Внеклассные занятия (СИ) - "KOSHKAWEN". Страница 26

— И что ты?.. — опускаю голову, опираясь в ладони лбом. — Что потом?..

— Кристина, со всей моей любовью к тебе, со всем моим уважением ко Льву Романовичу, я требую, чтобы ты прекратила эту связь!

— Мам, я…

— Заткнись! — мать властно поднимает руку и, кажется, что еще один звук с моей стороны послужит для нее командой, будто для собаки «фас», чтобы отвесить мне увесистую пощечину. — Заткнись сейчас же и пообещай мне прекратить этот фарс! Я не хочу поднимать сейчас бунт, перешагнув через твои чувства и чувства Льва Романовича, не хочу стать препятствием к твоей медали и поэтому даю тебе шанс прекратить все самой…

Ах, медаль… Даже узнав несладкую правду, мать не хочет подставлять под угрозу мою злосчастную медаль, и потому прощает интрижку с учителем… Печально как-то… Конечно, эта малая кровь, которой я могла обойтись сейчас, но грустно от того, что медаль в каком-то плане стала важнее меня самой для родителей.

— Если это все не прекратится — я добьюсь того, что Левина посадят за решетку! Я это сделаю! — мамин взгляд вспыхивает огнем, а я даже не сомневаюсь в правдивости ее настроя. — И твои отговорки про подругу Вику — полнейшая ложь! Я звонила ей, и она мне сказала, что вы уже давно не общаетесь!

— А почему так, она не сказала?! — вспыхиваю я, яростно сжимая руки в кулаки. — Да, мам, я действительно имею связь с историком! И связь эта далеко не платоническая! И да, опережу твой вопрос — мы никогда не предохранялись! И блин, я бы дорого заплатила за то, чтобы увидеть все ваши лица, если бы забеременела! Лицо каждого — твое, папино, всех и каждого из своих одноклассников! А знаете почему? Потому что все вы загнали меня в угол! Все вместе и каждый в отдельности! И чтобы не сдохнуть в этом самом углу от осознания того, что жизнь — дерьмо, я пыталась найти для себя хоть что-то светлое…

Я плачу. Поднявшись из-за стола, закусывая губы и глотая слезы, я кричала то, что долго копила на сердце. Я должна высказаться. Хотя бы сейчас, хотя бы единственный раз… И плевать на выражение лица, с которым на меня смотрит мать! Плевать на ее нервно дергающееся правое веко! Это шок! Определенно! Но почему никто не спрашивает меня, когда готовит для меня какую-либо новость?!

— Теперь вы хотите отнять у меня и это… — сорвалась, знаю, что сорвалась, но остановиться уже не могу, я должна бороться, обязана это делать. — Что ж, я ни за что не допущу того, чтобы Даню уволили, или же того хуже… Почему? Потому что я люблю его… Потому что я испытываю к нему те чувства, на которые никто из вас не способен… Вы выиграли! Я сделаю все, как ты скажешь, мама… Порву с историком, закончу гимназию, получу долгожданную медаль, а потом сдохну от счастья, потому что жить по чужой указке никогда не смогу!

Бог мой, как же я кричала… Сотрясая стены, оглушая саму себя и разрывая и без того пошарканные души — свою и мамину.

Стихнув и окончательно сорвав голос, я побрела в свою комнату. Устав от крика и слез, опустошенная и с настроением «свет погаси, сдохнуть всех попроси», я забылась сном, будто погрузившись в какую-то глухую яму.

На мир следующим днем я смотрела словно через пелену тумана. На истории я едва ли могла поднять взгляд на Даню, а ответить его проникновенным глазам — тем более. От того, что этот человек был рядом — невыносимо больно. И также больно будет еще ближайшие полгода. Но что значит моя боль, если от этого зависит судьба любимого человека?

Дождавшись звонка, я остаюсь в классе, ожидая когда за моими одноклассниками закроется дверь.

— Мама в курсе всего… — тихо произношу я, опустив взгляд в пол, нервно перебирая застежки на своей сумке.

— Я знаю, — отвечает Даня, подойдя ко мне ближе и присев на рядом стоявшую парту. — Она позвонила мне вчера. Предупредила последствиями, если я не оставлю ее дочь в покое…

— Что нам делать, Дань? — обреченно спрашиваю я, не разбирая предметов перед собой из-за пелены подступивших слез.

