Внеклассные занятия (СИ) - "KOSHKAWEN". Страница 22

— Прости… — шепчет он, приподнявшись надо мной и поцеловав в припухшие от ласки губы.

Я же была настолько обессилена и возбуждена, что смогла только едва заметно кивнуть головой. Не борясь уже со своим возбуждением, Даня быстро расстегивает джинсы, стягивая их и также незаметно для меня освобождаясь от белья. Он нависает надо мной, целуя губы, а я чувствую как что-то горячее и до невозможности твердое упирается мне в живот. Необычно, но как-то приятно. Ловлю себя на мысли, что хотела бы это потрогать. Видимо, предугадывая все мои желания, Даня берет мою руку в свою, направляя именно к тому, чего я хотела коснуться. Неловко и неумело я касаюсь горячей кожи, ощущая выступающие напряженные вены. Даня руководит мною своей рукой, стимулируя меня обхватить его член. Сделав это, я несколько раз провожу по его поверхности от основания до головки под давлением руки Дани. Неумело, робко, но с удовольствием, чего от себя не ожидала. Закончив этот урок, Даня отпускает мою руку, раздвигая мои ноги шире, прижимая бедра вплотную к своим. Теперь то горячее и твердое, что я только что держала в руках, касается складок моей плоти, в то время как пальцы Дани снова находят клитор, начиная уверенно его стимулировать. Я перевозбудилась от этого настолько, что едва заметно начала приподнимать и опускать бедра, подстраиваясь под темп его пальцев. Почувствовав, что я полностью расслабилась, Даня убирает руку, войдя в меня совсем неглубоко, но боль, пронзившая меня, резко вернула с небес на землю. Я сипло вскрикнула, а все мышцы моего тела напряглись. Мгновенно улетучилась блаженная истома.

— Потерпи, девочка… — шепчет Даня, касаясь губами моего виска, замерев и снова вернувшись пальцами к моему клитору.

Под действием его руки я забываю про боль, мышцы влагалища постепенно расслабляются, впуская его. Медленным толчком Даня проникает в меня глубже, возвращая раздирающую изнутри боль. Следующий толчок делает эту боль уже какой-то мучительно приятной, а я чувствую, как по внутренней стороне бедер медленно стекает теплая кровь, смешанная с моими выделениями. После нескольких фрикций внутри меня боль исчезает полностью, оставляя после себя немного саднящее ощущение. Постепенно Даня оставил излишнюю аккуратность, углубляя и ускоряя толчки, двигаясь отрывисто, почти полностью выходя из меня и проникая вновь. Подстроившись под его темп, я почувствовала, как тугой узел внизу моего живота развязывается, растекаясь приятным теплом от низа живота и по всему телу. Когда я прикрыла глаза, яркие вспышки ослепили меня, а голос сорвался на хриплый стон. После двух-трех более резких и ощутимых победных толчков, Даня быстро вышел из меня, кончив на внутреннюю сторону моего бедра. Горячая жидкость смешалась с подсохшей кровью между моих ног, и мне показалось это таким умилительным, что на лице появилась счастливая улыбка.

— А ты боялась… — улыбается он мне в ответ, приподнявшись надо мной, опираясь на локти. — Ведь не страшно?

Он приник к моей шее, посасывая кожу и прикусывая зубами, затем оставляя на ней влажную дорожку поцелуев.

Не страшно довериться тому, кто заботится о том, чтобы не причинить слишком много боли. Отчасти, на сегодняшний день мне казалось, что Даня был единственным человеком, не стремящимся сделать мне больно.

20. Конфликт

— Я ничего не понимаю… — негодует мама, переворачивая очередную страницу моего школьного дневника. — За последние две недели одни «четверки» уже практически по всем предметам. Кристина…

— Мам, я не гонюсь в «отличники»! — тяну я, равнодушно рассматривая детскую площадку в окне.

— Что значит, не гонишься?! — никогда не думала, что у мамы настолько могут округляться глаза. — У тебя медаль, Кристина! Что за бунт среди года?! Тебе надо срочно браться за голову и подтянуть свою учебу!

