Кикимора болотная - Мясникова Ирина Николаевна. Страница 24

Тася тоже заржала и повалилась под стол следом за Штукиной.

— Дуры какие!

— Вер, прости. — У Таси от смеха аж выступили слезы. — Рассказывай дальше, пожалуйста!

Вера возмущенно фыркнула, но не смогла удержаться и заулыбалась.

— Эта девчонка, представьте, мне и отвечает, что Дмитрий Иванович в отпуске. И отправился он со своей женой до города Парижа!

— Может, она напутала чего? Слышала звон, что этот самый Жеребов со своей женой в Париж поедет, ну и ляпнула тебе. — Тася честно попыталась исключить из ситуации момент элементарной ошибки, хотя ей уже было все понятно. Сельдерей прокололся.

— Я тоже так подумала и спросила девушку, не напутала ли она чего, так как Дмитрий Иванович мне самолично говорил, что собирается с женой в Париж на Новый год. Как у меня еще сил хватило не разреветься прямо в телефон, ума не приложу!

— Ну а девушка, конечно, тебе и отвечает, что сама провожала этого Жеребова в аэропорт, сажала на самолет в Париж, махала вслед платочком и держала свечку! — Штукина между делом уже открыла огромный Верин холодильник и шуровала там в поисках вкусненького.

Вера вздохнула, встала, отодвинула Штукину от холодильника, нырнула туда и достала домашнюю буженину. Тася сглотнула слюну. Верина буженина была самая вкусная в мире.

— Нет, Лена, девушка мне отвечает, что ничего не перепутала, так как сама отвозила жене Дмитрия Ивановича билеты! — Вера резала буженину толстыми шматами, и Тася увидела, как из глаз у нее опять потекли слезы.

— Вот сука! — Штукина стукнула кулаком по столу.

— Кто? — хором спросили Вера и Тася. У Веры аж перестали течь слезы.

— Кто, кто? «Жена» Дмитрия Ивановича, вот кто! Вера, не смей реветь больше! Я эту суку на чистую воду выведу. Мы узнаем, кто она такая, и я с ней по душам поговорю.

— Бить будешь? — удивилась Вера.

— А то? Я на самбо раз в неделю просто так хожу? Я хожу на самбо для того, чтобы разным сукам рожи чистить. — Штукина даже руками стала размахивать, показывая, как она начистит рожу любовнице Сельдерея.

Вера опять тяжело вздохнула и опять полезла в холодильник. Она достала оттуда кастрюлю с вареной картошкой, поставила на плиту сковородку и стала нарезать картошку для жарки.

— Я, девочки, все понимаю. Сама виновата, и баба эта ни при чем. — В Верином голосе сквозила обреченность.

— Как это ни при чем? — возмутилась Тася. — Она закрутила роман с женатым человеком и ни при чем?

— Ни при чем! Раз женатый человек пошел налево, значит, ему плохо быть женатым. Вот. Значит, пора разводиться.

— Ничего себе плохо! А как же рубашки глаженые? А котлетки паровые? — удивилась Штукина. — Я ни одному из своих бывших ничего такого не делала и все думала, что они от меня из-за этого сдриснули. Нашли, где им котлеты дают, пыль сдувают да задницу вытирают! Ты ж у нас, можно сказать, образцово-показательная жена была. Ну, за исключением того, что выглядела иногда как тетя Мотя.

— А получается, что котлетки мои ему вовсе-то и не нужны. Ни котлетки, ни рубашки любовно наглаженные, ни носки со стрелками. Или ему этого мало, чего-то другое еще ему требуется, ну, наверное, чтоб не как тетя Мотя была, — тоскливо сказала Вера и опять явно собралась зареветь.

— Ага! Две жены ему требуются, а лучше три! Одна жена рубашки гладит и кормит, как на убой, вторая жопой крутит, а третья… ну не знаю, пятки ему массирует. У-у-у, козел! — Штукина сунула в рот кусок буженины и тут же получила от Веры по рукам.

— Не кусочничай! Терпеть не могу, когда куски со стола хватают. Потерпи, сейчас есть будем. Идите руки мойте.

Тася с Леной поплелись в ближайшую к кухне ванную комнату.

— Чего делать будем? — спросила Штукина, закрыв дверь.

— В первую очередь пойдем в парикмахерскую, потом на фитнес запишемся, и я ее отведу к своему косметологу, — решительно заявила Тася.

