Ну разве она не милашка? - Филлипс Сьюзен Элизабет. Страница 19

Она уже прочесала каждый дюйм вокзала, каретного сарая и студии, и осталось всего одно место. Френчменз-Брайд. Больше Таллуле негде было прятать картину. Но почему она не забрала ее до переезда Берна? Наверное, была уже слишком больна.

Линкольн Эш прибыл в Парриш весной пятьдесят четвертого. До того он ютился в квартирке на Манхэттене без горячей воды и душа и целыми днями торчал с таким же нищим Джексоном Поллоком [16] в баре «Сидар» в Гринич-Виллидж. Уже успевшие добиться признания художники презрительно фыркали при виде работ тех, кого сами же прозвали дриппингами [17], но публика уже тогда заинтересовалась ими, включая бабушку Шугар Бет, считавшую себя покровительницей авангардного искусства. Она согласилась предоставить ему крышу и стол на три месяца, студию для работы и маленькое пособие, что позволило ей бахвалиться направо и налево, выставляя себя первой женщиной в Паррише, заимевшей в доме собственного, можно сказать, придворного художника. В то время Гриффину было шестнадцать, и он любил повторять, что научился курить сигары и пить хорошее виски у Линкольна Эша.

Вода дошла почти до бортика ванны, и Шугар Бет закрыла кран ногой. Стоит вспомнить о кладовых и каморках самых странных форм, в изобилии имевшихся во Френчменз-Брайд. А потайной шкафчик на чердаке… Его когда-то заказал дед, «на случай если эти идиоты в Вашингтоне снова решат вернуть „сухой закон“». Знает ли Берн об этом шкафчике? Таллула наверняка знала.

Вряд ли теория Берна о том, что Таллула уничтожила картину, имеет основание. Ее скорее мучила другая, не менее тревожная мысль. Берн купил дом. Вместе со всем содержимым? Этого она не знает. И что, если теперь картина принадлежит ему? Она не разбиралась в праве на собственность и не могла позволить себе нанять адвоката. Если картина найдется, придется тайком вынести ее, ничего не объясняя Берну. Не слишком приятная перспектива. Но она и не станет так рисковать, потому что полученные за картину деньги пойдут на содержание Дилайлы в Брукдейле. А сама она вернется в Хьюстон и найдет работу официантки, пока не добьется лицензии риелтора.

Она долго не могла уснуть, а пробудилась от кошмара и с минуту лежала в темноте, мокрая от пота, с колотящимся сердцем, не в силах отрешиться от сна. Обычно храп Гордона ее раздражал, но теперь хриплые звуки, доносившиеся от изножья кровати, служили утешительным напоминанием о том, что она не одна в мире.

Она снова видела Уинни. Не ту изящную женщину, встреченную на прошлой неделе в магазине, но неловкую, неуверенную в себе девочку, прятавшуюся за волной темных волос и укравшую то, о чем Шугар Бет мечтала больше всего на свете.

«Папочка, знаешь, ты был настоящим подонком».

Она не могла точно припомнить, когда узнала о второй семье отца: обрывки разговоров, случайно оброненные замечания… встречи с отцом в тех местах, где ему никак не следовало быть. Наконец она поняла кое-какие потаенные механизмы его отношений с обеими женщинами своей жизни. Дидди была живой, переменчивой, непостижимой Скарлетт О’Хара, Сабрина – нежной заботливой Мелани Уилкс, но в ее памяти намертво запечатлелось полное равнодушие отца.

– Смотри, как я делаю колесо, папочка!

– Не сейчас, Шугар Бет. У меня дела.

– Пойдешь на мой танцевальный утренник?

– У меня нет времени. Нужно работать, чтобы заплатить за те туфли, которые ты так усердно пачкаешь в грязи.

Она подходила к нему с книгой, прося почитать, только для того, чтобы увидеть, как он встает, прежде чем она сможет забраться ему на колени. Он отходил к телефону как раз в тот момент, когда она приносила рисунок, сделанный специально для него. Она всегда подозревала, что умение обольщать мужчин далось ей так легко, потому что в ее арсенале с самого детства было полно тех детских уловок, которыми она пыталась привлечь внимание отца. И ни одна не сработала.

В третьем классе она обнаружила, что не единственная дочь у отца. И все случилось из-за его недовольства школьными успехами Шугар Бет.

