XXI век не той эры (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 11

Ночевать остались в пещере, и было уже нестрашно; пятнадцать человек взрослых людей, из которых восемь — мужчины. Что с нами могло случиться?

Среди ночи нестерпимо захотелось в кустики. Некоторое время проворочавшись, поняла, что терпеть до утра — плохая идея. Я выбралась из спального мешка, натянула кроссовки, штормовку и, вооружившись фонариком, двинулась в темноту, прислушиваясь к хоровому сопению друзей. Аккуратно выбравшись на свежий воздух, с удовольствием подышала и, сделав свои дела, отмахиваясь от обрадованных моим появлением комаров, полезла обратно в пещеру.

Луч фонаря высветил совершенно пустое пространство: ни людей, ни вещей, ни звуков.

— Эй, народ! — настороженно позвала я. — Ребят, это правда не смешно! Ну и прячьтесь, идиоты, — буркнула раздражённо, оборачиваясь к выходу. И замерла в ужасе, потому что выхода за моей спиной не было. Того самого, через который я только что пролезла. Широкой низкой щели, из которой тянуло сквозняком. Опять развернувшись к центру пещеры я вдруг осознала: это была не та пещера. Не та — в том смысле, что ни на одну из трёх наших пещер она не походила ничем, кроме темноты и прохлады.

Пытаясь сдержать подступающую панику, я обошла пещеру по кругу, уговаривая себя, что выход где-то рядом, просто я проскочила нужную пещеру, ошиблась, брежу, сплю или просто спросонья плохо соображаю.

Обнаружилось целых три прохода. И сквозняком, на который я отчаянно надеялась, не тянуло ни из одного. И спёртый тяжёлый воздух утверждал во мнении: если выход где-то есть, то он не рядом.

Первое время я честно не поддавалась панике. Шла, старательно выбирая маршрут, отдавая предпочтение наиболее широким и будто бы идущим вверх коридорам. Я выберусь, говорила я себе. Не может же это быть на самом деле, это просто какой-то сон, всё будет хорошо. Но ноги уставали, дышать было тяжело, сырость и холод пробирались под тонкое термобельё, а выхода всё не было.

А потом, мигнув напоследок, погас фонарик, последнее время не столько освещавший мне путь, сколько позволявший сохранять надежду.

Я ведь не экстремал, совсем. Я пусть и довольно непривередливая, но совершенно городская девочка. Я люблю гулять по лесу, но нестрашному, близкому к городу и в сопровождении человека, умеющего отлично ориентироваться на местности. Я никогда не умела действовать в чрезвычайных ситуациях, навыки выживания ограничивались прочно забытым школьным курсом ОБЖ. Может быть, я сумела бы сохранить присутствие духа, случись со мной что-нибудь… обычное, нормальное, пусть и страшное, о чём рассказывают в новостях. Крушение поезда, землетрясение, пожар, террористы. Да окажись тут лес, я бы, наверное, придумала, что делать. В конце концов, я же не какой-нибудь задохлик, я бы и на дерево смогла влезть, чтобы оглядеться.

Но в кромешной темноте, в одиночестве, под землёй, не имея ни малейшего понятия, где я нахожусь и как вообще сюда попала, и есть ли из этих пещер выход?

Я плакала, кричала до хрипоты, кого-то звала и, держась за стену, таращась в темноту бесполезными слепыми глазами, брела куда-то наугад. Спотыкалась, иногда падала. Но упорно брела вперёд, протискивалась куда-то, содрогалась от омерзения, когда рука наталкивалась на что-то мокрое, холодное или склизкое. А темнота смотрела на меня, населённая кошмарами моих фантазий, и чего-то ждала.

Нестерпимо хотелось пить и проснуться. А потом я упала, и то ли мгновенно уснула, измученная страхом, то ли просто потеряла сознание.

Пробуждение не принесло неожиданных открытий, я вновь куда-то брела. Окончательно одурев от жажды, судорожно вылизывала какие-то мокрые камни.

В какой момент разум оставил меня, я так и не поняла. Потом темнота проклюнулась какими-то мутными гротескными образами: то ли людей, то ли животных, а, вероятнее всего, тех самых тварей, которых порождало моё собственное воображение. Непонятные существа со щупальцами, зеленоглазые люди с красной кожей, какие-то белые аморфно-человекообразные облака. Но уцепиться ни за что так и не получилось. Потом я очнулась в углу знакомой маленькой комнаты, и через пару мгновений вновь ухнула в темноту.

