Разного пазла части (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик". Страница 23

Я рассмеялась. Знал бы Даниил, как был прав – спали. Мы спали вместе, и именно из-за него я здесь.

Но, говорить это было опасно, поскольку он бы не понял правильно. Так, как необходимо было понять.

- Брось, - покачивая головой, ответила Даниле, что сжимал руки в кулаки, - ничего такого, о чем ты думаешь – не было.

Он пристально смотрел мне в глаза, силясь понять – вру ли. Не врала, и думаю, это было явственно видно.

- Прекрасно, - прищурившись, ответил отчим, спустя, казалось бы, целую вечность.

Отпустило слегка – заметила по разжавшимся кулакам.

- Тогда что произошло, не понимаю, - запустив ладонь в волосы, взъерошив их привычным жестом, Данила сел напротив.

От его движений, давно позабытых привычек, у меня сердце сжималось – так хотелось кинуться на шею, вдохнуть поглубже его густой цитрусовый запах, чтобы легкие наполнились им – до отказа! Стать частью его тела, тепла, и больше никогда не отдаляться, не забывать.

Смотрела на него во все глаза, а Данила, не замечал, продолжал рассуждать вслух:

- Зачем было так долго бегать? И, самое главное – вернувшись, что ты хочешь получить?

Мне хотелось крикнуть: «хочу получить тебя!».

Опустила глаза, снова затеребив край салфетки. Свернула, развернула уголок.

- Все это слишком сложно и непонятно. Ты ведь знаешь байки про женскую логику? Вот-вот. Не спрашивай меня о мотивах поступков и решений. Сама затрудняюсь вразумительно объяснить.

- Тогда ответь, на единственный вопрос, - он стукнул пальцами по столешнице, привлекая внимание.

Пришлось поднять взгляд от красной тряпки, что измусолила вдоль и поперек.

- Зачем ты вернулась?

Глаза в глаза. Не знаю, что отражалось в моих, но в его…. Там невозможно было что-то разглядеть. Тьма, обыкновенная темнота наползла, скрывая чувства так, что не угадать. Обрадуется ли, услышав ответ, или выставит за порог? Загадка.

- Я, - голос охрип, сел, предательски выдавая волнение, - вернулась, чтобы попробовать еще раз.

Ну, вот, самое страшное – позади, я это сказала.

Данила улыбнулся краешком губ, глянул исподлобья.

- Мы не виделись кучу времени, что станешь делать, если мне это больше не интересно? Я имею в виду – пробовать. Что, если я не хочу больше никаких попыток.

Думаю, что ждала такого поворота, вопроса. Но, все равно кольнуло. Быстро, но болезненно, прямо в сердце.

- Уеду, - пожала плечами.

- А дальше, что будет дальше? – не переставая наблюдать за реакцией, поинтересовался Даниил.

- Ничего не будет: ни звонков, ни писем, ни встреч. Если всё это, - я бестолково кивнула головой, - тебе больше не нужно, думаю, навсегда простимся.

Договаривая, я уже знала, что случится дальше. Черт возьми, знала, но все равно оказалась не готова.

- Прекрасно. Тогда, катись.

Даниил откинулся на спинку стула и манерно выгнул брови.

А я, моргнула – от растерянности, не иначе. Не вполне осознавая, что ответ не примерещился.

- Что? – выйти с достоинством из сложившейся ситуации не получилось.

- Я говорю, - он наклонился, напирая на край стола грудью, - что не хочу выстраивать никаких отношений. Они мне просто ни к чему – ни с тобой, ни с кем-то еще. Да ты сама сегодня застала сцену, которая ясно говорила о том, что жить с кем-то или тому подобное, я не намерен.

Данила говорил еще что-то в том же ключе, но я перестала слушать.

Внимание переключилось на пустоту – одуряюще тягучую, что вдруг затопила все естество. Думаю, для того, чтобы спасти от неизбежной боли. Наверняка то, что я чувствовала тогда – защитная реакция мозга на стресс и шок.

Я не ожидала. Черт подери, даже не предполагала, что все случится вот так. Что окажусь не нужной ему. Всерьез.

То, что отчим говорил на полном серьезе, было ясно, как день. Так не шутят. Не с теми, кто по-прежнему дорог. Уже только это говорило о правдивости его намерений.

Вот так вот.