– Получила тройку по арифметике? У тебя куриные мозги, Шугар Бет. Истинная дочь своей матери.

Он не понимал, какой пыткой были для нее уроки. Высиживать за партой целые часы, когда больше всего хотелось смеяться и танцевать, прыгать через веревочку с Линн и играть в Барби с Хейди. Украшать маленькие кексы с Эми и вместе с Мэрилин подпевать «Би Джиз» [18]. Однажды, когда отец довел ее до слез очередными сетованиями на тупость и нежелание учиться, она решила, что он не любит ее из-за плохих оценок.

Целых шесть недель она изо всех сил пыталась изменить ситуацию. Она перестала шалить на уроках и старательно делала невыносимо скучные домашние задания. Слушала учителя, вместо того чтобы болтать, больше не рисовала смеющиеся рожицы в тетрадках и в конце концов добилась круглых пятерок.

К тому времени когда одним апрельским днем она принесла домой табель, ее почти тошнило от возбуждения. Дидди ахала и охала над ней, но не ее одобрения добивалась Шугар Бет. Дожидаясь отца, она воображала, как он улыбнется, увидев табель, как подкинет ее в воздух и засмеется. «Что за умная у меня дочь! Я так горжусь тобой, моя Шугар Бет! Поцелуй своего папочку, да покрепче!»

От волнения она не могла есть. Уселась на веранде, высматривая его машину. Когда совсем стемнело, а отец так и не появился, Дидди сказала, что все это не имеет значения и ей лучше идти спать.

Но девочка так не считала. В субботу утром, проснувшись и обнаружив, что он уже уехал, она схватила драгоценный табель – магический пропуск в мир отцовской любви – и тайком ушла из дома. Она и сейчас видела, как мчится по двору к своему розовому велосипеду и швыряет табель в корзинку…

Прыгнув в седло, она полетела по Мокингберд-лейн: ноги в кроссовках усердно работают, теплые от солнца заколки для волос в форме приносящих удачу подков греют голову, сердце поет.

«Наконец-то папочка полюбит меня!»

Она уже не помнила, откуда знала, как найти дом, где отец иногда оставался с другой леди, и почему посчитала, что сегодня утром он будет именно там. Зато помнила аккуратное кирпичное бунгало, стоявшее в глубине улицы, с опущенными шторами на передних окнах. Шугар Бет оставила велосипед на подъездной дорожке, за отцовским автомобилем, взяла из корзинки табель и взбежала на крыльцо.

И остановилась, услышав доносившийся откуда-то его голос. Повернула к забору, окружавшему тенистый двор, и приблизилась к полуоткрытой калитке, сжимая табель в потных руках, счастливо улыбаясь.

Заглянув в калитку, она увидела отца, сидевшего в большом садовом кресле посреди вымощенного камнями патио. Ворот желтой рубашки был распахнут, обнажая темную поросль блестящих волос, которые ей никогда не позволялось подергать.

Улыбка девочки поблекла. Ей вдруг стало не по себе, будто большие пауки поползли по ногам. Все потому, что он был не один. Девчонка из второго класса, Уинни Дэвис, примостилась у него на коленях, прислонив голову к плечу и болтая ногами, словно каждый день проделывала нечто подобное. Он читал ей книгу, смешно подражая каждому персонажу. Совсем как Дидди, когда читала Шугар Бет.

Пауки уже ползали по всему телу, забрались в живот, залезли в горло, и Шугар Бет снова затошнило так, что, казалось, сейчас вырвет. Уинни рассмеялась, когда отец пропищал что-то, и он чмокнул ее в макушку. Без всяких просьб.

Волшебный табель выскользнул из пальцев. Должно быть, она издала какой-то звук, потому что отец вскинул голову и, увидев ее, снял с колен Уинни и вскочил. Густые черные брови мрачно сошлись на лбу.

– Что ты тут делаешь?! – набросился он на дочь.

Слова застревали в горле. Она не могла рассказать о волшебном табеле и о том, как мечтала, чтобы отец ею гордился.

Он шагнул к ней, коротконогий, широкогрудый, бентамский петушок-задира.

– Что это ты вытворяешь? Немедленно домой! – рявкнул он, наступив на валявшийся на камнях табель. – И не смей никогда больше являться сюда, поняла?