Манагер - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 4

На полу остались только покалеченные мной агрессоры да я, залитый кровью, ободранный, искусанный и избитый. Сознание я не потерял, а после легкого осмотра обнаружил, что повреждения, нанесенные моему телу, не очень велики — не больше, чем в обычной мальчишеской земной драке. Усмехнулся: все-таки как классический попаданец, я имею преимущество перед аборигенами — ну не маг я и не спецназер, но силы и крепости мне не занимать.

Заметив мою ухмылку, старший наряда со всей дури врезал мне палкой по спине так, что я сразу забыл о своем великом преимуществе над диким народом и завопил диким голосом: «А-а-а!!!» Честно говоря, это было ужасно больно!

Старший, не обращая внимания на мои вопли, стал расспрашивать дежурных барака, что здесь произошло, потом осмотрел лежащих. Первый, зашибленный мной охальник, так и валялся с открытыми глазами возле столба — похоже, он свернул себе шею при ударе. Старший отдал распоряжения — раненых подхватили и вынесли из барака, а меня пинками погнали вперед через весь лагерь, опять к командному пункту.

Недовольный начальник лагеря вышел из своего помещения, жуя на ходу кусок мяса, — возможно, я оторвал его от обеда, и это совсем не добавляло ему хорошего настроения. Он выслушал объяснения, угрожающе взглянул на меня, прищурился и что-то коротко выкрикнул, тут же повернувшись и забыв о моем существовании. Если сравнить бифштекс и толстого белого увальня по степени важности — конечно, приоритет за бифштексом, в соотношении один к пяти миллионам.

Меня повели к помосту, возле которого были разложены неприятные на вид предметы — кнуты, плетки, палки. Я понял, сейчас будет очень больно и несправедливо: я же не нападал на этих уродов, не приставал к ним, не издевался, почему я должен получить наказание? Этот тип сломал себе шею — и что? Это же случайность! Но нет в мире справедливости — это подтвердил один из охранников, разведя руками и произнеся витиеватую фразу, что-то вроде: мы ни при чем, это начальник велел!

Длинная скамья, на которой, вероятно, можно было наказывать сразу по нескольку человек, была покрыта засохшей кровью, пахнущей сладким тленом, и лежать на ней было страшно. Я чуть не описался, но сдержался — не пристало земному человеку проявлять слабость перед гнусными дикарями. Эта мысль вылетела у меня с первым ударом кнута — я визжал, орал, мочился под себя, блевал, заливался кровью, пока наконец благословенная тьма накрыла меня спасительным покровом.

Очнулся я в темноте, в неизвестном месте. Первое же движение причинило мне такую боль, что в голове заплясали красные искры, — что там было на месте моей спины, я не знал, но подозревал, что ничего хорошего там не было. Если судить по тому, что я знал о тропических странах, то жить мне оставалось максимум неделю — пока бактерии, попавшие в мои открытые раны, не сделают окончательно свое гнусное дело и не сожрут мой организм изнутри. В тропиках любая царапина может привести к фатальному результату, а тут превращенная в отбивную, исполосованная до мяса спина.

«Вот тебе и съездил на пикничок», — горько подумал я, и слезы сами собой закапали у меня из глаз. Прежняя моя жизнь менеджера по продажам теперь казалась мне райской, невозможно-недостижимой…

Ночь прошла страшно, мучительно, утро же не прибавило мне оптимизма и радости. Я находился в небольшом бараке, с закрытыми деревянными решетками окнами и дверями — похоже, это была тюремная больница или штрафной изолятор, а может, и то и другое, вместе взятое, — там было несколько десятков людей, и больных, и не очень. Разглядывать барак мне было некогда — надо было скорее подыхать, и этим занятием я был сосредоточенно увлечен.

Меня трясло, лихорадило так, что я чуть не подпрыгивал на месте, спину дергало, как раскаленным железом, руки и ноги сводило судорогой. Осознание того, что мне конец, пришло еще ночью, так что неудивительно, что я равнодушно встретил приход того, кто давал здоровье больным в этом мире. Как его назвать? Врач? Хм… можно и так. Но скорее, шаман. Если у человека в носу торчит костомаха, а уши оттягивают здоровенные черные каменюки, каким-то образом вставленные в мочки, — как его еще назвать? Его тело покрывали разнообразные татуировки, изображавшие непонятных зверей и людей в процессе охоты — то ли человека на этих зверей, то ли зверюг на человека.

