Эпоха Куликовской битвы - Быков Александр Владимирович. Страница 39

Стоит добавить, что «Сказание о Мамаевом побоище» было написано около 1430 года, а в 1427 году великий князь рязанский Иван Федорович заключил «докончание» с великим князем литовским Витовтом, в котором присягал ему на верность, тем самым отказываясь от крестного целования московскому князю. Резкая характеристика Олега Ивановича в «Сказании» («отступник», «поборник бесерменский») — это скорее реакция на поступок его внука, а все «Сказание» приобретает характер политического памфлета, написанного по заказу московского князя.

Но был ли изменником сам Олег Рязанский? Разберемся, что же подразумевалось под словом «измена» в средневековой Руси.

Понятие «измена» в Древней Руси первоначально трактовалось как нарушение присяги на верность, данной вассалом сюзерену, или клятвы, скреплявшей политические договоры. При поступлении на службу князю и бояре и служебные князья давали присягу и целовали крест на верность своему новому господину. Нарушение крестного целования считалось изменой. Формулы присяги языческого времени сохранились в договоре Руси с Византией 944 года. Согласно им клятвопреступники «не имут помощи от Бога, ни от Перуна, да не защитятся щитами своими, и да посечены будут мечами своими и от стрел, и от иного оружья своего, и да будут рабы в этот век и в будущий».

В Киевской Руси нарушения присяги на верность князю встречались редко. По выражению историка В. А. Рогова, был незыблем догмат о безоговорочной преданности князю. Существенные изменения происходят в период феодальной раздробленности. При постоянных междоусобицах князья клялись и нарушали свои обязательства столь часто, что, по выражению летописца, «уста не успевали обсыхать от крестного целования». Выявить первоначального «преступника» зачастую не было никакой возможности: присягу нарушали все стороны, участвующие в многочисленных конфликтах. В XIII веке «ротник», «клеветник», «поклепник», «лжи послух» были приравнены к «разбойникам» и «грабителям». В церквах от них не надлежало принимать приношения без предварительного покаяния.

Однако данная мера помогала мало. Летописец горестно пишет о кровавых трагедиях, сопровождавших клятвопреступления и вскоре понятие «измена» перестало сводиться только к нарушениям княжьего слова. Измену начинают понимать как сотрудничество с иноземцами в ущерб своей вере и земле.

В сознании людей XIV века, живущих ожиданием близкого конца света и Страшного суда, особое значение приобретает чувство ответственности за свое поведение, его соответствие христианскому идеалу. Несоблюдение этого идеала означало неготовность ко Второму Пришествию Христа, погубление своей души и тем самым — вольный или невольный союз с антихристом, дьявольскими силами, что и считалось изменой. Таким образом, термин имел и церковное происхождение.

Бесславная сдача врагу и сотрудничество с врагами стали рассматриваться как предательство с XIII века. Так, в 1293 году тверичи в ожидании неприятеля «целовали между собой крест и сели в осаду, укрепившись на том, чтобы биться с татарами, а не предатися».

В ХIII — ХV веках развитие трактовки изменничества идет двумя путями. В источниках фигурируют два термина, которыми обозначалось данное понятие. Первым — «переветники», «рубежники», «беглецы» — чаще всего назывались лица, вступившие в преступное сотрудничество с иноземными врагами. Сам по себе термин «перевет», видимо, древнее и первоначально использовался для обозначения предателей в ходе междоусобных столкновений.

Второй термин — «измена» — употреблялся реже и был связан с несохранением верности православию, вассалу или освященному крестным целованием соглашению. Например, изменниками называли двинских воевод, в 1397 году преступивших присягу, данную Великому Новгороду, и перешедших под покровительство Москвы. Но если такое предательство сочеталось с контактами с иноземцами, его могли назвать и «переветом».

Впрочем, по средневековым законам вассал мог официально сложить с себя клятву верности и оставить службу у сеньора, заранее предупредив его об этом. Такому отречению на Руси точно соответствовали термин «отказ» или выражение: «отложить (сложить) крестное целование». Изменником считался только тот вассал, который оставлял своего сеньора, не заявив ему открыто о своем отречении от договора, о своем отказе. Вольность вассала, как и дружинника, состояла именно в этом праве открыто взять назад свою клятву верности.

