Посейдон (ЛП) - Бэнкс Анна. Страница 41

Я киваю, неуверенная, как мне стоит отреагировать на это. Да и вообще на все.

— Есть что-либо еще, что тебя беспокоит, Эмма? — спрашивает Гален, удивляя меня.

Я задаюсь вопросом, зачем понадобилась вся эта возня с рентгеном, если Гален и так умудряется видеть меня насквозь. Как прошлым вечером, в отеле. Когда я наконец-то оделась, проторчав сорок пять минут в душе, выплакивая накипевшее, я обнаружила на своей подушке коробочку клубники в шоколаде и спящего Галена, свернувшегося калачиком на своем уродливом диванчике для влюбленных.

Я прочищаю горло.

— Доктор Миллиган, я не знаю, говорил вам Гален или нет, но мой отец был врачом. Он лечил все мои насморки, царапины, делал прививки. Когда он умер, его сменил его друг, доктор Мортон. Как они могли не обратить внимания на строение моих костей, мой замедленный пульс? Вы же не думаете, что они не заметили бы, что мое сердце находится в другой половине грудной клетки. Я имею в виду, вы уверены в правильности прочтения моего рентгена? Вы же не занимаетесь лечением людей, а специализируетесь на ветеринарии, верно? Вы могли ошибиться.

Гален беспокойно ерзает на стуле. И пока металл с полиэстером не относятся к причиняющим неудобство материалам, полагаю, именно мой вопрос вывел его из зоны комфорта.

Доктор Миллиган подкатывает свой стул на колесиках к столу для осмотра, на котором сижу я. Рефлективно, я склоняюсь к нему, сминая тонкую полоску бумаги, отделяющую меня от винила. Он похлопывает мою руку.

— Эмма, моя дорогая, естественно, вам трудно во все это поверить. И вы правы, я правда не лечу людей, как ваш отец. Но не нужно быть человеческим врачом, чтобы увидеть разницу между моим рентгеновским снимком, Галена и вашим, — в подтверждение, он склоняет свою голову в сторону стены, где на экране светятся снимки наших костей. Затем наклоняется еще.

— Хороший ракурс, — он резко вскакивает на ноги, оставляя за собой вращающийся стул.

Мы с Галеном наблюдаем, как доктор Миллиган лихорадочно меняет снимки местами: свой рентген, мой и Галена.

— Разве это возможно? — говорит он, глядя на нас поверх своих очков, так нахмурив брови, что они стали смахивать на целующихся гусениц.

Гален встает и скрещивает руки, вглядываясь в светящийся экран. Наконец, он говорит:

— Кажется, я не совсем понял, что вы имеете в виду. Что вы увидели?

Доктор Миллиган переводит взгляд на меня, и от своего восторга, кажется, он разом помолодел лет на десять. Я мотаю головой, не в состоянии выдать ни одного приличного предположения. Доктор Миллиган не теряется.

— Первый рентген мой, человеческий. Последний — Галена, Сирены. А между ними снимок Эммы. Это очевидно. Так очевидно, что мне стыдно. Она однозначно не человек. Но и не Сирена.

Услышанное мне не понравилось. Я бы сказала, доктор Миллиган решил, что уже изъяснился яснее некуда и смотрит на нас обоих, словно мы собираемся открыть коробку с подарком, а ему не терпится увидеть нашу реакцию.

Тут на выручку приходит Гален.

— Доктор Миллиган, вы же знаете, когда речь заходит о подобных вещах, я полный ноль. Ради меня, не могли бы вы пояснить нам версию для чайников?

Не люблю я, когда Гален производит на меня впечатление. Стоит мне только выстроить у себя в голове образ заносчивого королевича, как он тут же переворачивает его с ног на голову, портя всю картинку.

Доктор Миллиган усмехается:

— Конечно, мой мальчик. Эмма ни человек, ни Сирена. Она является и тем, и другим. Хотя я не знаю, как такое возможно. ДНК Сирен весьма отличается от человеческого.

Гален отходит назад и плюхается обратно на стул. Я бы сделала тоже самое, если бы уже не сидела. Мы оба впериваем взгляды в светящийся экран. Вглядываясь в него, я представляю, как два снимка по бокам совмещаются в один. Кости Сирены и человека сливаются в одно целое, пока на экране не остается единственное изображение: мое. Скомбинированное из двух.

