Страсть с повинной - Бэрд Жаклин. Страница 2

Ректор Фостер, между прочим, представил Ребекку Бенедикту Максвеллу. Она словно онемела, а он пробормотал что-то с вежливой официальной улыбкой и вернулся к своему разговору с Фноной. Казалось, он чем-то недоволен.

Ребекка, огорченная его небрежной манерой поведения, незаметно отошла к стене и теперь из своего относительного укрытия наблюдала за мужчиной своей мечты.

— Ребекка, это как-то на тебя не похоже — прятаться по углам. Иди-ка сюда, я представлю тебя Бенедикту.

Она вздрогнула, заслышав голос Руперта, и, поставив стакан с недопитым коктейлем на подоконник, неохотно подошла к шефу, который стоял в компании Бенедикта, Фионы и ректора. Положение было идиотским, она хотела сказать, что их уже познакомили, но Руперт не дал ей такой возможности.

Обняв ее за плечи и втянув в свой узкий круг, он произнес:

— Это Ребекка, мой ассистент. Ты помнишь старину Упыря? Так вот, Ребекка — его дочь, и такая же умная, как ее папа.

— Упыря? Руперт! — воскликнула девушка, готовая провалиться сквозь землю. Да еще Бенедикт Максвелл бросил на нее такой странный взгляд! Ощущение было не из приятных.

Руперт захохотал:

— Прости, дитя, мы дали ему такое прозвище. Блэкет-Грин, Упырь и есть!

Ей удалось улыбнуться. Тем временем Бенедикт Максвелл, высвободившись из цепких рук Фионы, остановил свои по-кошачьи сверкающие глаза на Ребекке.

— Это и есть дочь покойного профессора Блэкет-Грина? — Не только удивление, но и еще какое-то другое, непонятное ей чувство окрасило его голос.

— Вы были знакомы с отцом? — спросила она тихо.

— Я посещал его лекции. Вероятно, он умер совсем недавно. — Пряча темные глаза под полуопущенными веками, он добавил:

— Примите мои соболезнования. Я знаю, как тяжело потерять близкого человека.

Она почувствовала искреннее сожаление в тоне его глубокого, мелодичного голоса, и гнетущее беспокойство исчезло; у нее стало тепло на душе, и это отразилось в ее улыбке, когда она взглянула на его суровое лицо.

— Благодарю вас.

Его темные глаза оглядели ее с ног до головы — вне всякого сомнения, с чисто мужским интересом. Он едва обратил на нее внимание, когда их первый раз познакомили, однако теперь воздал ей дань мужского одобрения.

Остаток вечера пролетел для Ребекки будто во сне. Бенедикт настоял, чтобы она выпила бокал шампанского вместе с ним и, как бы случайно, обнял ее за хрупкие плечи. Шел оживленный разговор, а порой и просто веселый, так как Руперт показывал всем и каждому в отдельности фотографии новорожденного сына.

— А где же Мэри? — спросил Бенедикт, на что Руперт с упоением стал излагать подробности о процессе рождения ребенка, со всеми техническими тонкостями, и закончил свое повествование шутливым резюме:

— Мэри полагает, что малыш еще слишком мал, чтобы лишать его источника пропитания. Поэтому меня сопровождает моя помощница, в прошлом году ее жалованье удвоилось в связи с дополнительными обязанностями… — Он погладил Ребекку по голове, что привело ее в бешенство. — Теперь ей надлежит заботиться обо мне, поддерживать в хорошем тонусе. — С этими словами он поднес стакан виски к губам и осушил его.

— Так вы живете вместе с Рупертом? — Вопрос Бенедикта прозвучал явно двусмысленно и неодобрительно.

— Нет… То есть да. — Она запуталась, торопясь объяснить ситуацию. Неужели все женщины становятся такими же жалкими, когда встречают мужчину своей мечты? Она отчаянно старалась произвести на него хорошее впечатление. — Я имею в виду, что снимаю жилье у Мэри и Руперта. Я продала дом отца и хочу купить небольшую квартиру, когда как-то определюсь. А пока Мэри попросила меня пожить с ними и помочь с ребенком и хозяйством… — Так она лепетала, голос ее срывался, а фиалковые глаза метались в ловушке у золотисто-карих.

Он улыбался, глядя сверху вниз на ее зардевшееся лицо.

— Я понял, Ребекка.

Она была уверена, что он все понял; и ей вдруг страстно захотелось поцеловать его.

