Небо на двоих - Мельникова Ирина Александровна. Страница 40

Я то и дело бросала взгляды на дорогу. Она вилась среди деревьев, обступивших дома. Асфальта в Члоу, наверное, не знали никогда, и какой дорога была первоначально, тоже не понятно. Скорее ее проложили стихийно, еще во времена царицы Тамары.

Прошло больше часа – Вадим не возвращался. Солнце пригревало все сильнее. Тень отступила, и мне изрядно напекло голову. Вздохнув, я поднялась и обошла клуб, надеясь найти более прохладное место. И с удивлением обнаружила, что там имеется еще одна дверь, гостеприимно распахнутая. А невысокое, в три ступеньки крыльцо недавно кто-то помыл, на нем еще не просохли влажные пятна. У порога лежало старенькое мокрое полотенце, видно, для тех, кто собирался пройти в клуб, чтобы аккуратно вытерли ноги, не наследили.

Интересно, подумала я, почему Вадим не сказал, что есть еще один вход в Дом культуры? Намеренно оставил меня одну, чтобы отлучиться по своим делам? Чего было шифроваться, мне ведь его дела неинтересны…

Я тщательно вытерла подошвы кроссовок и перешагнула порог. Длинный полутемный коридор уходил в глубь здания. Пахло старым деревом, пылью и… склепом. Как-то в Германии мы с Юрой побывали на экскурсии в старинном замке и спустились в склеп его родовитых хозяев. Сейчас на меня повеяло именно теми запахами – сырости, затхлых тряпок. И горьким – плесени.

Мне стало не по себе, но я постучала в косяк костяшками пальцами.

– Эй! Есть кто живой?

Глава 23

В глубине здания послышались шаги. Обрисовался светлый прямоугольник – проем двери. А на его фоне – тонкая девичья фигурка.

– Кто здесь?

– Простите, – смутилась я, не зная, как представиться, – мне бы в библиотеку… Почитать что-нибудь…

– Это вы?

Девушка подошла ближе. И я тотчас узнала ее.

– Сырма? – удивилась я. – А Вадим пошел искать дедушку по имени Гоча. Говорит, он охраняет клуб.

– Гоча – мамин отец, – улыбнулась Сырма.

Сегодня она не выглядела сердитой или испуганной. И на меня смотрела доброжелательно.

– У дедушки спина разболелась, и я попросила разрешения разобрать книги. Тут крыша в дождь протекла, некоторые книжки отсырели. Вот просушу их, подклею и буду читателям выдавать. Дожили, дети в глаза не видели литературу, даже ту, что по программе в школе положено читать, им учителя содержание пересказывают! А здесь книги мертвым грузом лежат.

– Ты – молодчина, здорово придумала! – искренне обрадовалась я за местную детвору. – А мне что-нибудь предложишь почитать?

– Проходите. – Сырма кивнула в глубь коридора. – Только осторожнее. Пол местами прогнил, и свет нельзя включать. Проводка очень старая.

– Жаль. А когда-то явно хорошее было здание, – сказала я, пробираясь вслед за Сырмой по узкому проходу между завалами старой мебели. – Кино, наверное, показывали, танцы устраивали, концерты…

– Я только уже не застала, – вздохнула Сырма. – А дедушка все время вспоминает, как хорошо раньше жили, когда Бесик в клубе работал. И смотры художественной самодеятельности проводили, и концерты для чаеводов. Агитбригады по кошам ездили, День урожая справляли. Бесик – мой дядя, мамин брат. Он на войне погиб.

– Вадим говорил о нем, только не сказал, что это твой дядя.

– Вадик хороший, – даже в полумраке я разглядела, что Сырма расплылась в улыбке. – Обещает клуб отремонтировать к зиме. Сейчас он всю технику отправил на ремонт моста. И бульдозеры, и кран, и трактор. Скоро к нему туристы поедут, как же без моста…

Девушка открыла дверь, и мы вошли в комнату. Я огляделась. Свет едва пробивался сквозь грязные стекла окна, затянутого ржавой решеткой. Но я все же заметила тень, метнувшуюся за стеллажи с книгами. Возможно, обман зрения, подумала я. Но краем глаза отследила опасливый взгляд, который бросила на меня Сырма, и поняла: совсем не обман зрения. В библиотеке находился кто-то третий. Тот, кого Сырма не очень хотела показывать мне. Что ж, у каждого свои тайны. Но признак хорошего воспитания – не совать свой нос куда не следует.