Но даже испугаться не успела, потеряв сознание.

Из небытия меня вывел знакомый уже встревоженный голос.

— Ну, тихо, Оленька, тихо, всё хорошо. Ноги освободил? — это уже куда-то в сторону. — Просыпайтесь, просыпайтесь, всё уже в порядке, — мягко, но настойчиво продолжал звать меня голос.

Открыв глаза, попыталась сфокусировать взгляд. На периферии всё плыло и кружилось, прямо перед лицом прыгали чёрные мушки, но постепенно картина начала проясняться. Надо мной склонилась пара встревоженных лиц: пожилой японец и какой-то мужчина средних лет с красивым строгим лицом индейского вождя.

— Как вы себя чувствуете, Оля? — проговорил индеец. Я уже не удивилась чистоте произношения и тому, что за две тысячи лет язык почти не изменился. Я наслаждалась. У вождя был потрясающе красивый низкий баритон, и беспокойство в нём отзывалось мягкими мурлычущими интонациями.

— Жить буду. Наверное, — честно призналась я, удивившись лёгкой хрипотце в собственном голосе.

— Вставайте, только аккуратно, — обратился ко мне Исикава, придерживая за локоть. От слабости меня потряхивало ещё сильнее, чем в первое пробуждение в этой самой комнате, и я бы наверняка завалилась на полпути. Но мужчины в четыре руки практически подняли меня с кресла, удерживая с двух сторон под локти. Я почти висела на их руках.

— Никуда не годится, — качнув головой, индеец поморщился. Я уже набрала воздуха на отповедь, — этого я по крайней мере не боялась, и если уж кривит на меня рожи, пусть узнает, что я о нём думаю, — но вождь меня приятно удивил. — Цепляйтесь, — проговорил он, приобнял меня чуть повыше талии, наклонился и подхватывая под колени второй рукой. — Нобо, приведи тут всё в порядок, ладно?

— Кичи, ты куда? — встревожился японец.

— Недалеко. Нобо, девочке надо привести себя в порядок, ей и так досталось, — нахмурившись, возразил индеец.

— Но это не по правилам. Чёрный трибун…

— Ничего не узнает, — спокойно оборвал его Кичи. — А если узнает — это его дело. Я не учу сына Тора убивать людей, а он не должен учить меня их исцелять.

— Ты, конечно, храбрый, но Ульвар не будет разговаривать, — со вздохом проговорил Исикава.

— Теояомкуи не мой бог, но встретит меня с улыбкой, — невозмутимо проговорил индеец и со мной на руках направился куда-то за пределы узилища.

Выйдя в неширокий и такой же белый коридор, он повернул направо, потом ещё раз направо, потом налево. Мы попали в небольшой и очень уютный зал ожидания с расположенными по кругу диванчиками и фонтаном посередине (и они серьёзно хотят сказать, что это у них помещается на военном корабле?!), выполненный в тёплых кофейно-бежевых тонах. Нырнув в ещё один коридор, немного прошли и зашли в ещё одну белую стерильную комнату немного больше моей камеры. Посередине возвышался большой белый параллелепипед, похожий на алтарь, только с невысокими каменными бортиками. Кичи посадил меня на этот стол.

— Не бойся, это просто устройство для мытья, — ободряюще улыбнулся он.

— А почему такое странное? — хмыкнула я.

— Оно автоматическое. Тебе нужно будет просто лежать, а аппаратура всё сделает сама.

— Такое сложное устройство ради такой простой функции? — озадаченно пробормотала я. Впрочем, чего от них ожидать после холла с фонтаном! Но чувство моей признательности к этому вождю достигло апогея. Куда там, я, несмотря на весь идиотизм и ужас собственного положения, уже готова была влюбиться в этого мужчину! Тактичный, предупредительный, храбрый, на руках носит, а уж голос — вообще без комментариев. И это я ещё не говорю про высокие скулы, тёплые карие глаза и совершенно сногсшибательную улыбку, от которой так и хочется расплыться расплавленной лужицей.

— Мытьё — это не единственная функция, — сверкнул белыми зубами в весёлой улыбке индеец. — Кроме того, оно обрабатывает ожоги до ста процентов поверхности тела, позволяет восстановиться после переохлаждения и спасти обмороженные конечности, а также может осуществлять различный лечебный массаж для реабилитации, например, сложных переломов или атрофии. Ну, и ещё кое-что по мелочи. Например, облегчает родовспоможение, — и он рассмеялся, глядя на мою вытянувшуюся физиономию.