Мистерия (СИ) - Мелан Вероника. Страница 33

— Заслужила. Возьми.

И он повесил ей на шею амулет. Настоящий, плотный, серебристый, на длинной вытертой веревочке. Круглый знак, символ Равновесия, и сужающаяся к центру спираль — это все, что она успела разглядеть, прежде чем содрогнулась от первого за долгое время касание чужих рук. Не порадовалась ему — едва сдержала тошнотворный позыв.

— Поможет стабилизировать накопленную силу и использовать ее. Без амулета не сможешь.

Она лишь кивнула, не сумела выдавить простого «спасибо», а маг с тростью уже растворился не в окне — в черной дыре-разломе, откуда, казалось, выглядывала сама смерть.

Тайра не стала дожидаться — рванулась от страшного места прочь и бежала-бежала-бежала, запомнив лишь одно: как стучал по груди ровный металлический привязанный к черной веревочке круг.

А потом случилось «это».

Она сумела поднять камень.

Камень иллюзорного города — города-призрака. Сидела, как обычно, на вымощенной площади недалеко от излюбленной клумбы, смотрела на траву и набухающие бутоны Деры — мимо ходили люди, проезжали телеги торговцев, гомонила у фонтана детвора, пыталась выловить со дна медные монетки — на них то и дело прикрикивал городской смотритель. Она невидима для людей, люди прозрачны для нее — все, как обычно, — сосуществование бок о бок двух миров — реального и вымышленного (смотря с какой стороны смотреть), и тут… камень.

Она взялась за него, не задумываясь, пребывая не то в прострации, не то в привычной мозговой усталости, глядя на цветастую накидку проходившей мимо женщины и пытаясь предположить, какого та цвета, оранжевого или же ярко-розового? — Криала поглощала краски, заглатывала их, слизывала с холстов невидимым языком и ухмылялась, — когда неожиданно поняла, что подкидывает на ладони камушек.

Серый, угловатый, шершавый… Не просто подкидывает, и тот подлетает в воздух на несколько тилитов, — а чувствует его. И, как только поняла, только лишь сумела осознать невероятность происходящего, как камень тут же пролетел сквозь ладонь и упал на землю.

— Нет-нет-нет, — зашептала Тайра и заползала вокруг клумбы. — Давай еще раз…

Пальцы сжимались вокруг травинок, елозили по борту клумбы, проходили сквозь булыжники, но не ощущали ни листьев, ни почвы. Камешки, кусочки глины — большие и маленькие — несмотря на усилия, оставались лежать на земле: для них существование рядом женской ладони оставалось, как и прежде, под сомнением; миры не желали вновь пересекаться.

Или же у нее не хватало силы? Случилась расконцентрация?

— Как же так?

Тайра приказала себе успокоиться: уселась на булыжную мостовую, не чувствуя под собой ни тепла, ни холода, поджала под остатки оборванной тулы босые ноги, сжала пальцами левой руки амулет, закрыла глаза и сосредоточилась. Копись сила, копись — стабилизируйся, набирайся, — а правой рукой все водила сквозь мелкие, лежащие у подножия клумбы камешки.

Спокойное чуть свистящее дыхание, размеренные удары сердца, ровный ток энергии от сердца и живота к руке, к руке, еще к руке и снова к руке…

Жаль, что маг не объяснил, как пользоваться медальоном — ушел, а она не успела спросить. Жаль, что упустила возможность, не совладала со страхом, а другого шанса не будет.

Сколько она просидела так, фокусируя все внимание на ладони? Неизвестно. Но когда глаза открылись, Тайра с замиранием сердца увидела, что желтоватый спекшийся кусочек глины, вновь покоится в руке — прямо на линии ума. Между линией судьбы и линией сердца.

И она вновь — Боги, спасибо! — чувствует его.

Неопределенное время спустя.

Дом Кима выглядел таким, каким она помнила его: белые, выгоревшие на солнце каменные стены, потрескавшаяся у фундамента краска, пыльные ставни и немытые окна.

Архан. Она нашла его так же, как находила другие места, — по невидимой звездной карте. Долго переминалась у входа — яркого куска пространства, — боялась, что тот отторгнет ее, стоит прикоснуться, но «вход» совершенно неожиданно дал добро. Поупирался, как раскисшее желе, повибрировал и… впустил странницу внутрь.

