Лучший муж за большие деньги - Патни Мэри Джо. Страница 18

– Единственным недостатком официального ужина является то, что я не смогу сидеть рядом с тобой.

– Это не имеет значения, если ты будешь рядом со мной спать, – ответил он.

Её румянец был таким обворожительным, что он остановился, чтобы оставить цепочку поцелуев от её уха до плеча. Ему нравился её вкус. Когда он вывел её из комнаты, они оба дышали гораздо чаще. И, если бы не враждебность Бренда, эти праздники были бы безупречны.

* * *

После долгого и обильного ужина герцогиня поднялась, подавая знак дамам удалиться. Когда толпа щебечущих женщин направилась в гостиную, рядом с Эммой возникла вдовствующая герцогиня.

– Пойдём, дитя. Я хочу поговорить с тобой. Нам пока не выпадало такой возможности.

– Так много Вонов, так мало времени, – рассмеялась Эмма. – На вас такой спрос, Grandmere, что мне не хотелось бы вас отвлекать от гостей.

– Тогда я тебя сама отвлеку, – спокойно ответила вдова. В бледном, льдисто–голубом шёлке и страусовых перьях она была сейчас так же красива, как на портрете Гейнсборо, который написал его, когда она в двадцать лет стала молодой герцогиней.

Когда они дошли до гостиной, вдовствующая герцогиня подвела Эмму к паре кресел, расположенных в тихом углу. Когда они сели, она спросила:

– Верлэйн хорошо с тобой обращается?

Эмма покраснела.

– Очень хорошо, Grandmere. Нам всё еще предстоит многое узнать, но мы… мы, кажется, подходим друг другу.

– Я так и подумала, – ответила вдова, блеснув выцветшими голубыми глазами, – когда увидела вас, возвращавшихся с прогулки сегодня в обед. Вы оба были все в снегу.

Румянец на щеках Эммы усилился. Она была вынуждена признать, что за последние несколько дней она краснела больше, чем за прошедшие десять лет.

– Я так рада, что ты вышла за Верлэйна, – серьезно произнесла вдовствующая герцогиня. – У него доброе сердце, но ему нужен якорь в этой жизни и чувство направления. Я думаю, ты сможешь ему всё это дать.

Эмма удивилась.

– Я думала, что этот брак, в основном, приносит выгоды только мне.

– Вовсе нет. Хороший брак выгоден обоим супругам, – отрезала вдова. – Ты дашь Верлэйну стабильность, а он научит тебя смеяться и наслаждаться жизнью.

Эмма посмотрела вниз на своё обручальное кольцо, рассеянно вертя его на пальце.

– В последние десять лет у меня было слишком мало причин смеяться.

Вдова вздохнула.

– Я бы хотела, чтобы ты приехала сюда. Даже если бы ты не осталась в Харли, мы бы, конечно, смогли найти тебе работу получше той, что у тебя была.

Эмма подняла взгляд.

– Это ведь вы заботились о том, чтобы каждое Рождество я получала приглашение, верно? Вот, откуда вы знаете о моих работодателях.

Вдова кивнула.

– Я боялась, что ты будешь для нас потеряна, поэтому я делала всё, что могла, чтобы этого не произошло. Тебе давно следовало приехать.

Эмма и не знала, что кто–то так интересовался благополучием сироты, которую и членом семьи–то можно было назвать с трудом. Немного защищающимся тоном она ответила:

– Я хотела быть здесь, Grandmere, но не смогла бы так надолго оставить работу. Как бедная просительница, я тоже не смогла бы приехать.

– В тебе достаточно фамильной гордости Вонов, – сухо ответила вдовствующая герцогиня. – Я хорошо с ней знакома, – коснувшись мягкой рукой ладони Эммы, она продолжила более приветливо. – Но, моя дорогая девочка, я хочу, чтобы ты знала, что здесь тебе всегда были бы рады.

Эмма с трудом сглотнула, разрываясь между слезами и сильным желанием пнуть саму себя. «Вдова была права. Это глупая гордость удерживала её гораздо сильнее её стеснённых обстоятельств. И всё же теперь она была здесь». Эмма сердечно обняла вдовствующую герцогиню. Осознание того, что на самом деле она никогда и не переставала принадлежать к семейству Вонов, излечило пустоту, затаившуюся глубоко в её сердце.

* * *

Когда герцог Уоррингтон подал сигнал, что наступило время оставить графин с портвейном, Энтони замешкался, пока другие мужчины, включая Бренда, поднялись и лёгкой походкой вышли из комнаты, чтобы присоединиться к дамам. Как оказалось, в такой большой группе было очень легко избегать его сердитого кузена.

