Небо на двоих - Мельникова Ирина Александровна. Страница 52

– Всем отойти! – приказала я и занялась спасенной.

Девушка была без сознания. Рот у нее забило песком, и я первым делом очистила его влажным тампоном. Сырма открыла глаза, несколько раз судорожно перевела дыхание, но меня, видимо, не узнала. Я проверила пульс – еле прощупывается. Однако причина была не в ране на руке, которая на самом деле оказалась обширной ссадиной. Главное беспокойство у меня вызывала посиневшая нога, которую придавило плитой. Я наложила жгут выше границы сдавливания и обколола это место новокаином, хотя понимала, что дела плохи. Как бы не пришлось ампутировать ногу…

Когда-то преподаватель с военной кафедры рассказывал нам, студентам, что при подобных катастрофах – землетрясениях, обвалах, оползнях, когда масса людей находится под обломками долгое время, порой по несколько суток, синдром длительного сдавливания конечностей – обычное дело. Интоксикация организма продуктами распада тканей высочайшая, почти никто не выживает, даже если вовремя ампутировать ноги или руки. Но Сырма пробыла под завалами недолго, может, получится ее спасти?

К счастью, крупные сосуды не пострадали, и я ввела внутривенно препарат, улучшавший работу почек. После осмотра сняла жгут и просто забинтовала ногу от пятки до паха. И следом попросила Илико и еще двух парней наполнить пластиковые бутылки холодной речной водой, чтобы обложить ими поврежденную ногу.

Сырма с трудом приоткрыла глаза. Взгляд у нее был замутненный и отстраненный.

– Бабушка… – прошептала она, – бабушка жива?

И снова закрыла глаза.

– Водка, чача есть у кого? – бросила я, не обернувшись, потому что занялась раной на предплечье. Сняла жгут, очистила ссадину перекисью и перевязала.

Из-за спины быстро подали фляжку, и я, приставив ее к губам Сырмы, приказала:

– Глотни!

Девушка послушно глотнула. Я видела, как судорожно дернулось ее горло, но зато она снова открыла глаза. И взгляд стал более осмысленным. Она сфокусировала его на мне.

– Оля? – прошелестел девичий голос. – Я думала, мама…

– Софико! Софико! – раздалось за спиной. – Подняли Софико!

Я бросила взгляд через плечо. Худенькая старушка с тощими седыми косицами и в рваной рубахе была не только жива, но отделалась, похоже, намного легче, чем внучка. Мужчины пытались поддержать ее под руки, а она что-то крикнула гневно по-абхазски и, пошатываясь, но своим ходом направилась к Сырме. Упала рядом со мной на колени и принялась голосить, как по покойной.

Я пыталась объяснить, что Сырма жива, просто слаба сейчас, и ей нужен покой и лечение. Но старушка хваталась за брезент, когда ее оттаскивали в сторону, брыкалась. Явно была в шоке…

Сырму осторожно положили на носилки. Илико и его приятель подхватили их и уставились на меня, ожидая указаний.

– Несите в госпиталь, – сказала я. – Передай маме и Мадине, что подойду следом за вами.

А сама занялась Софико. Ввела ей раствор феназепама – старушка даже не заметила укола. Зато вмиг, словно выключатель щелкнул, перестала голосить и бросаться в драку. Села на камни, застыв, как изваяние. На вопросы не отвечала, на неподвижном лице – только испуг и растерянность. Кожа приобрела пепельный оттенок. Лоб покрылся холодным потом, зрачки расширились, дыхание и пульс ускорились, а кровяное давление упало. Такое состояние позднее переходит в потерю сознания и иногда заканчивается смертью. Я приказала закутать Софико в одеяло, уложить на носилки так, чтобы при рвоте старушка не захлебнулась, и срочно отправить в госпиталь к дочери и внучке.

Но я так и не добралась до госпиталя. Сначала нашли живым маленького Гарика с раздробленным плечом. Я провозилась с ним около часа. Малыш плакал, звал маму, вырывался. Я боялась промахнуться с дозой новокаина и успокаивающих средств. Но справилась с проблемой. Обработала рану, перевязала плечо и отправила сонного малыша в госпиталь. Затем мне пришлось успокаивать пожилого мужчину. Его целым и невредимым извлекли из туалета, в который он отправился за минуту до того, как на его дом обрушился оползень.

