#Коллекционер (СИ) - Килина Диана. Страница 30

– Знаешь, это не приятно, – медленно произнес он, – Ничего не помнить. Вот ты смотришь на меня так, как будто знаешь, а я могу только догадываться.

– О чем?

– Какая ты. И каким был я.

– Раньше ты не заморачивался, знаешь, – я послала ему ободряющую улыбку и от ответил тихим хмыканьем, – Правда. Ты… Ну, просто жил, что ли.

– Это и пугает. А вдруг я натворил каких–нибудь ошибок? Сделал что–то плохое?

– Ну, я не знаю тебя настолько хорошо, но если судить по первому впечатлению – то нет. Ты просто делал, что хотел. Разве это плохо?

Глеб опустил взгляд, и я заметила легкий румянец на его скулах. Он… Краснеет?

– Я обидел тебя, судя по всему.

– Это было предсказуемо, – пожала плечами я, – В ту ночь, когда ты попал в больницу, у тебя словно крышу сорвало. Мне позвонили с работы и попросили тебя забрать – ты напился до состояния беспамятства, – сказав последнее слово, я тут же осеклась – не к месту, но Глеб только усмехнулся, – Я так и не поняла, что произошло. Ты что–то бормотал о том, что у меня кто–то есть, что я тебя обманывала. В общем, я не знаю, что ты себе навыдумывал тогда.

– Интересно, – протянул он, – Я рассказывал тебе, как попал в аварию?

– Нет. Ты же ничего не помнил.

– В тот день я застукал Анжелу – ты ее видела – со своим лучшим другом, – его лицо стало жестким и холодным, словно воспоминания причиняли ему нестерпимую боль, – Не буду вдаваться в подробности, но закончилось все тем, что я слетел в кювет на скорости сто тридцать пять километров в час. Был не пристегнул и отбил себе мозги, – короткий смешок, – Вместе с памятью.

Я, молча, кивнула, побуждая его рассказывать дальше.

– Это последнее, что я помню. Темнота, а затем я просыпаюсь в больнице и мне говорят, что я прожил два года. Но я не помню, как я жил. Кем я был. Что я делал. Ко мне подходят люди, которых я в глаза никогда не видел, но они меня знают, – его голос начинает непривычно вибрировать, и он на секунду замолкает, потирая лицо ладонью, – Все вокруг изменилось: город, прохожие, места. А я словно застыл на месте.

– Глеб… – мягко пытаюсь оборвать я, но он продолжает:

– Сабина, мне очень жаль, что ты знаешь меня таким, каким я… Никогда не хотел быть, – резко говорит он, заглядывая мне в глаза, – Мне правда очень жаль. И за то, что я унизил тебя своими поступками; за то, что…

– Глеб! – крикнула я, – Перестань, пожалуйста. Ты относился ко мне хорошо и никогда не унижал меня. Просто так получилось, – я перевела дыхание, – Я могла ведь не соглашаться, но согласилась, – я положила руку ему на плечо, и он вздрогнул от моего прикосновения, – Прости, – шепнула я, убирая ладонь.

Он долго смотрел на то место, где я его коснулась. Немного нахмурился, а затем уголки его губ дрогнули. Подняв глаза, Глеб широко улыбнулся:

– Знакомо.

– Что именно?

– Твое прикосновение. Оно мне знакомо и это странно.

– У нас все странно, – вздохнула я, отвернувшись, – Ты поставил мебель, – я попыталась перевести тему на что–то менее… Чувствительное.

– Ты мне снишься, – тихо сказал Глеб.

Я уставилась на него, удивленно округлив глаза и открыла рот от неожиданности.

– Каждую гребаную ночь, – продолжил шептать он, – Мне кажется, что я схожу с ума. Я уже не различаю, что – воспоминания, а что – просто фантазии. Но я вижу твое лицо каждый раз, когда закрываю глаза, – он придвинулся ко мне так близко, что нас разделяли всего пару сантиметров, – Слышу твой голос. Ощущаю твою кожу. Вдыхаю запах твоих волос.

От шепота, что прошелся теплой волной по лицу; от голоса, который словно проникал внутрь, под кожу, я покрылась мурашками. Мысли разлетелись, во рту пересохло, а низ живота сжался.

– Скажи мне… – шепнул Глеб, коснувшись губами моих губ, – Что это?

Безумие. Чистое безумие.

