Беспризорный князь - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 30

Змеи же, взмыв над лугом, некоторое время летели следом, после чего развернулись и отправились обратно. Работы им более не осталось.

11

Глоба очнулся задолго до рассвета. Ноги, забитые в колодку, онемели так, что кузнец перестал их чувствовать. Глоба повернулся, придав телу удобную позу, и с усилием приподнял ногами колодку. Вместе с ней пошли вверх ноги остальных горемык. Одиночные колодки у половцев давно кончились, на ночь они забивали пленников в общие. Колодки незамысловатые: два бревна с вырубленными пазами для ног, комли стянуты по бокам ремнями. Просто, да только – поди выберись! До ремней не дотянуться даже крайним пленникам, да и дотянись они – узел с обратной стороны. Развязать не получится, а ножей, чтоб разрезать, ни у кого нет – отобрали. Зубами не перегрызешь, пытались уже…

Глоба приподнял колодку раз, потом еще. Соседи недовольно зашевелились, зато кровь прихлынула к ногам, кузнец ощутил, как тысячи иголок впились в ступни и голени. После чего зажгло в щиколотках. Пазы в колодках рубили топором и наспех, остались острые выступы. Если лежать неподвижно, не страшно, но так не получалось. Во сне люди ворочались, и острое дерево сдирало с лодыжек кожу – колодки сплошь в потеках крови.

Эта боль, однако, не шла в сравнение с той, что терзала Глобу с момента захвата в плен. Нападение половцев застало весь врасплох. Глоба ставил плетень, когда всадники, вопя, ворвались на улицу и посыпались во двор. Он пытался отбиться, но получил по голове дубиной и утратил сознание. Потому не видел, как резали мать и отца, кололи ножом маленького сына. Очнулся связанным – как раз к тому моменту, когда степняки разложили на земле Цвету. Вот то, что они делали с ней, Глоба видел отчетливо…

Их гнали к Путивлю два дня, на привалах степняки забавлялись с бабами (девок, предварительно осмотрев и ощупав, не трогали), и здесь Цвету не оставили в покое – жена у кузнеца была пригожей. Глоба дергался, скрипел зубами, рвал связанные руки, да только содрал кожу на запястьях: ремни у половцев были крепкие. В стане под Путивлем мужей и баб разделили, с той поры кузнец Цветы не видел. До пленников доходили слухи, как половцы веселятся с полонянками, верить им не хотелось, но Глоба понимал: правда. Его товарищи по несчастью пали духом, смирились и не пытались сопротивляться. Глоба искал удобный момент. Убить одного или двух стражей он мог запросто. Он легко гнул подковы, завязывал узлом железную кочергу; свернуть голову половцу не представляло труда. Вот только что дальше? Пасть истыканным копьями и стрелами? А как же Цвета? Жену непременно следовало спасти. Если не удастся бежать, то хотя бы убить. Побег представлялся маловероятным: пешему от всадников не уйти, а вот второе… Глоба не сомневался, что жена обрадуется смерти: он видел ее лицо после забав поганых. Что до него самого, то умереть Глоба не боялся. Жить с невольничьим ошейником и гнуть спину за еду и лохмотья он не собирался.

Светало. Глоба стал различать тела вокруг. Скоро появятся рабы и стража. Они разнесут хлеб и воду, после чего пленникам позволят встать и справить естественные надобности. Скорей бы! Гадить под себя кузнец не хотел.

Внезапно от тына, ограждавшего стан, донесся шум. Странный. Крики людей, ржание коней, лязг железа. Кузнец насторожился: шум был необычным. Что происходит? Скоро он получил ответ. Ворота распахнулись, внутрь стана ворвались всадники. Разглядеть, кто они, в предрассветных сумерках было трудно. Ответ пришел сам. Один из конников остановился перед колодкой кузнеца, соскочил на землю и дважды взмахнул топором. Ремни перестали держать колодку, и Глоба легко сбросил верхний комель.

– Бегите! – сказал всадник. – Туда! – указал он рукой.

– Зачем? – спросил Глоба.

– Стражу мы порезали, но придет орда, – пояснил дружинник. – Побежит от Путивля.

– Побежит? – удивился Глоба.

– Ну, да! – хмыкнул всадник. – Смоки погонят!

Он еще раз указал рукой, после чего побежал к другим пленникам.