Я плохо помнила, как встала из-за стола – шаталась ли, или держалась гордо и непринужденно. Помнилось, что кивнула невпопад и ответила:

- Хорошо.

Потом, на деревянных ногах поднялась на второй этаж за ключами от машины. Сумку собирать не стала – нетерпение так отчаянно толкало в спину, что я подгоняла себя мысленно, ища взглядом запропастившийся брелок.

Костерила себя, на чем свет стоит.

Никогда.

Никто. И. Никогда. Так. Меня. Не. Унижал.

Как самый дорогой человек на планете, ради которого я плюнула на гордость и предрассудки.

Поэтому, к черту сумку и вещи – зачем они человеку, что остался без дома, элементарной крыши над головой, убежища, куда всегда можно было вернуться, прячась от бури и невзгод.

Нашла ключи, сгребла в охапку наличные и банковскую карточку, и, не оглянувшись на пристанище, что было моим – по праву, таковым считаясь до той самой секунды; вышла, тихо затворив за собой дверь.

И тот звук сухого щелчка – эхом в ушах стоял, пока спускалась по лестнице.

Данила находился в гостиной – у каминной полки. Я не совсем поняла, что он делал, лишь увидела боковым зрением высокую фигуру и прошла к входной двери.

- Стой, - окликнул напоследок.

И я не удержалась - повернулась на голос.

- Не уходи вот так, затемно, опять в пустоту, - попросил, отойдя от полки ближе к центру комнаты.

Мне хотелось расхохотаться отчиму в лицо, крикнуть – а что, что еще мне остается, кроме как уйти прочь из этого дома!? Ведь ты только что приказал катиться, хотя какой-то час назад просил остаться «подольше».

Но, я подавила истеричный порыв. Ни к чему она – истерика. За ней в обязательном порядке следуют слёзы, а унизиться еще больше – просто не было сил. Думаю, я не перенесла бы большего уничижения.

У каждого человека есть порог – черта, переступив которую, нет возврата. Граница сил, минув какую можно упасть замертво. Если не от боли, то от стыда.

Моей ахиллесовой пятой во все времена было достоинство, потому что кроме него в личности, в самой человеческой сути, больше ничего стоящего для меня не находилось. Поэтому очень болезненно воспринималось любое посягательство на гордость.

И сейчас я была раздавлена. Оказывается, когда об тебя вытирают ноги, это не пробуждает злости или ярости. Это бесконечно, бесконечно медленно, но неотвратимо верно – убивает. По крайней мере, так было со мной.

В прощальном жесте Даниила – словах, что уходить не стоит, мне виделась брезгливая жалость, и это была та самая черта, грань и граница. Еще слово, один взмах ресниц и я никогда не оправлюсь.

И, не смотря на все это, нашлись силы для ответа.

- Ничего, мне не привыкать.

- Что ты будешь делать? – нахмурился отчим.

- Переночую в гостинице, - сглотнув ком, ответила, мечтая поскорей убраться.

- Я не имел цели выставить тебя вон. Всего лишь сказал, что не намерен продолжать все то, что тянется между нами столько лет. Хватит, в конце концов, - нахмурился больше, - сколько можно продолжать эти бессмысленные действия. Еще, убираю слежку – знай, за твоей спиной больше никто не стоит.

«Всего лишь» - ха. Уже можно смеяться?

- Прекрасно, - кивнула я.

- Но, - с нажимом продолжил Данил, - я не указываю на дверь. Ты по-прежнему не чужой для меня человек. Останься.

Это ведь шутка, верно? Не может не быть ею. Остаться здесь? В качестве кого - приемной дочери? Какая ерунда.

Ни за что.

- Нет, - в подтверждение словам покачала головой.

И вышла. Вон.

На улице было ветрено и морозно, поэтому время пути к машине помогло слегка остыть. Охладить голову.

Остановилась у автомобиля, уперлась ладонями о крышу.

Все еще не верилось в произошедшее. Дышалось с трудом, рвано. Было такое ощущение странное – прострации. Будто со стороны за собой наблюдала.

Не ожидала, что не нужна Даниле, вот это удар, та самая пуля в рот.

Всё, что тогда имелось в моей жизни ценного - гордость и Даниил. Какая жалость, что первая - валялась оплеванная, после того, как второй - смысл существования, отказался, вычеркнув вон из сердца.