Влюбиться в жертву (Вирус ненависти, Измена в розовом свете) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 27

– Тогда посошок! – согласился Гришка.

Они выпили, и все сразу встали, убирая посуду и остатки закуски. Ритка и Гришка тихо ретировались, не мешая говорить Артему с Тиной. Он обнял ее, уперся подбородком в ее макушку и, вздохнув, сказал:

– Иди, спи. Нам действительно нельзя, Гришка прав. Бросать тебя в этом деле я не намерен и доведу его до конца, а если мы будем рядом, то неизбежно окажемся в кровати.

Он отстранился, поднял двумя пальцами ее лицо за подбородок, так, чтобы посмотреть в глаза.

– Мы его вычислим! Только помни, что при любом непонятном или случайном происшествии, даже если просто чьи-то слова тебе не понравились и насторожили, – сразу звони мне или Гришке. Договорились?

Тина кивнула в знак согласия, прекрасно понимая, что никто – ни Артем, ни вся «королевская рать», ни она сама не могут застраховать ее от изворотливости ума и горячей ненависти преследователя.

– Иди, спи, – повторил Артем.

Он отпустил ее, не позволяя себе даже легкого прощального поцелуя – для одного дня испытаний силы воли было более чем достаточно!

Утром Артем облачился в свой выстиранный и совершенно мятый, поскольку гладить его было некогда, костюм.

– Очень миленько, – приветствовала его Рита, когда Беркутов вошел в кухню, где вся компания уже завтракала. – Вполне вписывается в последние веяния моды!

– Пожалуй, я обойдусь без этого авангарда. Всем доброе утро!

Тина налила Артему кофе и подвинула тарелку с бутербродами.

После ночных откровений и прямого признания Гришки, что всем окружающим ясно и понятно их взаимное влечение, Тине было как-то неловко смотреть на Беркутова и она отводила глаза, стараясь держаться от него подальше.

– Маргарита Юрьевна, – обратился Артем к Рите, – не будете ли вы столь любезны подвезти меня и моего боевого товарища Григория Павловича на Петровку?

– Конечно, подвезу! – радостно согласилась Рита. – Кстати, а где твоя машина?

– Ее вчера ребята перегнали от кафе на Петровку. – Он допил кофе и посмотрел на часы: – По коням, время поджимает!

Артем краем глаза наблюдал за Тиной и видел, что она смущена, немного напряжена и старается не встречаться с ним взглядом.

«С чего бы это? Может, думает, что все сказанное ночью было продиктовано неординарностью ситуации? Ладно, разберемся!»

В машине у них разгорелся жаркий спор. Тина считала, что Дениса надо отправить к бабушкам, Григорий ее поддержал, а Рита была против – до школы считаные дни остались, какие бабушки? Артем принял Ритину сторону, выдвинув аргументы против Денискиного отъезда. Беркутов считал это бесполезным. Если преследующий Тину человек знает о них все, то уж Дениску у бабушек он сразу найдет, оттуда даже проще его увезти – бабушки ему не помеха!

Дениска верещал, что никуда не поедет, еще чего! Здесь столько событий! И не может он Тину с Ритой одних оставить!

Спор разгорался, все говорили, вернее орали, одновременно, пока, перекрикивая всех, Ритка не сообщила:

– Все, господа: Петровка! Следующая станция – Большие Васюки! – И, вздохнув, закончила спор: – Большинством голосов ребенок остается!

– Ура-а! – подвел итог объект спора.

Тина разговаривала по телефону с поставщиком оборудования, когда к ней в кабинет заглянул Сергей и сурово приказал:

– Пройди ко мне!

Развернулся и широкими шагами, не оглядываясь, направился к себе в кабинет. Тина, быстро закончив разговор, побежала за ним, как нашалившая девочка, пытаясь на бегу сообразить, что она такого сделала.

Начальник пропустил ее вперед и сказал секретарше Вере:

– Сделай два кофе и ни с кем меня не соединяй.

– Хорошо, Сергей Владимирович, – ответила Вера.

Она уловила вопросительный взгляд Тины: «чего он разбушевался?» и пожала плечами – «понятия не имею!».

Сергей зашел в кабинет, прикрыл за собой дверь, обошел стоявшую по стойке «смирно» подчиненную, сел в кресло и спросил:

– Тина, что у тебя с руками?