В Харли была традиция организовывать танцы в вечер накануне рождественского сочельника. Энтони всегда это мероприятие нравилось больше, чем грандиозный бал Двенадцатой ночи, заканчивающий череду семейных торжеств. Для некоторых гостей помоложе это были первые в жизни танцы на публике. Дюжину лет назад это относилось и к Энтони. Он улыбнулся, вспомнив, каким взрослым он тогда себя чувствовал, хотя на самом деле был ещё совсем мальчиком.

Он влился в поток Вонов, направляющихся в сторону бального зала, где маняще играло фортепьяно. Во время своего последнего посещения Харли Эмма, должно быть, была слишком юна, чтобы танцевать. Он не мог дождаться, когда поведёт жену в танце по натёртому до блеска паркету.

Его коснулась маленькая рука. Он обернулся и встретился глазами с Сесилией, в её взгляде застыла вселенская печаль.

– Энтони, я должна с тобой поговорить, – выпалила она. – Наедине.

Он заколебался.

– Будет не очень хорошо, если нас застанут вместе уходящими.

– Никто не заметит, – она снова коснулась его руки, явно борясь со слезами. – Пожалуйста, Энтони.

Он огляделся, но не увидел Бренда. Вокруг столько людей, что их краткое отсутствие вряд ли кто–нибудь обнаружит.

– Хорошо, Сесилия, – ответил он безо всякого энтузиазма. – Где мы встретимся?

Она задумалась.

– В галерее.

– Иди вперёд. Я скоро приду.

Она кивнула и направилась вниз по коридору, который вёл к большому холлу. Энтони подождал, когда она скроется из виду, затем неспешно последовал за ней. Галерея представляла собой длинную комнату этажом выше. Она использовалась по–разному. В холодную погоду в ней проводились тренировки и игры. На стенах были развешаны картины и холодное оружие.

Когда Энтони пришёл, Сесилия зажигала дополнительные свечи при помощи рождественской свечи, взятой с одного из окон. Она нервно оглянулась, когда он вошёл, и вернула свечу в оконный держатель. В неярком свете она выглядела хрупкой и почти невыносимо красивой, миниатюрной и утончённой, как позолоченный рождественский ангелок из марципана.

Скривившись, Энтони признался сам себе, что он не способен долго сердиться на привлекательную женщину.

– Что ты хотела мне сказать, Сесилия? Что–нибудь случилось?

Она кивнула и посмотрела на него глазами полными слёз.

– Ты можешь поговорить с Брендом? Он вбил себе в голову, что у нас с тобой роман.

– Что?! – Энтони потрясённо уставился на неё. – С чего он это взял?

– Понятия не имею, – из голубых глаз Сесилии полились слёзы. – Ах, Энтони, всё пошло не так, и я не знаю, что делать.

Мама Энтони говорила, что истинный джентльмен должен позволить расстроенной леди залить слезами свой лучший жилет. Припомнив, что Сесилия всегда была склонна к мелодраме, Энтони успокаивающе обнял её одной рукой.

– Наверняка, всё не настолько плохо, Сесси.

Она вцепилась в него, рыдая ещё сильнее.

Бренд выбрал именно этот неблагоприятный момент, чтобы войти в галерею. С побелевшим лицом он застыл в дверном проёме, затем решительно направился вперёд, сверкая очами.

– Чёрт бы тебя побрал, Верлэйн! Я знал, что застану Сесилию в твоих объятиях.

– Если так, то ты умнее меня, – ответил Энтони с отчаянием в голосе. – Она – твоя жена, Бренд. Пусть плачет на твоём плече, – он освободился из рук Сесилии, надеясь, что это разрядит потенциально взрывную ситуацию.

Ему не повезло. Бренд гордо прошествовал к одной из подставок с оружием и выхватил две рапиры.

– Сегодня я сделаю то, что должен был сделать девять лет назад, – он мрачно снял защитные шишечки с кончиков рапир и ручкой вперёд бросил одну из них Энтони. – Я вызываю тебя на дуэль. Здесь и сейчас.

– Ради всего святого, Бренд! – воскликнул Энтони, непроизвольно поймав рукоять рапиры. – С твоей стороны невежливо вызывать гостя на дуэль, а с моей – принимать вызов. Кстати говоря, если вызов исходит от тебя, то оружие должен выбирать я, и это не рапиры.