О чем знаешь сердцем (ЛП) - Кирби Джесси. Страница 6

Голос Колтона возвращает меня в настоящее.

– Эй. Ты извини за все это.

Он садится рядом со мной, выдыхает резко, и я отвожу взгляд от супругов.

– Все нормально. Она была милой – стала, когда увидела тебя. – Он пытается улыбнуться, но я чувствую в его улыбке напряжение. – Ладно, – прибавляю, чтобы разрядить обстановку, – а тебя тут, похоже, все любят.

Это не вопрос, но пространство для ответа, если он захочет мне его дать.

Колтон не отвечает. Еще раз с кивком натянуто мне улыбается и, откинувшись на спинку стула, складывает руки на груди. И словно отдаляется от меня на миллион миль, и я опять остаюсь одна. Я ищу слова, что-то, чтобы сменить тему и, быть может, рассмешить его, но ничего не выходит – я ведь, по сути, его не знаю.

И поэтому ничего не говорю. Берусь за ручку на короткой цепочке и начинаю заполнять бланк. Это даже хорошо, что между нами возникла дистанция. Пусть так и остается. В тишине я пишу, пока Колтон сидит рядом – вид рассеянный, нога постукивает по полу, пальцы барабанят по подлокотнику стула. Мы опять в отдельных вселенных, как было до того, как они столкнулись после моего приезда сюда.

– Меня вовсе необязательно ждать, – говорю я, закончив. – То есть, ты иди, если хочешь. Со мной все будет нормально. Ты и так много для меня сделал. Правда.

Где бы он ни был, мои слова выдергивают его оттуда.

– Что? Нет. Зачем мне куда-то идти? – Поменяв позу, он поворачивается ко мне, его лицо смягчается. – Извини. Просто я не люблю больницы, вот и все. Проторчал в них чересчур много времени.

Он делает паузу, точно понимает, что надо дать мне возможность спросить, почему. Я чувствую, насколько он этого не хочет. Мне и самой меньше всего хочется сейчас задавать этот вопрос, и потому я молчу. Вопросы – опасная территория для нас обоих, и, похоже, каким-то образом мы оба это осознаем.

И все же Колтон дает объяснение.

– Склонность к несчастным случаем, – говорит он и прибавляет с улыбкой: – Как у тебя.

Я представляю, как вся цепочка событий – разлитый кофе, мой побег из кафе, столкновение с чужой машиной – выглядела с его стороны.

– Я жутко там опозорилась, да?

– Нет. – Колтон крутит головой, пытаясь сохранить серьезность. – Нисколько. – Он пожимает плечами, и улыбка-таки прорывается. – Ерунда. Никто же не видел.

– Ты видел. И это был настоящий кошмар.

Теперь он тоже смеется.

– Нет, просто ты казалась…

– Чокнутой. Я казалась совершенно чокнутой. Извини. Мне ужасно неловко.

– Не чокнутой, – поправляет меня он. – Немного опасной, может. – Снова улыбается. – Но это ничего. Я, бывало, позорился перед людьми куда хуже.

Он переводит взгляд на свои колени, его улыбка начинает немного дрожать.

– Как-то раз, в восьмом классе, я вырубился прямо на уроке. Перепугал всех до чертиков, когда, пока падал, грохнулся затылком об стол. В итоге пришлось наложить двенадцать швов, а потом разгуливать лысым, как Франкенштейн. – Он снова смеется, но смех быстро гаснет.

Мгновение мы сидим в тишине, и тут оно бьет меня в грудь. Я помню эту историю. Его сестра писала об этом – как поначалу никто не понимал, что с ним творится. И как потом, буквально в один день, все стало гораздо хуже.

– В общем, – говорит он, поворачивая лицо ко мне, – ты выступила куда более впечатляюще.

– Как сказать. – В попытке отвлечься от того, насколько близко мы с ним сидим, я опускаю голову и начинаю изучать форму своих коленок, но глаза сами собой возвращаются на его лицо. – Спасибо, что привез меня сюда. Большинство людей на твоем месте все это точно бы отпугнуло.

– Я не большинство. – Колтон пожимает плечом. – И, как я уже сказал, я был впечатлен. – Кашлянув, он бросает взгляд в сторону регистратуры. – Ну что, иди, отнеси это Мэри. А я останусь здесь и никуда не уйду.