Я обратила взор на стеллажи. Боже, какое старье! Какие-то справочники по сельскому хозяйству, альбомы фотографий с партсъездов, собрание сочинений Ленина и даже толстенный том «Капитала».

Я подошла к конторке библиотекаря. На ней лежала книга, шикарное издание Шекспира середины прошлого века, в черном, с золотым тиснением переплете. Взяла том в руки и прочитала на открытой странице: «Ромео и Джульетта». И с удивлением посмотрела на Сырму.

– Это ты читаешь?

– Я, – смутилась та. – Интересно! Обычаи немного на наши похожи. Тоже кровная месть…

– А что, в Абхазии до сих пор существует кровная месть? – поразилась я и отложила книгу. – Я думала, пережиток прошлого.

– Пережиток, конечно, – тихо сказала Сырма и виновато улыбнулась. – Вы пройдите, посмотрите, тут есть хорошие книги. Я их все уже перечитала.

И девушка подвела меня к полкам, очень умело лишив возможности направиться к тем стеллажам, за которыми кто-то прятался. Интересно, кто же там был?

Я перебирала книги. Все-все давно читано-перечитано. Еще в детстве или в молодости. И заново перечитывать не хочется. Но тут взгляд упал на двухтомник Ильфа и Петрова. Я обрадованно схватила его. Рядом обнаружился Джером К. Джером «Трое в лодке, не считая собаки», а чуть дальше пятитомник Марка Твена. Я радостно сгребла книги с полки и выложила перед Сырмой.

– Запиши куда-нибудь, пожалуйста.

Пока девушка переписывала названия в потрепанную тетрадку, я снова взяла в руки томик Шекспира и обнаружила карандашные пометки на списке действующих лиц. Против Джульетты стояло имя «Сырма».

– Постой, – воскликнула я, – это ж распределение ролей! Ты спектакль собираешься поставить?

Сырма зарделась, как маков цвет.

– Я бы очень хотела. – И тут же девушка поправилась: – Мы бы очень хотели. Молодежи у нас много. Желающих сыграть в спектакле, хоть отбавляй. Но, сами понимаете, я ничего в этом не соображаю. Одно дело смотреть спектакль на сцене театра, другое – поставить его самому. А костюмы, а декорации…

– Погоди, – вклинилась я. – Я как-то смотрела в Москве «Короля Лира». Его играли актеры провинциального театра, причем то ли в мордовских, то ли в чувашских национальных костюмах. Ведь это трагедия, которая вне времени и пространства. Ее хоть в Африке поставь и одень героев в набедренные повязки – все будет понятно.

– Здорово! – Глаза Сырмы загорелись. – И имена не нужно менять. У меня соседку Джульеттой зовут, а мужа ее – Романом.

– Надеюсь, эта история не про них? – засмеялась я.

– Нет. – Сырма неожиданно поскучнела.

Я заметила, что у нее дернулась нижняя губа. Словно девушка собиралась заплакать.

– Прости, ради бога… Я тебя чем-то обидела?

– Что вы! – Она прижала руки к груди. – Мне так приятно с вами разговаривать.

– Знаешь, – я снова взяла в руки томик Шекспира, – я, наверное, немного смогу вам помочь. В детстве я играла в школьных спектаклях. Конечно, Шекспира мы не тревожили, а вот «Кошкин дом» и «Горе от ума» ставили. У нас был очень хороший режиссер – Мария Эммануиловна Файль. Из актрис старого, еще послевоенного поколения. Я сама до девятого класса хотела поступать в театральное училище. Но родители цикнули, и пришлось идти в мединститут.

– Так вы врач? – оживилась Сырма. – Может, посмотрите, что у дедушки со спиной? Он уже какой день разогнуться не может. Мы и мазями его натирали, и массаж делали – ничего не помогает.

– Обязательно посмотрю, – не задумываясь, согласилась я.

Мне очень хотелось как-то отблагодарить милую девушку.

– Вадим вернется, я попрошу, чтобы он…

– О чем ты меня попросишь? – раздался за спиной знакомый голос. – А, вижу, вы нашли общий язык!

Улыбаясь, Вадим прошелся быстрым взглядом по стопке книг на конторке, по мне, а затем по Сырме.

– Сырма попросила осмотреть ее дедушку. Ты не мог бы проводить меня до его дома?

– Давид и Мадина повезли старого Гочу в Сухум. Я договорился, что его положат в больницу. Подлечат, поставят на ноги.