Светорада Медовая - Вилар Симона. Страница 72

Светорада ничего не знала об этом, и женщины поведали ей, как второй сын кагана, царевич Габо, осмелился резко высказаться о Вениамине, и тот, разгневавшись, схватил плетку и выбил Габо глаз.

– С тех пор Габо живет в далеких степях или в зарослях низовий Итиля и, как говорят, совсем одичал. Однако не в этом дело. Погляди лучше на нашу Рахиль. Разве она недостойна стать женой царевича? Она хороша собой и добра. И когда она станет женой Овадии, вы с ней прекрасно поладите.

Светорада предпочла сперва обсудить все это с Мариам. Когда она пришла к своей подруге, та была немного не в себе. Нет, она была все также красива, грациозна и величественна в своем изысканном одеянии – этакая смесь византийской роскоши, хазарской пышности и собственного пристрастия к ослепительно белым тонам, – но ее удлиненные лиловые глаза казались до странности пустыми, а голос звучал медленно и вяло. Она курила кальян, и, как заметила Светорада, так и не пристрастившаяся к этому занятию гаремных женщин, его ароматы ввели жену кагана в необычное состояние.

В покоях Мариам горели свечи, и только что прибывшая от иудеек Светорада спросила, не отмечает ли та праздник Хануки?

На равнодушном лице ханши мелькнула легкая усмешка.

– Ты ничего не понимаешь, маленькая язычница. Просто так вышло, что нынче наше христианское Рождество совпало с иудейской Ханукой, и я тут праздную тихо… сама…

Она стала медленно и отстраненно рассказывать Светораде, как был зачат от Святого Духа младенец Иисус, как святое семейство прибыло в Вифлеем, и дева Мария родила Спасителя в простом хлеву. Светорада сначала слушала, а потом неожиданно спросила:

– А у тебя самой были когда-нибудь дети, Мариам?

– Был… сын. Но я родила его совсем молоденькой, и сразу после родов ребеночек умер. Наверное, так было угодно Богу. Я же больше не могла иметь детей.

Для Светорады отсутствие детей казалось величайшим горем, однако Мариам говорила об этом с каким-то безразличием. Зато упоминание о молодости вдруг словно бы пробудило ее. Она поведала княжне, как некогда жила в благословенной Италии, как ее соблазнил красивый молодой сеньор, от которого она и понесла. Но внебрачные союзы среди богобоязненных христиан не приветствуются, и к Мариам стали относиться с презрением, так как простолюдинка, которая не соблюла себя, не пользуется доброй славой. И Мариам – Марию, как ее тогда называли, – начали гнать прочь, пока она не решилась уйти из родного селения с отрядом латников, проходившим мимо. Но и это был не лучший способ устроить свою жизнь.

Светорада сказала:

– У нас таких женщин называют волочайками, и каждая из них мечтает о том, чтобы какой-нибудь витязь взял ее в жены.

– Вы варвары, – холодно и сухо произнесла Мариам, никогда ранее не позволявшая себе пренебрежительно отзываться о родине княжны. – Вы не знаете, что такое чистота женщины. Я же на себе прочувствовала, что значит потерять честь.

Светорада уловила в голосе Мариам недобрые нотки. Ей стало грустно, она даже хотела было уйти, но Мариам продолжала рассказывать, и княжне пришлось остаться. Она слушала о том, как Мариам встретилась с умелой сводней, которая объяснила ей, что, бродя шлюхой за солдатами, Мария потеряет настоящую цену себе, как сводня отвезла молоденькую блудницу в Рим, где правителем был сам наместник Бога на земле, Папа. В Риме умелые наставницы сделали из Мариам куртизанку – женщину культурную и изысканную. Умеющую поддержать беседу с мужчиной и стать украшением его жизни, а также способную подарить ему утонченную любовную радость.

Светорада вновь подала голос:

– У нас на капище богини любви Лады тоже есть умелые женщины, которых волхвы выбирают из первых красавиц для особого служения. Но они живут уединенно, и их ласки служат наградой для самых достойных мужчин. Если же кто и добивается любви такой служительницы Лады, то это великая милость, поскольку вместе с прекрасной женой он получает от служительниц капища богини особые дары и благословение.

В глазах Мариам появился некий интерес. Она даже повернула к княжне свою небольшую аккуратную головку. Вероятно, она наконец-то признала, что в варварской жизни на Руси есть кое-что приемлемое и для нее. А вот там, где жила она…

– Как бы высоко ни вознеслась куртизанка благодаря своему покровителю, она всегда остается порочной, – продолжала Мариам. – А когда сменяется Папа на престоле, то каждый новый понтифик считает своим долгом изгонять из благословенного Рима распутных блудниц. И вышло так, что мой тогдашний покровитель оказался достаточно богобоязненным и выполнил волю Папы, избавившись от меня. Правда, используя свое положение, он счел достойным не просто изгнать свою содержанку, а отправить ее туда, куда она пожелает. Я выбрала Византию, о которой была наслышана как о богатой и культурной земле, где, по рассказам, блудница может стать даже императрицей. [124] Однако все это были только иллюзии. На самом деле патриарх в Константинополе относился к куртизанкам еще строже, чем Папа Римский. И я уже стала всерьез опасаться, что меня запрут в монастыре, когда судьба свела меня с одним высокородным хазарином, который как раз подбирал женщин для гарема кагана. Он предложил мне отправиться на смотрины, хотя я была куда старше, чем девушки, которых он выбрал. Однако мои манеры и внешность привлекли его, и он счел меня достойной предстать пред каганом Мунишем. Хазарин предложил мне солидную сумму, чтобы я отказалась от свободы в обмен на безбедное и замкнутое существование при гареме в Итиле, и я, тогда мало понимавшая, на что иду, решила продать себя.