Как только я отдаю Мэри бланк, появляется другая медсестра в мятно-зеленой униформе и с буйной копной курчавых ярко-рыжих волос, которая уводит меня вниз по коридору в смотровую. Я сажусь на застеленную тонкой бумагой кушетку и опускаю руку, которую, кажется, продержала у губы целую вечность. Кровь уже не идет, и это, наверное, хорошо, но теперь я чувствую себя уязвимой и начинаю нервничать.

Медсестра внимательно рассматривает мою губу, потом берет мое лицо в ладони и осторожно поворачивает его к свету.

– Значит, ты новая подруга Колтона? – спрашивает она между делом. В ее интонации, как и у Мэри, сквозит интерес. Скрытая забота.

– М-м… да. – Я не знаю, какой ответ будет считаться правильным, и есть ли такой вообще. Открываю рот, чтобы объяснить, но движение тревожит ранку, и я, так и не заговорив, морщусь.

Она наклоняет мою голову так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

– Он очень милый паренек. Мы здесь все его очень любим. – Поднявшись, она отходит к столику и возвращается с марлевым тампоном и пузырьком ржаво-коричневого раствора. – Приляг на кушетку, лапочка.

Я подчиняюсь, и она, смочив тампон, начинает осторожно промакивать кожу вокруг пореза.

– Он, знаешь ли, настоящий боец. Вынес все, что выпало на его долю, с редкой стойкостью и достоинством.

Я киваю, будто соглашаясь, а она, оттолкнувшись ногой, откатывается на стуле к мусорному ведру, жмет на педаль, чтобы открыть крышку, и выбрасывает туда использованную марлю. Потом возвращается и, смочив раствором новый тампон, снова берется за мою губу, только теперь обрабатывает ее совсем рядом с порезом. Я вздрагиваю.

– Прости. Место нежное, знаю. – Она продолжает промакивать края пореза. – Хорошо, ранка маленькая. Хватит пары-тройки швов. Сейчас починим тебя и отпустим.

– Окей. – Я снова киваю, стараюсь сохранять спокойствие, но внутри потихоньку растет паника. Мне никогда не накладывали швы. Я никогда ничего себе не ломала, максимум, что мне приходилось до сих пор испытать – это укол. Внезапно меня начинает подтрясывать, и я слабею, представив, как мою губу протыкает игла.

Медсестра, видимо, замечает, что мне страшно – накрывает мою ладонь своей и крепко ее сжимает.

– Не волнуйся, лапочка. Мы все обезболим, и ты ничего не почувствуешь. Ранка на самом краешке, шрам будет почти незаметен, если вообще останется. – Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и она тоже их видит. – Хочешь, я приведу его? Колтона. Иногда помогает, если кто-то есть рядом, а он парень бывалый… во всем этом.

Совершенно неожиданно мне отчаянно хочется согласиться, даже невзирая на тот факт, что Колтон для меня почти такой же чужой человек, как она. Но вспомнив, как неуютно ему было в приемной, я качаю головой и лгу – кажется, за сегодня уже в сотый раз.

– Нет, спасибо. Все нормально.

– Точно?

Я делаю глубокий вдох и киваю на выдохе.

– Тогда ладно. – Она встает и, стянув перчатки, выворачивает их и складывает одну в другую. – Сейчас кто-нибудь придет тебя подготовить, потом тебя заштопают и проводят назад.

– Спасибо.

– Да не за что. – Потрепав меня по руке, она снова улыбается. – Ты только пообещай мне одну вещь.

Я приподнимаюсь на локтях.

– Какую?

Я жду, что меня попросят быть храброй или более осторожной, но ни того, ни другого не дожидаюсь. Глядя мне в глаза добрым, но настойчивым взглядом, медсестра говорит:

– Как его… подруга, обещай мне быть поосторожнее с его сердцем. Оно сильное, но и хрупкое тоже. – На секунду она плотно сжимает губы. – Просто не расстраивай его, хорошо?

В моем горле поднимается ком, и я закусываю изнанку щеки.

– Хорошо. Обещаю, – кое-как умудряюсь сказать. Еле слышно. В моем тоне испуг, но она, кажется, не замечает. А может, думает, что я по-прежнему нервничаю из-за швов. Она понятия не имеет, насколько неосторожна я уже была с ним, или о том, что я знаю сердце Колтона лучше него самого.

Она кивает, словно мы заключили некое соглашение, и задергивает занавеску, а я ложусь на спину и смотрю на дырочки в панелях потолка. И почти сразу они начинают расплываться. Я думаю о Колтоне, о том, как долго он болел. Как ждал нового сердца, не зная, когда получит его, но зная, что будет, если этого не произойдет. Зная, что он умрет, так и не успев пожить по-настоящему.