— Это понятно, что с Сельдереем делать будем? — Штукина уперла руки в бока, и Тася моментально представила, как в голове у Штукиной зреет стремительный план по отрыву головы Сельдерею. А может, и не головы вовсе, а еще чего похлеще.

— Ничего с ним делать не надо, пусть живет. Он сам к ней прибежит, как миленький.

— Думаешь, он после этого ей нужен будет?

— А это уже Вере решать.

Они вернулись на кухню. Вера сидела, подперев подбородок, а по лицу у нее опять струились слезы.

— Верка, ты опять? Хорош реветь! Картошка сейчас сгорит.

Вера встрепенулась и кинулась хлопотать по хозяйству.

— Вер, ты, это, разводиться не торопись, — порекомендовала Штукина.

— Как это? — удивилась Вера.

— Просто. Сама говорила, что жить тебе не на что. Вот и не разводись. Зачем сукам всяким жизнь облегчать? Двери перед ними в красивую жизнь открывать, ну, в эти, как ты там говорила, в бутики и салоны! И Жеребов твой пусть поборется теперь за мужское нелегкое счастье. За все ведь надо платить.

— Я ж, девочки, его видеть теперь не смогу. Как я жить-то с ним после всего этого буду?

Тася хмыкнула.

— Вера, Вера! А на фига тебе с ним жить и смотреть на него? У вас что, одна комната в коммуналке? — справедливо заметила Штукина.

— Давай-ка, подружка, пока он в своем Париже прохлаждается, собирай чемоданы да дуй к моей непутевой мамаше в Италию. Она тебя там пока в порядок приведет, потом мы с Дуськой подъедем, можем и Петрушку твоего с собой прихватить, если у него экзаменов не будет. Отпразднуем Новый год, а там уже вернешься и будешь решать, как дальше жить.

— Вот так, одним — все, а другим — ничего! Они в Италию поедут Новый год отмечать, а у меня, как всегда, усиление с круглосуточными бдениями на боевом посту! — тоскливо сказала Штукина, подперев голову рукой.

— Но как же? Как я все оставлю-то? — До Веры блестящая Тасина мысль, похоже, еще не дошла.

— Что «все», Вера? Петрушка твой совсем взрослый уже. В садик и в школу его возить не надо. Поручишь его своей домоправительнице. Рубашки Сельдерею твоему теперь, как я понимаю, есть кому погладить. А если она не такая, чтобы всяким чужим мужьям рубахи гладить, то ничего, мятый походит. Ему полезно. Как говорится, почувствуйте разницу. Покушайте мезима с ношпой да пельменей магазинных!

— Ага, или «Доширака», — вклинилась Штукина. — У нас менты этого «Доширака» просто обожают. Закусь — во!!!

Штукина подняла кверху большой палец, аргументируя прелести «Доширака». Тася посмотрела на нее укоризненно и продолжила свою агитационную пропаганду:

— Ты сейчас под горячую руку можешь дров наломать. А так успокоишься слегка, приведешь себя в порядок и примешь взвешенное решение.

— Слушай Таську, она все правильно говорит. — Лена Штукина запихивала в рот очередной кусок буженины.

Ну чего взять с этих ментов, вечно они голодные. Наверное, одним «Дошираком» сыт не будешь.

— Оставишь ему записку какую-нибудь загадочную, мол, уехала познавать самое себя. А еще лучше — «Графиня изменившимся лицом…», и пусть мучается, чего тебе стало известно и, главное, откуда! — продолжала Штукина с набитым ртом.

— Ну да! Он тут же к Таське кинется, а она ему все и выложит! — проворчала Вера.

— Вер, пусть лучше Таська выложит, чем ты сама. Ты сейчас не в адеквате. Ферштейн?

— Слушайте, а вдруг эта девчонка на телефоне чего-то перепутала? Вдруг он действительно сейчас в свой Китай летит себе зайчиком? — Вера жалостно смотрела на Тасю и Штукину.

Штукина крякнула и достала свою огромную записную книжку и мобильник.

— Мы по-простому, без органайзеров липестрических. Так, кто тут у нас в транспортном? Ага, отлично! Вы хочите неоспоримых доказательств? Обращайтесь к Штукиной! — сказала она, набирая номер. — Вовка! Штукина на проводе. Конечно, майор, а ты что, еще какую-то Штукину знаешь? А-а-а, ну спасибо за комплимент, пока нет, товарищ капитан. Или вы уже тоже майор? Или вы мне уже не товарищ? — Штукина захихикала. — Мне твоя помощь нужна. Да! Конечно, не просто так. Разумеется, спасибо не булькает. Обижаешь!