— Спасибо, — пролепетала она, не понимая, за что, собственно, она его благодарит и откуда появились ее эротические фантазии.

Бенедикт нежно прикоснулся пальцем к ее подбородку.

— Здесь довольно много народа, а мне бы хотелось поближе с вами познакомиться, Ребекка Блэкет-Грин, — произнес он, растягивая слова, и не успела она опомниться, как оказалась в углу большого оконного выступа. — Поведайте мне, Ребекка, чем собирается заняться молодая девушка, похожая на школьницу, когда окончит курс Оксфорда? Надеюсь, не работать же всю жизнь ассистентом у старика Руперта? — Его черная бровь вопросительно изогнулась.

К своему великому удивлению, Ребекка разоткровенничалась.

— Я собиралась поехать в Ноттингем на год и получить аспирантский диплом, а потом — преподавать. Но тут заболел отец, я осталась дома и ухаживала за ним до его кончины.

Она не сожалела о том, что не уехала, это помогло ей легче перенести смерть отца.

— А что вы намерены делать теперь? — спросил Бенедикт.

— В сентябре собираюсь с опозданием на целый год завершить образование. Надеюсь, что смогу преподавать историю в высшей школе и французский язык.

— Учительство… Не очень-то престижно для девушки с вашими… — он запнулся, — качествами. — Его томный взгляд говорил, что он имеет в виду не только ее академические успехи; его рука, лежавшая на ее плече, обвила ей шею.

Она вздрогнула от этого жаркого прикосновения и сконфуженно покраснела. Ее возмущало, когда о профессии учителя отзывались пренебрежительно, и ей казалось, что Бенедикт не способен на это.

— Ваше отношение к преподавательской деятельности меня удивляет, мистер Максвелл, особенно если учесть ваше собственное образование. Я не одобряю такого отношения, хотя оно, судя по всему, преобладает в нашей стране. Считается, что люди, идущие на педагогическую работу, лишены амбиций. — Она повела плечом, чтобы избавиться от его руки, и при этом заметила выражение интереса, осветившее его суровые черты. — Мне жаль, если моя точка зрения показалась вам нелепой. Однако вы не первый человек, который советует мне выбрать более престижную карьеру. Деловую карьеру. Мне даже предлагали Чейз-Манхэттен в Нью-Йорке… — Она замолчала, так как Бенедикт громко расхохотался.

— Ну хорошо, хорошо, вы меня заинтриговали, Ребекка; вид у вас особы сдержанной и здравомыслящей, а на самом деле вы просто елочная хлопушечка.

Щеки Ребекки вспыхнули гневным румянцем, но рука его все еще обнимала ее тонкую шею, и гнев внезапно исчез. От прикосновения его ладони, казалось, вниз по всему ее позвоночнику пробегали разряды тока.

— Простите, я, должно быть, слишком болтлива. Вам, с вашими свершениями, мои планы, наверное, представляются скучным лепетом, — попыталась она как-то выйти из положения, но голос у нее сорвался.

— Нисколько, Ребекка, и прошу простить меня, если я обидел вас. Я совсем этого не хотел. Я считаю профессию учителя весьма престижной, а что касается скучного лепета, то и тут вы очень ошибаетесь. Все, что связано с вами, невероятно меня интересует.

Она неуверенно взглянула в его лицо; казалось, он был искренен. Его золотисто-карие глаза потемнели, в их глубине появилось странное выражение, когда он посмотрел на ее пылающее лицо, а затем опустил взгляд ниже, где под мягким шелком платья выступала пышная грудь. Она покраснела еще больше и чуть не задохнулась от волнения, какого никогда не испытывала прежде. Прижав руку к горлу, она инстинктивно пыталась скрыть бешеное биение пульса.

— Я думаю, что из вас получится отличный педагог, правда, могут возникнуть проблемы с молодыми людьми.

— Потому что я маленького роста? — спросила она смиренно. Его замечание огорчило ее. Руперт всегда дразнил ее по этому поводу.

— Нет, рост у вас прекрасный, но выглядите вы такой юной, что все учащиеся мужского пола будут в вас влюбляться.

— Мне уже двадцать два! — воскликнула она. Бенедикт положил ей руку на плечо:

— Я не хотел вас обидеть, но, когда человеку уже тридцать четыре года, все, кому еще только двадцать или около того, кажутся юными. — Он притянул ее ближе к себе. — Но не слишком юными, чтобы… Вы меня простили? — пробормотал он хриплым голосом.