Больше, чем страсть - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 18

– Я в порядке, па, жива-здорова, в порядке, – неживым голосом уверяла Надя и не выдержала-таки, всхлипнула. – Мне только до тебя доехать надо. Только доехать.

– Да что с тобой, детка?! – взревел перепуганный Максим Кузьмич.

– Я приеду, па, приеду и все тебе расскажу, – всхлипывала она, – а сейчас мне лучше не говорить, а то я не выдержу.

– Я сам за тобой приеду, сейчас же! – решил дед.

– Не надо, па, поездом быстрее, мне скорее к тебе надо! – уже плакала вовсю Надюха.

– Тогда держись, держись, маленькая! – напутствовал дед. – Позвони мне с вокзала, когда в поезд сядешь, скажи, какой вагон. И держись! Раз здорова, все остальное преодолеем, Нюшенька.

Она держалась. Кое-как просипела деду номер вагона и время прибытия, а потом и отключила телефон. И старалась всю дорогу ни с кем не разговаривать. Наде казалось, что стоит открыть рот и заговорить, как из нее польются реки слез и затопят ее сознание, и тогда она уже ничего не сможет понимать и чувствовать, кроме выворачивающей все нутро боли. За двадцать минут до прибытия на станцию Надя уже стояла в тамбуре, сбежав от людей.

И прыгнула на руки к деду, встречающему ее, прижалась сильно-сильно и только тогда заплакала. А он гладил по голове, успокаивал и не спешил расспрашивать. Отвел за ручку, как маленькую, к машине, усадил, сам сел за руль, сунул бумажные платочки и бутылку воды Наде в руки, а потом вдруг прижал к своему боку, подержал так и расцеловал в голову.

– Ну, поехали? – спросил дед и подбодрил: – Ничего, дома отогреешься, я тебе плюшек напек.

– С ко-о-зьим молочком? – совсем уж по-детски всхлипнув, спросила Надюшка.

– С ним, – улыбнулся Максим Кузьмич.

Когда Надюшка была маленькая, она однажды сильно заболела, и болезнь такая странная оказалась – высоченная температура держалась больше недели и никакого насморка, кашля, только силы убывали, и Надя слабела и слабела. Врачи никак не могли поставить диагноз. В селе, в котором расположилось хозяйство Максима Кузьмича, жила одна старушка травница. Вот она и посоветовала отпаивать девочку козьим молоком. Молоко совершенно не понравилось малышке на вкус, и тогда та же бабулька дала рецепт особых плюшек с кусочком масла внутри, которые с этим молоком очень сочетались. Вот это ребенок оценил, распробовал и уплетал с большим уважением. А молоко помогло – Надюша вылечилась без всяких лекарств. С тех пор, если что-то случалось трудное в ее детской жизни, дед «лечил» внучку своими изумительными плюшками с молоком.

Кстати, именно из-за этого случая он завел в хозяйстве коз, а потом начал делать козий сыр, и твердый, и мягкий, вкусню-ю-щий! А хозяйство его тогда находилось совсем рядом с городом, им и переезжать-то не пришлось, так и жили в городской квартире, поэтому сыр привозил дед домой совершенно свежим – только-только сделанным, «снятым», как это называют, обалденная вкуснятина.

И сейчас, сидя рядом в машине и всхлипывая, Надюшка вспомнила об этом ритуале «лечения», и так ей сыру захотелось и плюшек дедовых с молоком. А еще свернуться рядом с дедом калачиком, спрятавшись под его рукой от всего на свете…

Плюшки она ела вперемешку со слезами – не удержалась, начала сразу рассказывать. Обо всем – с того момента, как пришла наниматься на работу и Казарин засветил ей дверью в лоб. И про командировку в Китай, как и что там у них было, и про заимку, про счастье, переполнявшее ее выше небес, про то, как вернулись – все-все. Кроме совсем уж личных, интимных подробностей, тайных жарких воспоминаний. Говорила, говорила – и как увидела эту фотографию в журнале с Оксаной Закир, и что Даниил ей сказал про сексуальную свободу, по которой все гуляют на сторону и меняют партнеров, и как она его по-настоящему на какое-то время пожалела…

Дед слушал, не перебивал, а когда Надюха замолчала, задумался. Отвернулся от нее и долго смотрел в окно.

– Па, ты чего молчишь? – почти шепотом, испуганно спросила Надюшка.