Такое право отъезда подрывало политические силы княжеств и земель. Не было никаких гарантий, что в самый ответственный момент бояре и служилые люди не покинут своего господина и на совершенно законных основаниях не присоединятся к его врагам. Поэтому довольно рано начинаются попытки ограничения самовольства «отказников». Одно из первых свидетельств этого — установление в 1368 году Новгородом Великим правила конфискации земель отъехавших бояр. Осуждению отъездчики подвергались и со стороны церкви.

Таким образом, с позиций XV века, когда Рязань была зависима от Москвы, переход князя Ивановича Федоровича в 1430 году под власть Литвы действительно мог быть расценен как измена, хотя и тут этот термин представляется сомнительным — ведь Иван Федорович перед этим сложил с себя крестное целование московскому князю и перешел в подданство Литвы открыто, уже не связанный никакими клятвами с Москвой. А Олег Иванович Рязанский был и вовсе суверенным государем своей земли, и изменить московскому князю, и уж тем более не существовавшему еще тогда русскому государству, просто не мог.

Вернемся в конец лета 1380 года. «В то время Мамай стал за Доном, възбуявся и гордяся и гневаяся, со всем своим царством, и стоял 3 недели (не на то ли он гневался, что никак не подойдут его «союзники»? — Прим. авт.). Опять пришла князю Дмитрию другая весть. Поведали ему, что Мамай за Доном собрался, в поле стоит, ожидая к себе на помощь Ягайлу с литвою, да когда соберутся вкупе, и хотят победу сотворить вместе. И начал Мамай слать к князю Дмитрию выхода просить, как был при Джанибеке царе, а не по своему докончанию (возможно, имеется в виду докончание Дмитрия Ивановича с Мамаем 1371 года, а возможно и более позднее, сведения о котором до нас не дошли. — Прим. авт.). Христолюбивый же князь, не хотя кровопролития, хотел ему выход дать по христианской силе и по своему докончанию, как с ним докончал. Он же не захотел, но высокомысляше, ожидал своего нечестивого союзника литовского».

Сохранились сведения о том, что Сергий Радонежский и другие церковные деятели советовали в этот момент Дмитрию Ивановичу заплатить татарам столько, сколько те требуют, чтобы избежать кровопролития. Но, видимо, дело было не только в деньгах. Мамай стремился изменить не только размер дани, но и порядок ее взимания. На то, чтобы выпустить из своих рук право сбора ордынской дани, князья пойти не могли.

Попытка урегулировать отношения миром провалилась. И московский князь собирает на бой с Мамаем свою армию. Заметим, что русские войска шли сражаться вовсе не с Золотой Ордой, не с законным царем. В «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» про Мамая сказано, что он «исполнил сердце свое злого беззакония». Мамай, право которого на власть в Орде само по себе было сомнительно, попытался, к тому же, нарушить законный, сложившийся порядок — он шел на Русь войной, чтобы отдать ее во власть иноверцев — откупщиков-католиков.

После победы на Куликовом поле «на ту же осень князь великий отпустил в Орду своих киличеев послов. — Прим. авт.) Толбугу да Мокшея с дары и поминки». Новый, законный хан Золотой Орды Тохтамыш после своей окончательной победы над Мамаем «послы своя отпусти… ко князю великому Дмитрию Ивановичу и ко всем князем русским, поведав им., как супротивника своего и их врага Мамая победил… Князи же русские послов его отпустили с честью и с дарами, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отправили… своих киличеев со многими дарами к царю Тохтамышу».

Итак, русские князья вовсе не ставили перед собой цели выйти из состава Золотой Орды. Битва шла конкретно с Мамаем. Но не только ради денег, ведь Дмитрий Иванович готов был заплатить Мамаю дань «по старине». Неправильно было бы сводить смысл Куликовской битвы к спору о количестве дани. Если бы дело обстояло именно так, то это была бы битва между Мамаем и московским князем. На деле же с Дмитрием Ивановичем на бой вышли многие русские князья и городское ополчение их городов. Борьба с Мамаем была для них борьбой с незаконным царем, пытающимся установить на Руси незаконные и невыгодные им порядки.