Светорада ахнула. Она все еще гадала, пленница она тут или гостья, а мудрая Мариам добровольно отказалась от воли ради спокойной жизни в этом роскошном и скучном дворце!

Мариам как будто прочитала мысли княжны и нахмурила тонкие брови.

– Ты, Медовая, маленькая дикарка, и тебе не дано понять, что если у человека нет счастья, то лишь богатство и почести могут создать иллюзию вполне благополучной жизни. Ты, молодая и глупая, не понимаешь, что сама отказываешься от счастья.

В ее голосе вдруг прозвучала злость, а узкие глаза смотрели с такой ненавистью, что Светорада опешила. А потом Мариам неожиданно призналась, что ненавидит Медовую за то, что та лишает ее самого дорогого… Чего именно, она так и не сказала, однако ее голос сочился ядом, и Светорада молча встала и ушла, все еще слыша за спиной презрительный смех Мариам.

На другой день, когда служанка Мариам как ни в чем не бывало явилась, чтобы пригласить Светораду в гости, княжна отказалась, сославшись на нездоровье, хотя вид прихворнувшей княжны – она весело плясала и кружилась вместе с другими танцовщицами – свидетельствовал об обратном. Не пошла она и на следующий день. И на следующий, пока Мариам не перестала ее зазывать.

Зато весть, что русская красавица отказалась от дружбы с Мариам, быстро разошлась по дворцу. Даже Захра решилась подойти к ней во время прогулки, завела разговор о том, что все в гареме понимают, почему Светорада перестала общаться с этой змеей. А еще Захра милостиво предложила Светораде отправиться вместе с ней и иными женами тарханов на жестокие бои в Итиль. И, как ни странно, Светорада согласилась. Овадия все время был занят, гаремная монотонная жизнь изводила ее, а тут еще начали моросить дожди, вызывая скуку и дремоту.

Однако же, вновь посетив жестокие поединки, Светорада, как и в прошлый раз, убедилась, что они не развлекают ее, а только вызывают оторопь и омерзение. Она не могла понять, что так заводит всех этих благородных женщин, и даже удивилась, заметив, что и ее Руслана, наблюдая, как здоровые полуголые мужчины пытаются покалечить, или убить один другого, пришла в неописуемое возбуждение.

У себя в покоях Светорада играла с Взимком, смеялась, когда ее служанки с недоумением смотрели на восхвалявшего Перуна попугая. Забавная обезьянка, наоборот, вызывала у всех восторг, и девушки веселились, глядя, как ловкая зверушка наскакивает на полусонную ящерицу, а потом с криком убегает, карабкается на занавески и испуганно верещит, стоит рептилии резко дернуться в ее сторону. Но всеобщим любимцем, бесспорно, стал медвежонок. Его выводили гулять на поводке, в покоях закармливали сладостями, учили выделывать всякие трюки в обмен на подачки. Так что какое-то время было чем себя занять. А потом княжна опять заскучала. Сидела в своей опочивальне у окна, вышивая по тонкому полотну пестрых петушков и цветы на манер оберегов-узоров ее родины. Жизнь в Итиле по-прежнему казалась ей чужой, и по вечерам, после ванны и массажа, Светорада подолгу лежала на своем широком ложе, вспоминая, как трепещут листочки берез под солнечным ветром, как плывут струги по глади Днепра. Она представляла, как волхвы собираются перед жертвоприношениями на капищах, а девушки по вечерам поют под перезвон слепых бродячих гусляров. Ах, как же она тосковала по Руси! И постепенно в душе княжны стала просыпаться досада на Овадию. В его присутствии она хотя бы чувствовала, что нужна ему, а так, ведя однообразную дворцовую жизнь, только и делает, что пытается отбросить навязчивые горькие мысли, которые лезли в голову. А ведь дай он ей волю – так бы и полетела на Русь! И ее уже не страшили ни права на нее княжича Игоря, ни жесткая властность Олега, ни ревнивое коварство Ольги Вышгородской. Она бы вернулась в милый ее сердцу Смоленск, увиделась бы с братьями, приникла бы к груди взрастившей ее няньки Теклы… А потом слушала бы пение теремных девушек в ткацкой, вдыхала бы морозный воздух во время святок на Корочун. [125] Морозы наверняка уже сковали Днепр, валит пушистый снег, и так заманчиво было бы прокатиться в санях с бубенцами навстречу холодным закатам и ядреным колючим ветрам! А тут… Тихо и скучно…