– Здесь недалеко городок маленький, а там старинная церковь. Истинная, в ней даже не торгуют, все за стенами храма, – заговорил вдруг о странном Максим Кузьмич. – Батюшка там настоящий, чистый духом. Отец Иннокентий. Мы с тобой завтра съездим, если захочешь. Постоишь в церкви, и как-то светлее на душе становится, спокойнее. – Он повернулся к внучке, улыбнулся грустно. – Это ты правильно ему сказала, что свечку за здравие поставишь.

– Ты серьезно? – удивилась Надюха.

– Мне бы по-хорошему встретиться с этим твоим Казариным и морду ему набить, да только толку от этого никакого.

– Па, он вполне и в ответ может, – пролепетала Надя, испугавшись, что дед вполне способен и в драку за нее полезть.

– Не может, – отмахнулся Максим Кузьмич, – знаешь, как сказано: «Гнев отцовский и богатырю не одолеть». Не об этом я. – Он снова задумчиво посмотрел в окно. – Тут другое странно, – и опять повернулся и посмотрел на внучку. – Ты у меня девочка хоть совсем не по годам умненькая, но молодая, конечно, неопытная, мудрости и знаний жизни еще не нарастила. Но чтобы так по глупости на комплименты и соблазнения мужские не попасться, на это у тебя разумения вполне хватает. Вот я и думаю, что сильно он тебя зацепил, сразу. Да и винить-то его особо и не в чем.

– Как не в чем? – поразилась Наденька. – Он же меня обманул!

– А вот скажи, он что-то тебе обещал, ну, там, говорил: будем жить вместе или «ты моя девушка»?

– Не-ет, – подумав, покрутила головой Надюшка.

– В любви признавался, намекал, что вы пара и что он к тебе испытывает какие-то особые чувства? – перечислял дальше дед.

– Не-е-ет, – снова покрутила головой Надюха. – Говорил, какая я необыкновенная, удивительная, привлекательная, что таких не бывает, и все такое.

– Ну, это кто бы спорил, – хмыкнул дед, – но это очевидные вещи, и говорил он чистую правду. А никаких обязательств и обещаний Казарин тебе не давал. К тому же ты прекрасно знала о его репутации страшного бабника, да еще и Ольга Павловна тебя предупреждала. Он просто так живет, понимаешь? Он и предположить не мог, что ты придумаешь какой-то там серьез, потому что встречается и спит исключительно с женщинами своего круга: циничными, расчетливыми, развращенными, все понимающими, играющими по принятым в их светской тусовке правилам, делающими на мужика ставку и соглашающимися на не обязывающий ни к чему секс.

– И все же он понимал, что я от них отличаюсь и специально не сказал про эти свои жизненные принципы и устои, не предупредил, что не приемлет серьезных отношений, так ему хотелось очередной победы, разнообразия, – обиженно обвинила она.

– Скорее всего так и было, – вздохнул тягостно дед и спросил: – А если бы он предупредил о своих принципах жизненных, ты бы на ту заимку поехала?

– Теперь не знаю, – подумав, честно ответила Наденька.

– Вот видишь, значит, не один он виноватый, – усмехнулся грустно дед. – И понеслась бы ты с головушкой забубенной, хоть предупреди он тебя, хоть вообще начни отговаривать. Еще бы и настаивать стала. Это, Нюшенька, страсть, влечение, с ней очень тяжело бороться. А еще тяжелее мозги включать, когда в тебе это влечение зашкаливает. К тому же у вас не возникло душевной близости, сплошная физиология, и все, не успела ты его как личность узнать.

– Как это, не возникло? – не поняла она. – Я же люблю его, па!

– Да? – усмехнулся Максим Кузьмич невесело. – А ты уверена? Вот ты рассказывала, что вы много говорили о театре, актерах, фильмах, книгах. Он тебе истории рассказывал, ты ему о Китае. А вот скажи, он хоть что-то про себя говорил? О семье, о прошлом, о своих увлечениях, где учился, как стал бизнесменом?

– Не-е-ет, – протянула, покрутив головой, потрясенная таким открытием Надюха. – Ничего такого, личного…

– Во-от, – констатировал Максим Кузьмич и продолжил: – А тебя расспрашивал про твое прошлое, историю твоей семьи? Ты ему что-то о себе рассказывала?

– Ну-у… – совсем растерялась она, – спросил, на кого я учусь, я сказала на экономиста, на следующий год еще и на бухгалтера поступлю, он похвалил…