Прыжок в прошлое - Сапаров Александр Юрьевич. Страница 3

-Данила, да ты поумнел за один день, все забыл и поумнел! Вот ведь господь чудо сотворил. А молитвы ты хоть помнишь? Вчера ведь даже перед едой не прочитал, я уж думала, не буду убогого ругать, но сегодня, чтобы выучил все, перед иконой поклоны отобьешь, и у божьей матери, заступницы нашей, прощения попросишь.

-Бабушка так я и не против, только подскажи мне молитвы, я быстро запомню. А пока давай рассказывай дальше, чего еще вокруг интересного есть, почему мы все еще в землянке живем, ведь родительский дом у нас есть.

-Так Данюшка, в доме твой дядька с материной стороны живет, дом то у вас был в селе один пятистенок, вот год с мора прошел, и поселился. А меня по-прежнему туда не пускают, говорят, ты одна с внуком живая осталась, так мор дело твоих рук. Хорошо хоть, что новый староста ногами мается, и у меня снадобья берет, так и не трогают пока.

Так с разговорами утро прошло, после чего я пошел посмотреть, как сработал мой лабиринт, оказалось, что неплохо, в его узком конце засели две небольшие щучки , которых я торжественно принес в землянку.

Бабка была в недоумении.

-Да когда же ты научился, ведь до сего дня ты ни рыбки не поймал.

-Ну, когда-то надо и рыбу ловить научиться,– сказал я и пошел плести морду. Плел я ее по памяти, прутья расплетались, долго у меня не получалось вообще ничего, но через полдня, передо мной лежала моя первая ловушка для рыбы, наверно это жуткая плетенка мало походила на произведение мастера, но меня интересовал только один вопрос будет ли в нее ловиться рыба. Я затолкал ее под берег, где было немного глубже, и надеялся, что может и в нее зайдет какая-нибудь глупая рыбешка.

Марфа с интересом наблюдала за мной, ей, похоже, была по нраву моя активность и она уже не охала и не спрашивала, откуда я это все узнал.

Я поставив ловушку, полез снова в землянку, мне хотелось выяснить, можно ли ее каким то образом улучшить, что, по крайней мере, если придется то перезимовать более или менее в приличных условиях.

Землянка была выкопана в суглинистом грунте и стенки ее практически не осыпались, со слов бабушки весной ее не заливало, значит, берег был достаточно дренирован. Я спросил бабку, есть ли у нее какой инструмент. На что она хитро заулыбалась и сказала:

– Ты что думаешь, я первая в деревне после мора была и у кузнеца, сына моего все, что было хорошего, сюда перетащила.

И она, кряхтя, сдвинула с места стол, под которым был крышка небольшого люка, сбитая из грубо тесаных досок, я ринулся поднять ее за кожаную петлю и не мог даже пошевелить.

-Ну-ка отойди внучок,– сказала бабушка и одной рукой легко подняла крышку.

В небольшом углублении лежали замотанные тряпками железяки. Сняв тряпки я увидел кованую пилу, сверло и два плотницких топора.

-А лопаты железной у тебя нет случайно?– спросил я.

-Так ты дальше то смотри,– пробурчала бабушка.

И действительно дальше лежала лопата, она почти ничем не напоминала те, к которым привык, но все же это была лопата, и ей можно было копать.

-Бабушка уже ведь скоро осень, а потом и зима. Может нам пока время есть сделать землянку побольше и крышу переделать. Вот смотри, я тебе покажу как.

И я угольком на столе нарисовал чертеж землянки с накатом из двух рядов бревен.

-Мы в такой землянке зимой мерзнуть не будем, в ней можно дырку сделать для трубы с задвижкой, чтобы дым вытягивало.

-Ну, ты Даня придумал, у меня в голове такого не было. А бревен то, сколько надо пилить?

– Так я сейчас измерю, все посчитаю, и примерно скажу.

Бабушка смотрела на меня, открыв рот.

-Данька ты цифирь знаешь!?

-Знаю бабушка, наверно Господь вразумил.

-Так может он тебя, и читать вразумил? Накося попробуй,– и она бухнула на стол толстенную книгу в деревянном переплете, потемневшем от старости, застегнутую на крючок.