Нет, не как живого человека, как призрака, но все-таки впустил.

Руур Тайра отыскала быстро — не стала тратить силы и время на пешую прогулку Бог знает откуда (пойди она пешком, как человек, и дневала бы в раскаленной пустыне столетиями напролет, если бы они у нее, конечно, были — эти столетия), а просто закрыла глаза, воспроизвела в голове знакомую улицу, а Коридор довершил остальное, как делал это всегда, — воссоздал предметы по требованию теперь уже окрепшего разума. И улицу, и глиняные горшки у домов, и лавку торговца с корзинами напротив.

Дом Кимайрана выставили на продажу. Не стали вкапывать столбик, как сделали бы для богача, — пожалели дерева, а поставили табличку прямо на уступ рядом с приоткрытой дверью.

«Продается. Входите и смотрите. Открыто»

Открыто.

Окажись дверь запертой, и ей пришлось бы разбить стекло. Нет, на удар кулаком по твердой поверхности силы бы не хватило, но вот чтобы поднять и кинуть камень — это наверняка.

Хорошо, что не пришлось кидать.

За спиной, шоркая подошвами по песчаной дороге, прошагали две весело щебечущие женщины, по макушку завернутые в пестрые туру, и Тайра впервые порадовалась, что ее не видят. Хорошо быть призраком — не всегда, но иногда, — очень выгодно. Ни тебе окриков, ни кривотолков, ни косых взглядов, ни приказов в спину «А, ну, пшла домой, сутра! Шатаешься на закате без дела…»

Вечер, теплый воздух, оранжевый бок пузатой вазы, отблеск красноватого неба в окне. Находясь «внутри» мира, она чувствовала и видела вещи ярче, нежели вне его, и все же не сомневалась в том, что одновременно находится в Криале. Просто пересечение миров, миражи. Она вошла в Архан и как бы не вошла в него, осталась у входа — странное чувство, иррациональное. Хотя рациональных Тайра давно уже не испытывала.

Только бы поддалась слабым пальцам дверь. Только бы скрипнула, как часто делала на сквозняке, когда Ким выходил с трубкой во двор, чтобы посидеть на неостывших еще от дневной жары ступенях.

Полная надежд и предвкушения, с гулко стучащим в груди сердцем, Тайра занесла ногу и медленно поставила ее на твердую поверхность заметенного песком и пылью крыльца.

В доме она долго не могла заставить себя сдвинуться с места.

Всюду воспоминания, далекие голоса, скрипучее ворчание старика и заливистый смех подростка, запах книжных корешков, оплывших свечей и отсвет на подлокотнике кресла красновато-бородовой жесткой протершейся накидки.

Накидки не было. Как не было ни голосов, ни запахов — все лишь в ее голове — расшалившейся памяти.

Пустые полки, неметеный пол, тишина и зависшие в углах, как всегда на закате, пока не разажжешь камин, глубокие синеватые тени. Где-то там, справа, коридор и маленькая кухня — там время от времени Тайра заваривала на двоих чай, чуть дальше спальня, куда она никогда не заглядывала. Наверное, были и другие комнаты, но немного — дом маленький.

Она бы купила его — на последние, на заработанные потом и кровью… Если бы могла работать, если бы была живой и если бы ее мечты хоть когда-нибудь сбывались.

Но, увы.

Глядя на пустые полки, когда-то тесно уставленные книгами, и стоя посреди темной маленькой гостиной, девочка-девушка с желто-зелеными глазами, одетая в разорванную износившуюся одежду, неслышно плакала.

Неживая девушка. Бездушная, вечно привязанная к Коридору странница-призрак. Оплакивающая свое прошлое, настоящее и будущее, Тайра.

«Если ты читаешь это письмо, значит, вернулась в мой дом, и, значит, все идет так, как и должно быть. О твоей судьбе, Тайра, я знал наперед, но ты прости, что умолчал. Знание не всегда можно передавать — не то, что предназначено хранить бременем тебе одному, и не то, что может и не должно изменить ход текущих и будущих событий. Тебе будет нелегко понять, для чего ты попала в тюрьму, а затем и Коридор…»