И девять ждут тебя карет - Стюарт Мэри. Страница 55

— У меня был еще один кошмар.

— Я знаю, поэтому и пришла.

Он поднял голову, потом сел в кровати:

— Сколько времени?

— Половина второго.

— Разве вы еще не ложились? Вы ходили на танцы в Субиру? Вы мне не говорили, что пойдете.

— Нет, меня там не было. Я оделась, потому что...

— Вы ведь не уйдете? — Его шепот стал таким громким, что я поднесла палец к губам.

— Тихо, Филипп. Нет... то есть да, но я не оставлю тебя одного, не бойся. Ты пойдешь со мной.

— Пойду с вами?

Я кивнула и присела на край кровати. Большие круглые глаза уставились на меня. Мальчик сидел очень тихо. Не могу сказать, о чем он думал. Не помню, как звучал мой голос, знаю только, что губы у меня застыли, поэтому трудно было говорить. Я сказала:

— Филипп.

— Да, мадемуазель?

— Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не... тебе не очень хочется спать?

— Да нет.

— Хорошенько проснулся? Ничего не болит?

— Нет.

— Ты пил сегодня какао? — хрипло спросила я.

Он искоса посмотрел на молочник, потом снова на меня. Филипп колебался, потом наконец сказал:

— Я его вылил.

— Ты... что? Почему?

— Ну... — неуверенно сказал он, глядя на меня, потом замолчал.

— Послушай, Филипп, я не буду тебя ругать. Просто хочу знать. Оно было противное на вкус или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Вообще-то не знаю. — Снова взгляд искоса, потом внезапный порыв откровенности: — У меня осталась с прошлой ночи та бутылка, и я ее спрятал. Я не стал вам говорить...

— Бутылка? — удивленно спросила я.

— Ну да, — ответил Филипп. — Этот замечательный лимонад. Я выпил лимонад вместо какао. Он уже выдохся, но все равно был вкусный.

— Ты... не сказал мне об этом, когда я пришла, чтобы сделать какао.

—Ну, — заметил Филипп, — я не хотел вас огорчать. Ведь вы всегда сами варите какао и... что с вами?

— Ничего, ничего. Ох, Филипп!

— В чем дело, мисс Мартин?

— Думаю, я просто устала. Вчера очень поздно легла, а сегодня еще не ложилась.

— Вы на меня не сердитесь?

— Нет, не сержусь.

— Почему вы сегодня не ложились?

— А теперь слушай меня, малыш. Ты знаешь, что твой дядя Ипполит возвращается завтра... нет, уже сегодня?

Лицо мальчика осветилось радостью, словно солнечный луч озарил речную гладь, и вдруг меня охватило глубокое чувство покоя. Кажется, мы все-таки доберемся до тихой гавани после шторма.

Филипп спрашивал быстрым взволнованным шепотом:

— Когда он приезжает? Почему он возвращается? Кто вам сказал? Когда мы с ним встретимся?

— Для этого я и пришла к тебе, — сказала я, как будто это было вполне естественным и разумным поступком. — Подумала, что мы можем уйти сейчас же. И чем скорее, тем лучше, — неловко закончила я, чувствуя, что мои не до конца продуманные объяснения замирают у меня на губах под внимательным взглядом ребенка.

— Вы хотите сказать, что мы пойдем сейчас на виллу Мирей? Встречать дядю Ипполита?

— Да. Может быть, его еще нет, но я подумала...

— А дядя Леон знает? — настороженно спросил Филипп.

Я с трудом проглотила слюну:

— Дорогой Филипп, не думаю, что ты поймешь, но хочу, чтобы ты доверился мне и пошел со мной как можно быстрее и как можно тише. Твой дядя Леон...

— Вы уводите меня от него.

Это был не вопрос, а констатация факта. Лицо мальчика было неподвижно, но глаза смотрели внимательно и дышал он неровно и быстрее, чем обычно.

— Да, — ответила я и приготовилась к неизбежному «почему?»

Но он ничего не сказал. Ужасный ответ был ему известен.

— Мой дядя Леон меня ненавидит. Я это знаю. Он хотел бы, чтобы я умер. Правда ведь? — сказал он своим тоненьким серьезным голоском, в котором не было и тени удивления.

— Филипп, зайчик, — ласково сказала я, — боюсь, он хочет тебя обидеть. Я тоже не очень-то люблю твоего дядю Леона. Думаю, нам лучше убраться отсюда, ты должен только довериться мне и пойти со мной.

Филипп, ни минуты не колеблясь, откинул одеяло и схватился за край ночной рубашки, приготовившись стащить ее через голову, но внезапно остановился.

— Тот выстрел в лесу, он ведь был не случайным?