– Боевое ранение. – Она вздохнула, понимая, что избежать разговора не удастся, и села в кресло напротив начальника.

– Давай рассказывай, что происходит.

Они проговорили два часа. Сергей снял пиджак, повесил его на спинку кресла, ослабил галстук. Через двадцать минут разговора достал из бара коньяк. В кабинете плавал сизый дым от выкуренных сигарет, Тина чувствовала горький привкус во рту, от трех чашек выпитого кофе и страха, который она переживала заново, рассказывая Сергею все, стараясь обходиться без комментариев, только факты.

– Это очень похоже на месть, – сказал он, – причем на женскую изощренную месть, а если это ход, чтобы отвлечь следствие, то он тщательно спланирован. Очень, очень хорошо спланирован. К сожалению, следователи правы – надо ждать развития событий, его следующего шага.

Он встал, подошел к девушке, выдернул за руку из кресла и обнял.

– Ничего, девочка, все будет хорошо! Думаю, слабо ему тебя «схавать»! – Отодвинулся, посмотрел на нее и улыбнулся. – Иди, работай, раз уж тебе надо быть в коллективе. Что-нибудь придумаем.

– Спасибо, Сереж!

– Иди, иди! – другим, деловым, тоном сказал он, поправляя галстук и усаживаясь в кресло за рабочий стол.

После разговора с Сергеем работа совсем не клеилась. Тина, задумавшись, посмотрела в окно.

Шел дождь, сбивая с деревьев желтые листья. Самый нелюбимый ею, мелкий, моросящий, настоящий ноябрьский дождь, игнорирующий тот факт, что сейчас конец лета.

«Пойду к Марии Захаровне! – решила Тина – Точно! Выговорюсь, мне легче станет. Она обязательно скажет что-нибудь неожиданное, ободряющее. И вообще, я по ней соскучилась!»

Мария Захаровна была тайным оружием Тины от напастей.

Когда девушка только приехала в Москву и они вдвоем с Риткой боролись за выживание, у Тины как-то сама собой появилась привычка гулять по Москве в особо тяжелые моменты жизни. Когда чувство безысходности накрывало с головой, не давая продохнуть, она ехала в центр и бродила, бродила, вырывая час-два от работы или сна.

Тина любила Москву. Совпадала с ней душой, разумом.

Полюбила не с первого взгляда, а с первой вот такой прогулки. Девушка бродила по бульварам, переулкам, московским дворикам, аллеям, впитывая в себя дух города, его энергию, характер и поражаясь его силе и мудрости. Все, что писали и говорили о Москве, было, конечно, правильно, но весьма однобоко – видением данного, пусть и гениального, человека. На самом же деле вся глубина, энергетика, дух и душа города – это таинственная, постоянно ускользающая от словесного описания и полного понимания величина.

Москва странным, мистическим образом, по собственной шкале ценностей либо принимала человека, либо отвергала сразу, вне зависимости, плохой он или хороший по общепринятым людским эталонам. Но оставался он здесь или уезжал, вирус сказочной притягательности этого таинственного города попадал человеку в кровь и так и оставался с ним на всю жизнь.

Со временем у Тины появились любимые маршруты, места и улицы, которые, как ей казалось, успокаивали больше других, обволакивая своим магнетизмом.

Как-то зимой она гуляла по Чистым прудам и заметила женщину, сидящую на скамейке. И удивилась – было очень морозно, поэтому праздно гуляющих людей почти не видно, даже прохожих оказалось мало, и уж тем более никто не сидел на скамейках. Она подошла к женщине и вежливо поинтересовалась:

– Вам плохо? Может, помощь нужна?

– Нет, деточка, но за заботу спасибо! Это сейчас редкость, – ответила, улыбнувшись, женщина.

На вид ей можно было дать около семидесяти. Очень приятная, улыбчивая, с веселыми задорными глазами пожилая женщина, которую ни бабушкой, ни старушкой никак нельзя назвать. Совершенно иной типаж – хорошо одета: каракулевая шубка, муфточка; уложенные в прическе под кокетливую, тоже каракулевую шапочку волосы; румянец на щеках, обаятельная улыбка. Тина не удивилась бы, если под шубой обнаружилась блузка с камеей на воротничке и дорогая теплая шаль – образ старой аристократки, вынесенный из советских фильмов.