В семье Автандила, так звали спасенного, погибли все: жена, трое взрослых детей, старики-родители. Мужчина метался, как лев в клетке, хаотично махал руками, кричал, порывался куда-то бежать. Его пытались остановить, но он кидался из стороны в сторону, рвал на себе волосы, выкрикивал абсолютно бессвязные слова, а то вдруг успокаивался на мгновение и, растерянно озираясь по сторонам, жалобно просил о помощи. Что ж, реактивное возбуждение, как и реактивный ступор, сопровождаются помрачением сознания. И в дальнейшем пострадавший не помнит, что с ним произошло и при каких обстоятельствах.

Я долго, не повышая голоса и стараясь изо всех сил не сорваться, уговаривала мужчину принять успокоительное. Наконец Автандил согласился. А через некоторое время, мрачный, подавленный, уже расчищал соседние руины.

Следующим оказался местный кузнец с пудовыми кулаками и развитыми бицепсами, которого все называли Малютка. Его раскопали в кузнице возле теплого еще горна. Весь в саже, Малютка буйствовал, ругался. И своей могучей дланью чуть не засветил мне в глаз. Я обратилась за помощью к окружающим, чтобы ввести кузнецу успокаивающее лекарство. Его с трудом удерживали трое мужчин. И я едва не сломала иголку, когда вводила ему препарат. Кузнец вырывался, орал благим матом, заехал в челюсть одному из добровольцев, и тот мешком свалился мне под ноги. Пришлось выводить парня из нокаута…

Помощь и поддержка требовались многим. Я перевязывала спасателей, повредивших кто руку, кто ногу. Впрыскивала им противостолбнячную сыворотку. Успокаивала потрясенных несчастьем людей, орала на зевак – всегда найдутся любители насладиться чужой бедой, – но первым делом спасала раненых. Их было десять или двенадцать человек, на моих глазах извлеченных из-под завалов. Но трое были уже мертвы, а одна женщина скончалась прямо у меня на руках – не выдержало сердце.

Я ничего и никого не видела вокруг. Два или три раза слышала знакомые голоса за спиной. Сознание на это среагировало, но я даже не оглянулась. Слишком много работы свалилось на меня. А еще больше человеческого горя!

Но кто бы из глядевших на меня с надеждой людей знал, что я давным-давно уже не работала врачом. А когда-то, как все студенты, проклинала военную кафедру. Тогда казалось: ну, нам-то, педиатрам, зачем нужна, скажем, организация военно-полевых госпиталей? Но вот нежданно-негаданно знания пригодились. И, наверное, стоило бы поклониться в пояс нашим преподавателям с «военки», за ту науку, которую они в нас усердно вдалбливали и которая не выветрилась даже через тринадцать лет после окончания мединститута.

Я не знала, сколько времени прошло. Оно словно сжалось в пружину. И когда над головой раздался стрекот вертолетных моторов, а люди вокруг радостно загалдели, я даже не подняла головы, потому что зашивала потерпевшему рану на ноге.

Вскоре на развалинах появилась масса людей: в военном камуфляже и в темно-синих костюмах с надписью «МЧС», в милицейской форме и с эмблемами медицины катастроф на куртках. И тогда я тихонько уступила им место. Без лишних слов и эмоций. Просто отошла в сторону и опустилась на обломок дерева.

Некоторое время я сидела, тупо уставившись в одну точку. Затем стала различать отдельные, пробившиеся тут и сям сквозь грязь и щебень травинки, потом рассмотрела запыленную божью коровку, которая расправила крылышки и взлетела.

Я проследила за ней взглядом. И тут чья-то рука коснулась плеча.

– Как ты? – раздался знакомый голос.

Вскинув голову, я обомлела.

– Вадим? Откуда ты взялся?

– Оттуда, – ответил он коротко и пристроился рядом со мной. – Часа не прошло, как мы отъехали, вдруг звонок на спутниковый. Смотрю, мой приятель, начальник сочинского спасотряда, как-то пробился. Что за хрень, думаю, но трубку взял. Спрашивает: «Что стряслось в твоем королевстве?» Я удивился: «Ничего не стряслось, с чего ты взял?» А он мне: «Только что из Сухума звонили. Члоу просят помощи. Оползень накрыл». Я не дослушал, рванул назад… А вас с Николаем уже и след простыл. Потом он и Шалико нашли меня в Члоу и сказали, что ты погибла…