— Кристина, — выдыхает он, а я уже интуитивно знаю, что он хочет сказать, и знаю, что и от этого станет невыносимо больно. — Я не могу подставлять тебя под такой удар… Ты еще представить себе не можешь, какой разразится скандал, если все выйдет наружу. Бесконечные расспросы, допросы, слухи, сплетни… А тебе ведь надо закончить этот год. И получить медаль.

И он тоже про медаль!.. Эта чертова медаль стала соизмерима со всей моей жизнью, или даже ценнее ее!

— Я не могу подставлять тебя так, — Даня достал сигарету и прикурил прямо в кабинете, но это меня сейчас не удивило. — Я не держусь за это место, и если бы меня его лишили — это мелочи. Но рушить твою едва начавшуюся жизнь — я не могу. Не нужно было переходить черту, не нужно было терять голову тогда, но теперь сокрушаться об этом слишком поздно. Но еще не поздно замять это дело, вернувшись в привычную колею, занять свои места и продолжить жить так, как хотят от нас другие.

— Я люблю тебя, Дань!.. — шепчу я, но в то же время уверенно и стойко, будучи тут же перебиваемой его твердым голосом:

— Кристина… — он смотрит на меня укоризненно, будто обвиняя в собственном безрассудстве. — Не любишь! Поверь мне, не любишь! Это временно все, тебе это лишь кажется… Кажется, потому что ты до этого была одна, тебе было сложно… Я лишь то явление, что проявляется в нужном месте и в нужное время! Понимаешь? Все, что ты себе надумала — миф! Сказка, одна из которых была прочитана тебе в детстве!

Слушаю его, ощущая, как по щекам лениво и обжигающе холодно текут струйки слез. Рассматриваю что-то между досок в полу, будто надеясь найти там ту правду, которую хотела бы сейчас узнать: но там лишь застывшая пыль и обшарканная краска.

— Как так просто взять и отказаться от всего? От наших нескольких часов наедине, от редких, но таких нужных ночей, от прогулок с Таем по заснеженному парку?.. А я ведь с детства мечтала, что когда-нибудь в моей жизни появится заколдованный принц, в самый нужный момент, который превратится в доброго красивого волшебника и избавит меня от всего, что так пугает… — грустно улыбаюсь я сквозь слезы, смеясь в душе над самой собой, над своим жалким положением.

— Заколдованные принцы редко бывают красивыми… — Даня стряхивает пепел на пол, снова глубоко затянувшись. — Они либо чудовища, либо лягушки… У тебя вся жизнь впереди, Ярославцева, не стоит заострять внимание на том, что забудешь через год-два. Тебе надо учиться и продолжать радовать маму — ты же у нее отличница. Остальное должно быть для тебя малозначительным. Поверь мне, я знаю, как это бывает. Уверен, через год ты с содроганием будешь вспоминать какую ошибку совершила, и будешь ежедневно благодарить мать за то, что та сумела сберечь свое чадо, наставив на пусть истинный. Так что, не заморачивайся. Лучше оставить все как есть и не витать в облаках.

— Ты врешь все… — я закрываю уши ладонями, не в силах выдержать еще хоть слова его неправды, этой высокомерной тирады о том, что твой мир, к которому привыкла вовсе не такой и его пора разрушить, стереть в порошок, потому что кому-то так удобнее. — Я не хочу в это верить! Ты неправду говоришь! Ты хочешь, чтобы я просто согласилась, просто отошла в сторону, оборвав все!.. Но я не верю тебе!

— Я не люблю тебя! — как же больно, как зверски больно его слова проникают сквозь меня, расползаясь по всему телу. — И никогда не любил. Мною двигало желание, которое сейчас нужно усмирить и прекратить весь этот фарс немедленно. Ты слышишь? Я не тот сказочный принц, которого ты себе придумала! Я вполне реальный земной человек со своими смертными пороками! И секс для меня ничего не значит, ровно, как и ты, Ярославцева! Я не люблю тебя, кукла!..

Схватив сумку, и едва не зацепившись за стоявший соседний стул, я опрометью выбежала из класса, задыхаясь от слез и боли, сковавшей меня изнутри.

24. Урок гласности

Слово автора:

Прежде всего, хочу сказать спасибо всем огромное за отзывы, за внимание к этой работе и ее персонажам!