Услышав этот вопрос, исходящий из спутанных складок детской ночной рубашки, я едва не задохнулась. Кажется, уже не нужно притворяться.

— Нет, это была не случайность, — ответила я. — Вот твой жакет.

— Он пытался меня убить?

— Да, — сказала я таким обыденным тоном, что, спохватившись, добавила: — Не бойся, Филипп.

— Я не боюсь, — ответил он, надевая дневную рубашку. Когда его лицо показалось из-под воротника, я увидела, что он говорит правду. Он был натянут как струна, и его черные глаза — глаза де Вальми — сверкали словно угли. — Я очень долго боялся, с тех пор как приехал в Вальми, но не понимал почему. Я чувствовал себя несчастным и ненавидел дядю Леона, но не знал, почему я все время боюсь. Теперь знаю и больше уже не боюсь. — Усевшись на кровати рядом со мной, он стал натягивать носки. — Мы пойдем к дяде Ипполиту, все ему расскажем, и моему дяде Леону отрубят голову на гильотине.

— Филипп!

Он поднял глаза и посмотрел на меня:

— А что бы вы сделали с ним? Убийцам отрубают голову. А он убийца.

«Тигры рождают тигрят, — подумала я, — да, тигры рождают тигрят». На минуту мальчик стал похож на Леона де Вальми. Но это был только ребенок, он не понимал как следует, что говорит.

— Знаешь, он ведь не убийца, — возразила я. — Ты пока что жив и вовсе не собираешься умирать. Только мы должны поспешить и идти страшно тихо. Смотри, вот твои ботинки. Нет, не надевай. Неси их в руке, пока мы не выйдем из дома.

Он подхватил ботинки и встал, потом, как маленький ребенок, взял меня за руку:

— Куда мы идем?

— Я тебе уже говорила. К твоему дяде Ипполиту.

— Но мы не можем прийти на виллу Мирей, когда его нет, — неуверенно сказал он. — Утром они первым делом бросятся туда за нами.

— Знаю. — Его рука задрожала в моей ладони; я притянула его к себе так, что он прижался к моим коленям, и обняла. — Нам ничего не грозит. Нас поведет наша счастливая звезда, Филипп. Она не обманет. Ты помнишь мсье Блейка, англичанина?

Он кивнул.

— Ну так вот, у него в лесу Дьедонне есть хижина, где он иногда ночует. Я знаю, что сегодня он там, потому что, когда хотела лечь, увидела в горах, там, где она стоит, маленький огонек. Мы сейчас же пойдем туда, он примет нас, а завтра отвезет к твоему дяде Ипполиту. Все будет хорошо, вот увидишь. Я тебе обещаю.

— Хорошо. Взять этот шарф?

— Да. Ты надел теплый свитер? Хорошо. Балконную дверь мы запрем. Я думаю... Все в порядке? Постарайся не шуметь.

Я остановилась у дверей, положив руку на ключ, торчавший в скважине, и прислушалась. Филипп ступал рядом со мной тихо, как привидение, ухватившись рукой за мой локоть. Глаза его казались огромными на бледном личике. Ничего не было слышно. За нашей дверью простирался огромный дом, темный и молчаливый, казавшийся необитаемым. Мадам де Вальми уже, наверное, спала, Бернар был пьян, а сам тигр, притаившийся внизу в своем логове и ожидающий известия о смерти, — этот тигр был беспомощным инвалидом...

Влажной рукой я нажала на скользкую дверную ручку и приоткрыла дверь, потом взяла Филиппа за руку и вышла с ним в темный коридор. Мимо часов, которые когда-то пробили для нас двенадцать раз, вниз по лестнице, где я потеряла свою туфельку, вдоль темного пространства, окаймленного с обеих сторон слепыми пятнами дверей, под косыми взглядами фамильных портретов... Огромный дом скользил мимо нас в полутьме, бесплотный, как декорации к фантазии Кокто, и наконец лихорадочное и бредовое бегство привело нас к тяжелой двери, которая вела во двор, к желанной свободе.

Дверь была заперта. Очевидно, для слуг, которые должны были вернуться с танцев, был оставлен открытым другой вход, но у меня не хватало духу вернуться. Тяжелый ключ легко и бесшумно повернулся в замочной скважине, но дверь не открывалась. Я шарила руками в темноте по обитой железными полосами двери в поисках задвижки. Было слышно, как рядом со мной Филипп легонько втянул в себя воздух и задрожал. Я встала на цыпочки и подняла руки, наконец нашла запор и отодвинула его. Он подался с громким визгом, словно мандрагора, которую вырывают с корнем в полуночном лесу. Звук отдался бесконечным эхом в коридоре и, казалось, разнесся по всему дому. Дрожащими руками я потянула к себе дверь, каждую минуту ожидая услышать гудение инвалидного кресла.