Страсти по Казимиру (СИ) - "Mind the Gap". Страница 4

      А потом был «Малевич», распиаренный клуб с претензией на странный дресс-код, где Илья прождал Тимура полтора часа. Где Илья и понял, что заболел этим человеком. Что пойман. На аркан. Степняк с раскосым и диким взором захомутал, свалил и поволок за собой по неровной поверхности пыли и рутины. Илья делал вид, что заинтересован рассуждениями известной художницы-толстухи Петренко, что ему очень интересен проект оформления альбома анально-инструментальной группы «Кариес» — форсайт андеграунда последнего года, что он абсолютно в теме последних акций оппозиций и вполне собирается на все флеш-мобы мира… Короче, он напился и позорно позвонил Жигалову, чтобы ненавидеть себя ещё как минимум неделю, так как Тимур так и не объявился.

      Четвёртый раз был вновь официально деловой. Деловущий, можно сказать. Образы «Ученика чародея» утверждены и завизированы. Илья никогда не ходил лично к заказчикам, ведь для этого существует Интернет всемогущий! Но тут не мог не пойти. Тимур делал вид, что никогда не вбирал жадно Илью, а Илья притворялся, что не ждал тщетно полтора часа, изнывая от обиды и страсти. Тимур как бы вскользь спросил о личной жизни, Илья как бы невзначай сказал, что дома кот. Тимур как бы нечаянно пододвинул журнал с невероятно возбуждающей обложкой предспаривания двух аполлонов, Илья как бы не смутился, а напротив, улыбнулся и прикусил губу. Тимур как бы разрешил «на ты», Илья как бы заикнулся о том, что только у себя дома «он настоящий», что нелюдим и что обожает Малевича. Вся беседа в полутонах и в полунамёках. Один получил неясную надежду, другой — конкретную задачу.

      И теперь Илья работал, побоку новые заказы Скила и практически готовый сториборд для рок-феста. Он отклонил заманчивое денежное предложение поучаствовать в проекте по обучающим комиксам для клиентов солидного банка. Он создавал новых магических героев, стилизовал их под Фрауда, добавлял ориентальный орнамент и сюрреалистическое небо. Он хотел быть лучшим.

      Казимир улавливал, что хозяин в горячке, что он как будто заболел. Кот хмурился, грыз кеды, царапал угол дивана, запрыгивал на полку с молоткастыми тарелками — напрасно. Илья не замечал попытки излечить, вытолкнуть из водоворота чувств. А Казимир видел, как водоворот этот с каждым часом затягивает его человека всё глубже, как обвивает его непривычно ярким, рваным сиянием красно-оранжевых протуберанцев, лишив покоя и сна, как искрят и подрагивают его пальцы, которые раньше успокаивались, стоило им пройтись по шёлковой серой шкуре, а теперь они только порхают над клавиатурой, выбивая нервную пластиковую дробь. Кот слушал эти бесконечные механические щелчки, мерное гудение хозяйского компьютера и то, как, сливаясь вместе, они становятся одним восходящим звуком тревоги. Тревога нарастала, Казимир видел, что охватившее человека свечение новой страсти выжигает бреши в собственной, некогда спокойной, переливавшейся хорошими цветами оболочке, что оно делает человека уязвимым, поглощая, подменяя собой его прежнюю ауру, не раз правленую его, Казимира, стараниями. Он и сейчас знал, что может помочь, что может отвести опасный жар от своего человека, но для этого ему нужно было восстановить связь. Вызвать того на контакт, захватить внимание, поймать его взгляд своим, когда расширенные до предела зрачки делают янтарные кошачьи глаза чёрными магическими кругами… Чёрный — отсутствие всякого света — способен поглотить все беспокойные неровные лучи, и Казимир, не зная точно, как это работает, был готов принять на себя всё, что выбивало его человека из равновесия, грозило ему потерями, заставляло забывать себя и впадать в зависимость. Но контакта всё не происходило. Оттого кот и мельтешил, и не находил себе места — он не узнавал своего человека и не понимал причин таких перемен. Хозяин не брал на руки, не обнимал кота, засыпая, почти не разговаривал с ним. Он заболел, и симптомы были неумолимы: запойное рисование и лихорадочная переписка с повелителем Орлиных гор.