— Это возможно, — тихо произносит Гален.

Доктор Миллиган прислоняется к стене, а его лицо так и светится любопытством.

— Такое уже случалось раньше, — говорит он, сцепляя вместе пальцы, вероятно чтобы сдержать нетерпение. — Ты слышал об этом, не так ли?

Гален кивает и поворачивается ко мне.

— Это главная причина Великой Войны. Причина, почему существует две территории, — говорит он. — Тысячелетия назад, Посейдон решил жить на суше, с людьми. Общение с ними тогда еще не было вне закона, просто не одобрялось свыше. Люди превратили его в одного из своих божеств, принося ему в жертву животных и создавая изображающие его диковинные статуи. Они даже построили город для него и присоединившихся к нему на суше Сирен. Тартессос, так они его назвали.

— Атлантида? — охает доктор Миллиган, хватаясь рукой за сердце.

Гален кивает.

— Некоторые люди сперва называли его так.

Он поворачивается ко мне.

— Посейдону нравилось жить с людьми. Он разрешил своим последователям вступать с ними в браки. Даже сам выбрал себе в жены человеческую девушку, против воли своего брата, Тритона. Тритон считал, что люди были отравляющими и несущими разрушение, а браки с ними противоестественны. В знак своего неодобрения, он разделил территории; на территории Тритона стали жить те, кто был против людей, а у Посейдона — те, кто считал иначе. Посейдон проигнорировал своего брата и продолжил жить, как прежде, используя свой дар, чтобы прокормить растущее население Тартессоса. К несчастью, выбранная им спутница принадлежала другому, человеческому королю.

— Какому человеческому королю? — уточняет доктор Миллиган, подкатывая обратно свой стул и обтряхивая его, словно тот успел зарасти пылью.

Гален пожимает плечами.

— Я не знаю, — он снова поворачивается ко мне, лукаво улыбаясь. — Да и не важно. Мы, Тритоны, склонны недолюбливать людей.

— Не слишком хорошее качество, как для посланника, — отвечаю я. — Но не волнуйся. Я не расскажу доктору Миллигану. Или Рейчел.

Гален ухмыляется.

— В общем, человеческий король прислал пол своей армии, чтобы якобы забрать "свое". Он заручился поддержкой других человеческих королевств, нарассказывав историй о порабощении и противоестественном скрещивании с людьми. Когда нагрянули войска, они убили всех, кого застали, включая нескольких детей-полукровок самого Посейдона. Чтобы остановить резню, Посейдон обратился за помощью к Тритону. Тритон согласился помочь, при условии, что Посейдон покинет город и останется жить, как Сирена, до конца своей жизни. Тот согласился. Тритон использовал свой дар, чтобы призвать огромные волны, уничтожившие город, полукровок и человеческие войска.

В живых не осталось никого. После этого, генералы решили помогать друг другу в борьбе против людей. Скрещивание с людьми стало вне закона, а потомство от такого союза стало считаться выродками, — Гален замялся на последнем слове, наверное, зная, что это непременно заденет меня, учитывая, что я и есть полукровка. Тем не менее, я не чувствую себя обиженной. Рассказанная им история прозвучала скорее, как цитирование, чем пересказ своими словами. Что заставляет меня думать, что он не верит ей, или хотя бы, не доверяет некоторым ее частям. К тому же, то, как он смотрит на меня сейчас, едва ли сможет заставить меня почувствовать себя "выродком".

— Я думала, война была между королевствами. А не против людей, — говорю я ему.

Гален качает головой.

— Мы никогда не воевали друг против друга. Не физически, по крайней мере, — незнакомая мне эмоция проскальзывает по его лицу, исчезая, словно вспышка фотокамеры.

— Так значит, Дар Тритона — контроль над морем? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Гален, потирая шею. — Не совсем так. Мы не знаем, как у него это вышло. Кто-то говорит, что он вызвал разлом земли и из-за этого возникли волны. Кто-то говорит, он сделал это, разогнав волны до высокой скорости. Мы не знаем. Прошло много времени, с тех пор, как королевская семья унаследовала Дар Тритона. Так много, что даже Архивы расходятся во мнении, в чем же он состоит.