Поцелуй, который не получился мягким, напротив – слишком болезненным и отчаянным. Его руки на моих плечах, борющиеся с тугим коконом пледа, в который я закуталась. Мои руки, вцепившиеся в трикотаж его футболки, словно я пытаюсь разорвать ее в клочья. Чей–то приглушенный стон – то ли мой, то ли его – когда мы прижимаемся друг к другу и между нами не остается воздуха.

Меня бьет крупная дрожь, это – агония. Каждое касание губ, каждое прикосновение пальцев к коже словно убивает, и я пытаюсь сделать глоток воздуха, отстранившись. Глеб кладет голову на мое плечо и часто дышит мне в шею.

– Прости, – шепчет он, шелестя губами по коже, – Сейчас не время, я знаю.

Я нахожу в себе силы оторваться от него и киваю со слезами на глазах.

ГЛАВА 25

And every voice that cries inside my head

Forever drives

I kill the lights

Naughty boy «Runnin’» feat Beyonce & Arrow Benjamin

Смирение. Смирение пришло тогда, когда первый ком земли с глухим звуком опустился на деревянную крышку. Так и не решившись бросить горсть, я стояла в стороне и смотрела, как это делают другие.

– Милая, негоже так. Примета плохая – говорят, покойник пугать будет, – прошептала мне бабушка, убиравшая соседнюю могилу.

Я вымучено улыбнулась и сжала пальцы сильнее.

Она – моя мама. Она не будет пугать, а если и явится во сне… Я буду рада.

Медленно вырастающий холм быстро покрылся венками и цветами – оказалось, что маму еще помнили. Коллеги из театра, поклонники и старые друзья. Мне соболезновали, сжимали плечо и говорили: «Держись».

Я держалась. Держалась за руку, что сжимала все эти дни подготовки. Держалась за нее и после, когда первые цветы высохли и их место заняли другие.

Смирение пришло, но тоска иногда накрывала, словно мелкая рябь от порыва ветра на поверхности воды. Легонько, едва уловимо. В такие моменты я сидела у окна, запрокинув голову, и считала звезды.

– Эй, – прошептал Глеб, пошевелившись на диване, – Опять не спишь?

– Угу, – промычала я.

Тихие шаги подкрались сзади, а затем он сел рядом со мной на деревянный пол. Притянул за плечи к себе, я устроила голову у него на груди и вздохнула.

– Пройдет, – прошептал он, – Станет легче.

– Я знаю.

В такие моменты я тонула в нежности и тепле. Чувствовала себя защищенной. Он только узнавал меня – по крупицам собирал то, что между нами было. Словно игра в «Что? Где? Когда?» и иногда это было забавно.

«Как мы познакомились?»

«Кто заговорил первым: я с тобой, или ты со мной?»

«Когда я предложил тебе встречаться?»

Эти вопрос быстро исчерпали себя и на их место пришли новые. Наверняка, некоторые он так и не решился задать.

«Какая кухня тебе нравится?»

Русская и украинская.

«Ты любишь кофе или чай?»

Чай и какао.

«Какую музыку ты предпочитаешь?»

Попсу.

– А ты? – спросила как–то утром я, сидя на стуле и дуя на ароматный чай и согревая ладони о чашку, – Какую музыку любишь ты?

Он удивился и вскинул бровь:

– А я разве не говорил?

– Когда я спрашивала в последний раз – я замолкла, делая обжигающий глоток и поморщилась, – Ты сказал, что не знаешь. Просто слушаешь то, что играет.

– Похоже, я был занудой, – протянул Глеб задумчиво, – Я рэп люблю.

– Нет, скорее ты был циником, – я невольно улыбнулась, хотя и удивилась его ответу.

Вздохнув, я встала со стула и потянулась к верхнему шкафчику, за корзинкой с мятными леденцами:

– Откуда это?

– Я купила вчера перед работой к чаю, – пожав плечами, я поставила конфеты на стол.

– Любишь сладкое? – Глеб задумчиво хмыкнул, когда я развернула леденец и забросила его в рот.

– Угу.

– Понятно. А я не любитель, если честно.

– Моя мама очень любила карамельные конфеты. Барбариски, дюшес. Когда она гастролировала по России в её гримёрке всегда были пакеты, заполненные конфетами. Сама она их ела мало, на самом деле одну–две штуки за день и всегда долго–долго – смаковала. А я… – запнувшись, я улыбнулась, вспоминая, – В детстве я была очень пухлым ребёнком, потому что пока мама выступала съедала больше половины.