      После очередного сеанса электронного общения Илья вдруг закричал:

      — Казимир! У нас есть всего полчаса!

      Он соскочил с кресла и заметался по квартире, убирая разбросанные вещи, вытаскивая забытый пылесос, сгребая постельное бельё в поддиванный ящик, растворяя окна, протирая мокрой тряпкой обалдевшие предметы мебели. Казимир тоже забегал: агрессивно — за щёткой пылесоса, весело — за тряпкой в руках хозяина, озабоченно — вокруг кресла, открывшего миру свою классическую полосатую породу.

      Отбегали вовремя, звонок брякнул как раз, когда Илья и Казимир, бросив мокрую тряпку под ванну, с удовлетворением осматривали достижения авральной приборки. Илья перекрутил пучок волос на голове и пошёл к двери.

      Это был он — царь Горы, раскосый повелитель слов и слайдов, медийный Чингизид. То ли не показал виду, то ли действительно был демократично настроен, но на неровные стены, убогую обстановку и насторожённого кота бросил мимолётный взгляд и направился в комнату. Там чему-то улыбнулся и присел на полосатое кресло. Илья старался не мельтешить, не заискивать, не смотреть восторженно. Он развернул монитор компьютера к гостю и начал демонстрировать то, над чем работал столько времени. Тимур кивал. Смотрел внимательно и ласково. Вопросов не задавал. Ведь он уже успел оценить фантазию и умения иллюстратора через те превью, что Илья присылал. Он пришёл за другим. Вопрос об иллюстрациях для Р. Фэйста уже решён…

      — Илья, покажи мне свои работы, — Тимур царственно указал на кусочек серой бумаги, торчащей из-за дверцы шкафа. Илья в нерешительности замер, хотя ведь знал, что попросят именно это. Набрался духа и вытащил из шкафа несколько тяжёлых бумажных пластин, пропитанных его идеями, образами и цветом. Поставил беспорядочно, как на просмотре в художке: на пол, на диван, на стол, на кресло. Тимур наполеоновски сложил руки и пристально рассматривал каждую работу. А Илья и Казимир рассматривали его — один с волнением, другой с тревогой.

      Теперь Казимир мог увидеть то, чему не находил объяснения всё последнее время. Предмет болезненной страсти его человека возвышался во всей своей хищной красоте. Он источал ровный уверенный свет, он заполнял излучением всё пространство вокруг себя, подавляя и подчиняя. Казимир невольно поднял шерсть вдоль всего хребта и распушил хвост, нервно дёргая самым его кончиком. Чувствовать, как его человек плавится в ставших совсем бордовыми языках невидимого пламени, было почти физически больно. Наблюдать, как собственная защита хозяина развеивается в присутствии страшного властелина, как подкашиваются ноги и как сила притяжения влечёт его не к земле, а к источнику опасного излучения, было для кота равносильно поражению в ещё не начавшейся схватке двух звериных натур. «Злой. Опасный. Плотоядный. Он хочет моего человека себе, он может перекусить ему хребет. Он многих перекусывал, он из победителей. Побеждает походя и жрёт обидчиков. Большой кот, любит играть со своими мышами», — Казимир не знал, как именно коту должно играть с мышью, он никогда не видел живых мышей, но в его кошачьей генетической памяти всплывали образы жестокой игры ради игры, когда наслаждение приносят хрипы придушенной жертвы. Он считал такие развлечения пережитками запылённого веками прошлого, совершенно недостойными интеллигентного благополучного кота, служащего лишь любви и умиротворению во всей вселенной. Однако в чужом человеке, расположившемся на полосатом троне, кот ясно увидел настоящую чистую породу хищника.

      Казимир молча вился под ногами, суетливо запрыгивал на кресло, проходил по спинке дивана, ловя новые запахи сигарет и туалетной воды. Приглядывался, впитывал, искал бреши в броне сиятельного хана. Изучал всё, что открывалось его взорам — обычному и особенному, — всё, что могло пригодиться для защиты своего единственного любимого человека, такого глупого и слабого, а теперь ещё и ослеплённого.