— Я и так делаю все, что могу! — не выдерживаю я, повышая тон. — Не отрываюсь от книг, в гимназии не пропускаю ни одного урока, да и допы по истории посещаю…

О том, как насыщенно проходят эти факультативы моей маме лучше не знать… В том-то и дело, что последние две недели все мои мысли были заняты исключительно историей, все свободное время тоже. Оказывается, очень приятно учить историю под чутким контролем руководителя, заниматься с ним любовью в промежутках и вообще довольно весело проводить время. Для остальных предметов гимназии я делала тот минимум, который могла осилить в это смутное для меня время, не насилуя свои мозги, добиваясь желанных «пятерок» матери.

— Значит недостаточно того, что ты делаешь! — раздраженно всплеснула руками мать, захлопывая мой дневник. — Расслабилась дальше некуда! Я не видела, чтобы ты за уроками сидела: постоянно то на факультативе, то у Вики!

Хах, у Вики… Да, у нее, естественно!.. Дальнейшие проповеди матери я слушаю в пол уха, желая прожить этот вечер как можно быстрее и поскорее пойти в гимназию утром. А там будет Даня, и все покажется намного проще и естественнее. Блин, я уже надеюсь на него, как на воздух! С таким желанием, как сейчас я еще никогда на уроки не ходила, тем более на историю. Это ли есть влюбленность?

— Кристина, ты меня слушаешь?! — кипит от гнева мама, переключая мое внимание снова на себя. — Хватит уже витать в мечтах, займись учебой!

— Блин, я ею уже одиннадцать лет занимаюсь! — тоже раздражаюсь я, нахмурившись. — Надоело все! Надоело твое помыкание и борьба за эту злосчастную медаль! Как-будто выпускник без золотой медали не человек!

— Ты почему так себя ведешь?! Сбавь тон и не спорь со мной!

— Это ты со мной не спорь! Не нужна мне твоя чертова учеба! В печенках уже все сидит!..

— Твоя мать права, — вот его голос мне хотелось бы слышать меньше всего сейчас. — И не разговаривай с матерью в таком тоне. Она добра тебе желает.

Как можно пренебрежительнее смиряю Льва Романовича уничтожающим взглядом. Нет, ну какого хера эта жаба вмешивается?! Мне уже с матерью один на один поговорить нельзя?!

— Мам, как называют людей, у которых есть ребенок? — внезапно спрашиваю я, твердым, как металл голосом.

— Родители… — тихо отзывается мать, не понимая к чему я клоню.

— Если есть мама, то как называют второго родителя?

— Отец?..

— А как можно назвать любовника матери? — кажется, я выбиваю последним вопросом маму из колеи, она так и застывает с полуоткрытым ртом.

— Кристина!.. — лишь выдыхает она, краснея и опуская взгляд в пол.

— Никак! — отвечаю я за нее. — Такого товарища можно назвать только «никто». Так вот, я хотела бы попросить, чтобы вы, мистер «никто», не встревали в наши с мамой разговоры. Для меня вы никто. Вы не мой отец, чтобы указывать, что мне делать, как разговаривать, и вообще я смутно представляю, что вы делаете в этом доме.

— Маленькая строптивая дурочка… — выдыхает «никто», поправив очки на переносице и отрешенно покачав головой. — Ты еще матери спасибо скажешь за свою медаль и за то, что подталкивает тебя постоянно… Иначе бы давно уже слонялась по дворам с какой-нибудь шоблой, перебиваясь в одной из самых занюханных школ с «тройки» на «двойку».

— Да как вы смеете меня оскорблять?! — я поднимаюсь с табурета, сжимая руки в кулаки, стервенея просто на глазах. — Вы что в это вообще нос суете?! Таких слов мне родной отец не говорил ни разу!

— Вот и зря! А нужно было еще ремнем в свое время!

Не желая больше слушать гадости в свой адрес, кипя от злости и негодования, я отправляюсь в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Следующие пол дня, проведенные в гимназии, тянулись ужасно долго. Радовала только предстоящая история, но даже на ней мое настроение едва ли поднялось выше уровня плинтуса.

— Списывайте с доски задание на дом и можете быть свободны, — обращается Даня к классу, заканчивая урок.

После звонка с урока мои одноклассники потянулись из комнаты, спеша на предстоящую алгебру. Я не тронулась с места. Заметив это, Даня подошел ближе, облокачиваясь на соседнюю парту.

— А ты что не спешишь, Ярославцева? — улыбнулся он, умиляясь моей угрюмой физиономией.