Прыжок в прошлое - Сапаров Александр Юрьевич. Страница 32

Первое настоящее стекло, которое получилось у Гильермо сегодня тоже по новой было расплавлено и наш стеклодув использовал его полностью наделав полтора десятка разных сосудов.

Я еще больше озаботился безопасностью нашего единственного пока специалиста. И хотя у нас была проведена работа, и все вокруг были уверены, что венецианца у нас больше нет, но наличие стекла было не скрыть, и наводило на всякие нехорошие для нас мысли. Хорошо еще, что он сам понимал, что выходить, куда либо ему лучше не стоит.

И тут, как бальзам на душу было признание Верки Маньшевой, что ее Гиля согласен принять православную веру и, что пусть боярин готовит обещанное приданое.

Когда я спросил об этом у Гильермо, который уже вполне прилично говорил по-русски на бытовые темы, тот закивал головой и признался, что да действительно он согласен перейти в православие, но чтобы Верка сразу же вышла за него замуж, и что ему надоело жить бобылем.

Как ни странно, но больше всех решением венецианца был доволен отец Варфоломей, которому предстояло, как раз провести весь этот процесс. Он сразу очень был недоволен наличием у нас католика, и сейчас новость о согласии итальянца принять православие, была для него, как манна небесная.

Он сразу набросился на бедного стеклодува и начала его готовить к исповеди, для меня было внове услышать, что оказывается католик переходит в православие Третьим чином то, есть через Таинство покаяния– исповедь, потом причащение на литургии святых таинств.

И вскоре у нас появился еще один православный, по имени Сашка Дельторов. Наш Варфоломей, оказывается обладал весьма специфическими знаниями языков, и раскопал, что Гильермо и Александр по сути переводятся, как защитник и гораздо лучше если у нас появится еще один Сашка, чем будет оставаться Гильермо. Только молодая невеста тихая и скромная шестипудовая Вера называла своего ненаглядного по-прежнему –Гиля.

Мне же пришлось выполнять свое обещание о приданом, и будущим новобрачным была отписана земля в вотчине и деньги на обзаведение всем необходимым. Тем более, что у меня в мыслях, все производство со следующего года располагалось в вотчине , под соответствующей охраной, и чтобы ни один любопытный глаз ничего не видел. А здесь в Москве, при всем желании тайны было не сохранить. Конечно, при переезде я терял возможность самому работать врачом и оказывать помощь богатым боярам, но для чего я же я старался и готовил лекарей, ведь это были все мои люди, и в отличие от художников за их учебу мне никакая казна не платила. Так, что в опустевшей наполовину городской усадьбе можно будет обустроить небольшую больничку уже не для бояр, а для городского люда, который имеет кой-какую деньгу.

От Лужина приходили хорошие новости, что нанятые артели возводят, мастерские и фундамент для стекловаренной печи. Кроме того, он сообщил мне, что в моей новой вотчине есть заброшенная водяная мельница, но восстановить ее будет не очень сложным делом. Она в свое время захирела из-за конкуренции с монастырской мельницей.

Но если я не оставил своих мыслей о делании бумаги, то эту мельницу они всем миром восстановят.

Я сидел у ювелира Кузьмы молодого парня с небольшой кудрявой бородкой, голубоглазого, напоминавшего мне какого то артиста из моей прошлой жизни. Несколько раз я пытал его, почему он ушел от своего хозяина, но Кузьма отшучивался, тем, что очень рано его будили на работу.

То, что у парня были золотые руки, я понял сразу, когда увидел хирургические иглы, которые он мне сделал. Обычное болотнае железо мне совершенно для этой цели не подходило и приходилось покупать небольшими партиями шведское железо, из которого медицинские инструменты, по крайней мере, сразу не тупились и выдерживали циклы кипячения и пребывания в спирте. Так его иглы были, пожалуй, не хуже немецких, которыми я пользовался до наступления эры микрохирургии. Воодушевленный его способностями, я подарил ему линзу, купленную в свое время на рынке. Кузьма сразу понял ее значение и вскоре эта линза была уже вставлена в специальный держатель и служила ему для производства мельчайших работ.

Сейчас же мы обсуждали с ним вопрос создания первого в мире микроскопа. Приблизительный чертеж я ему сделал, взяв за образец школьный микроскоп с которым я познакомился еще на заре своей юности и с удовольствием его разобрал, правда, собрать обратно я его не смог, но почему-то все детали его очень ясно запечатлелись в моей памяти, наверно этому очень помог офицерский ремень моего отца.

Делать микроскоп мы собирались из бронзы, а теперь, когда у нас работала стекловаренная печь, я почему-то надеялся что наш Сашка Дельторов сможет сварить мне достаточно неплохое оптическое стекло.

Но для начала я предложил изготовить ему простейший однолинзовый микроскоп, который я когда-то видел в политехническом музее, изготовил его, если не ошибаюсь, профессор Мосолов, я даже нарисовал ему приблизительный чертеж всего устройства

И передал ему две стеклянные горошинки для использования в качестве линз.

Кузьма, уже знакомый по своей линзе с ценностью такой вещи, с восторгом принялся за изготовление нового для него предмета, а я с вздохом встал и пошел нести вечные ценности своим ученикам.

Прошло два дня и Кузьма сообщил, что мелкоскоп он закончил и было бы неплохо, если боярин, расскажет ему, а что с этим мелкоскопом делать надо.

К этому дню у меня уже было несколько кое-как сляпанных смотровых стеклышек и стеклянная пипетка. Усевшись за столом я положил под окуляр тоненькое стекло и, показав Кузьме прозрачную воду из бочки, спросил:

-Чистая вода?

-Чище не бывает, –последовал ответ моего ювелира.

-Ну а теперь посмотрим,– и с этими словами я капнул каплю воды на стеклышко и, смотря в окуляр начал наводить на резкость винтом. Капля не было прижата покровным стеклом, не было их еще у меня и поэтому в глубине капли то появлялись то исчезали быстро двигающиеся тени, конечно, это были не бактерии а одноклеточные простейшие но их вид мог бы напугать хоть кого.

Я уступил свое место Кузьме и тот своим взглядом посмотрел в окуляр и через секунду отпрыгнул от него и начал креститься:

-Господи избавь меня от страстей таких, так что же Сергий Аникитович в чистой воде такие твари живут, а мы то воду такую пьем.

-Так и есть, живут такие твари везде и воде и в земле, и никуда нам от них не деться. А сейчас посмотри еще раз.

Я взял пипеткой и капнул туда же каплю спирта.

Кузьма глянул и поднял на меня глаза:

-Так они Сегий Аникитович сдохли все, не шевелятся. Так что их водка убивает? От оно что, ну теперь я кажный день по стакану буду пить, мне такие твари в животе не нужны.

Я, ругая себя за ненужный пример, начал объяснять:

-Понимаешь Кузьма, мы ведь воду то кипятим, а когда кипятим, то все эти чудища дохнут, поэтому. все, что кипятилось можно пить спокойно. Или если вода из колодца хорошего, там тоже таких чудищ мало.

На этом я счел свою лекцию ювелиру законченной и, забрав микроскоп отнес его к себе.

К обеду вся усадьба знала, что Кузьма с Сергием Аникитовичем чудищ разных в воде видели, и поэтому пополудни меня навестил поп Варфоломей.

Благословение господне на тебе боярин,– прогудел он своим басом.

Давай ответствуй, что за чудищ дьявольских ты увидел.

Много я объяснять не стал, а повторил все, что показывал утром Кузьме. Реакция батюшки меня заинтересовала.