Шаман внимательно осмотрел меня, выслушав объяснения окружающих, потом задал мне какой-то вопрос, на который я мудро ответил:

— Пошел на хрен, скотина, дай сдохнуть спокойно, уродина татуированная!

Видимо, шаман услышал то, что хотел, удовлетворенно кивнул и сделал знак рукой, после чего достал из мешка за спиной кувшинчик с каким-то резко пахнущим содержимым. На меня набросились сразу четверо узников, прижав к лежанке, а шаман приступил к намазыванию моей спины вонючей зеленой мазью, похожей на слизь. Меня можно было и не держать, потому что я после первых прикосновений потерял сознание от боли и очнулся только тогда, когда в глотку мне полилась горькая пахучая жидкость. Я захлебывался, но глотал — деваться было некуда, нос зажали. После того как было выпито, по моим ощущениям, не менее литра этой гадости, на меня навалилась усталость, и я снова провалился в забытье — наверное, жидкость содержала что-то одурманивающее.

В таком наркотическом дурмане прошла неделя — я просыпался, мне в рот вливали жидкость — иногда горькую, как в первый раз, иногда что-то питательное, вероятно густой бульон или жидкую кашицу. Я спал, опять спал, снова спал… в общем, вел нормальную растительную жизнь. Спина уже болела не так сильно, вероятно зажила, и я мог спать не только на животе и на боку, но и на ней.

Наконец в меня прекратили вливать горький отвар, и настал день, когда я спустил ноги с лежанки и попытался сесть.

Голова кружилась, меня штормило, но я удержался, поморгал и постарался сфокусировать глаза. Все, что я видел перед собой четко, это были двухъярусные лежанки, столбы опор, тюфяки — в общем, тот же набор, что и в большой казарме, только размер помещения поменьше. Хотя я же не видел далеко, так что, может, помещение было и гораздо больше…

Рядом со мной кто-то сел на нары, я повернул голову — возле меня находился высокий тонкий мужчина лет тридцати — тридцати пяти, в такой же набедренной повязке, с небольшой курчавой бородой. Его смуглая кожа отдавала легкой краснотой, как у индейцев, а большие миндалевидные глаза внимательно смотрели на меня.

— Анам ту катан марак? — спросил меня мужчина.

— Не понимаю! — хрипло ответил я.

Мужчина досадливо поморщился, приложил к груди руку и сказал:

— Аркан.

Потом приложил руку к моей груди и изобразил всем лицом вопрос:

— Ту?

— Василий.

— Василай? Василай? — повторил мужчина.

— Василий! — кивнул я.

— Василай! — удовлетворенно сказал мужчина.

Дальше все пошло по накатанной — Аркан указывал мне рукой на предметы, части тела и все, что нас окружало, и называл их на языке этого мира. Я старался повторить и запомнить — шло довольно туго, объем информации был слишком велик, да и состояние моего здоровья все еще оставляло желать лучшего. К вечеру я уже мог оперировать парой десятков слов, таких как «идти», «есть», «пить». Кстати сказать, жрать я хотел, как из ружья, — неделя питания одной кашицей да плюс еще и лихорадка — тут поневоле захочешь есть. Я даже в весе убавил — ну не так, чтобы очень, но килограммов десять точно сбросил, и были подозрения, почти уверенность, что толстеть мне тут не дадут.

Аркан притащил глиняную миску с кашей, лепешку, глиняную кружку с водой, и я стал взахлеб пожирать густую, пахнущую мясом массу, мало заботясь о ее вкусе и происхождении. Так я еще никогда не был голоден. Ну, хотелось иногда покушать — после гуляния или в обед на работе, но чтобы вот такой всепоглощающий голод — никогда в жизни.

Запив все теплой, отдающей тиной водой, я снова плюхнулся на лежанку, исчерпав остаток сил. В животе бурчала каша, а в голове, сквозь сонный туман мелькали мысли: как быть дальше? Как выжить? Но эти мысли были отодвинуты одной: вначале надо подняться на ноги, поздороветь, получить информацию о мире, а там посмотрим. Все-таки мои предки были казаками с Дона, неужели я посрамлю их память и дам себя убить каким-то туземцам? Внутри меня вспыхнула ярость, и я решил: выживу во что бы то ни стало и пусть берегутся те, кто будет мешать мне в этом.