Когда я снял крючок и открыл книгу на первой пергаментной странице старым церковнославянским письмом было написано " Травник" .

– Так тут вроде Травник написано бабушка, а дальше я не разберу.

-Бабка смотрела на меня, вытирая слезы:

– Сподобилась чудо великое в конце жизни увидеть, убогий цифирь сам собой изучил и грамоту одолел. Слава тебе господи, я ведь думала, умру и оставлю сироту неприкаянную, будет юродивым ходить по людям.

-Не плачь бабуля, все будет хорошо,– сказал я и стал думать, чем точить пилу.

Пациентов сегодня не было, не было и хлеба, но зато у нас было две сваренные щуки и фруктовый взвар. А я рассчитывал, что в мои ловушки рыба продолжит заходить.

Следующий день начался работой, хоть я умел считать и читать, но в дереве не понимал ничего. И вместе с бабушкой ходил и размечал, какие деревья будем пилить. Свалили мы несколько сосен и распилили их на бревна метра по четыре длиной. Я точно помнил длину моей прежней ладони двадцать сантиметров, теперешняя, казалась практически такой же, и быстро сделал себе мерную палку примерно на четыре метра. Больше мы в этот день не работали. Я сходил, проверил морду, там кроме двух десятков плотиц, оказалось еще несколько раков, которых я тоже прихватил, жалея, что нет пива, с которым этих гигантов прошлого можно было бы употребить. У бабушки в небольшом горшочке были остатки то ли барсучьего, то ли медвежьего жира, которые она держала для приготовления мазей, и на нем эти плотички были пожарены, не очень вкусно, но зато питательно.

После обеда к нам привели мужика с жутко распухшей рукой, при взгляде на которую, мне сразу стало все ясно – флегмона. Бабушка начала свою песню про деготь, но здесь надо было проводить более радикальное лечение.

-Бабушка, здесь резать надо, – прошептал я ей на ухо.

-Молчи дурень, сама знаю, – также тихо прошептала она мне в ответ, – боюсь я, давно не делала, руки дрожат.

-Так давай я разрез сделаю.

Бабка долгим взглядом посмотрела на меня и согласно кивнула головой.

-Слышь Фаддей, надо руку резать, иначе или помрешь, или совсем отрезать придется, сказала она.

-Ну, чего там, давайте режьте,– промычал, уже не очень соображавший от интоксикации, мужик.

Бабушка, откуда-то, достала острый ножик, с рукояткой из оленьего рога, которого до сих пор я у нее не видел, нож был острый, как бритва. Я протер руку Фаддея тряпицей, нож провел над пламенем очага, Фаддей второй рукой схватился за стол, крупные капли пота выступили у него на лбу, он зажмурил глаза, а я быстрым движением разрезал ему предплечье, из открывшейся раны потекла кровь, смешанная с дурно пахнущим гноем. Моя бабушка ловким движением вставила в рану тряпку, смоченную в солевом растворе. После чего сверху положила сфагнум, обмотала еще одной тряпкой и снова сверху полила теплой соленой водой из горшка. Фаддей расслабился, шумно выдохнул и осел на чурке.

Но пока мы разговаривали с его сыновьями и объясняли, что надо делать, он уже пришел в себя, и ожившими глазами, осматривался вокруг.

-Так мне, что Данька руку резал? Ну, Марфа хорошего себе помощника вырастила, я ведь даже испугаться не успел, а уже все. Ты уж извини, нечем вас сейчас отблагодарить, завтра вот пришлю Прова, он полмешка ржаной муки вам принесет, нынешнего помола.

-Так ты что же Фаддей думаешь, что все уже? Тебе надо будет еще не раз к нам придти, так, что завтра, чтобы сам тоже здесь был.

-Да ладно Марфа, не мельтеши, а то от твоего баса голова гудит, приду я, обещаю.

А чего это у вас тут бревна заготовлены, никак избу ставить будешь?

Да, нет Фаддей, вот внук подбил меня старую, землянку переделать, пошире, да посуше и крышу потолще, чтобы зимой не мерзнуть.