Глоба даже и не подумал следовать совету – у него имелось незавершенное дело. От женского стана бежали освобожденные полонянки – дружинники действовали споро, Глоба рванулся навстречу бабам.

– Цвета! – закричал во всю мощь глотки. – Цвета!

От него шарахались, на него натыкались, но кузнец, разводя встречных могучими руками, пробивался вперед. Внезапно одна из пробегавших баб остановилась и кинулась к нему.

– Глоба?

– Туга? – узнал кузнец соседку.

– Цвету забрали половцы, – торопливо сообщила Туга, – вчера. Обратно не привозили. Ты Велко моего не видел?

– Там! – махнул рукой Глоба и пошел к воротам.

За тыном валялись мертвые половцы, но ни коней, ни оружия при них не оказалось: успели ободрать. Подумав, Глоба выдернул из тына кол, кинул его на плечо и отправился к Путивлю. Что бы ни случилось, жену следовало спасти. Босые ступни привычно месили дорожную пыль, кузнец ступал широко, то и дело перебрасывая кол с плеча на плечо. Не то чтоб оказался тяжелым – совсем нет, просто не терпелось пустить его в ход.

До Путивля было недалеко. Стены города показались над кустарником, когда впереди послышался топот тысяч коней. Подумав, Глоба свернул в кусты и затаился. С ордой ему не справиться. Ежели убьют, кто поможет Цвете? Решение оказалось правильным. Не успел он убраться, как из-за поворота вывалила орда. Конники, расхристанные, с выпученными глазами скакали мимо сотня за сотней, и конца этому видно не было. Освободивший Глобу дружинник не соврал: степняков напугали крепко. Они удирали без повозок, Глобу это обрадовало. Цвету и других пленников половцы наверняка бросили. Жену он найдет, а затем… Они справятся. Беда случилась великая, но главное, что живы. Они молоды и здоровы, дом, дети – все у них будет. Со временем Цвета забудет о страшном, он ей в том поможет. Не попрекнет ни словом, ни взглядом. Да за что? Сам виноват, что не защитил…

Войско степняков наконец кончилось, Глоба вышел на дорогу. И едва не столкнулся нос к носу с отставшим кочевником. Не миновать бы ему смерти, но половец попался какой-то пришибленный, вместо того чтоб броситься на пленника с мечом, попытался его объехать. Тут уж Глоба не оплошал. Сорвал с плеча кол и с размаху приложил им поганого. Тот вскрикнул и обвис в стременах. Глоба, подскочив, добавил. Голова половца треснула, как орех, забросав землю ошметками мозгов.

Отложив кол, кузнец обыскал убитого. Из оружия у поганого нашелся лишь нож. Стало понятным, почему тот не нападал. Нож Глоба забрал, сунув за пояс, позаимствованный у того же половца. А вот сапоги поганого оказались дрянными, к тому же – маленькими. Подобрав кол, кузнец взгромоздился на конька – ехать лучше, чем идти. Конь смену хозяина перенес кротко – даже не всхрапнул. Стремена оказались коротки, но кузнец не стал тратить на них время. Дал коню пятками под брюхо и поскакал к Путивлю.

Стан кочевников встретил его многолюдьем. Дружинники и жители Путивля бродили меж шатров, добивали раненых половцев, тащили добычу. На кузнеца не обратили внимания. Глоба стал звать жену, но скоро бросил – шум вокруг стоял страшный. Кричали, вопили и разговаривали одновременно сотни глоток. Глоба умолк и стал просто искать.

…Цвету он углядел на краю стана. Жена, совсем голая, лежала под кустами, раскинув окровавленные ноги. Глоба сполз с седла, подошел и опустился на колени. Протянул руку. Лоб у жены заледенел – тело успело остыть. Кузнец некоторое время бессмысленно смотрел на застывшее лицо, затем встал и потащил с себя рубаху. Разорвав по швам, прикрыл полотном лицо и тело любимой, после чего снова забрался в седло. Кол заботливо прихватил с собой. Там, куда он направлялся, мог пригодиться.

Никто не окликнул его, никто не устремился следом. Горожане увлеченно занимались грабежом, преследовать сбежавшее войско никто не собирался. Глоба отправился в одиночку. Он не знал, как поступит, столкнувшись с ворогом, он вообще о таком не думал. У него осталось желание – единственное, но очень сильное, и кузнец следовал ему.