий Бур. Маша успела быстро удивиться тому, какое поразительное а, главное, молниеносное воздействие на вестибулярный аппарат оказывает удар головой, когда до нее дошло, что она видит вовсе не Аркадия. Это матрос Антоша быстро шел к рубке. Хвост на его затылке подпрыгивал в такт шагам.
А где же Бур?
Но тут и режиссер проковылял следом за матросом. Он потирал затылок, морщился и чуть не брякнулся второй раз, когда, заметив в окне Машу, решил помахать ей рукой. Кира поймала его за шиворот и что-то сурово выговаривала, пока они не исчезли из виду.
– Всыпать Антохе двадцать горячих за паникерство, – пробормотали за Машиным плечом.
Нафаня поставил на стол вторую чашку чая, метнул пронзительный взгляд на обкусанный бутерброд, и Маша поняла, что, если она не хочет заработать себе смертельного врага, надо доесть.
Когда она подошла к стойке с пустой тарелкой, Нафаня ничего не сказал. Но Маша видела, что он доволен.
– Очень вкусно, спасибо!
«Разумеется, вкусно! – отразилось в маленьких глазках кока. – С какой стати могло быть иначе?!»
Он поблагодарил ее не слишком дружелюбной улыбкой, и Маша вдруг решилась. Должно быть, именно из-за того, что кок выглядел тихим ненавистником человечества. Будь это человек, симпатизирующий ей, Маше было бы неприятно потерять его расположение. Но с Афанасием терять было попросту нечего.