Мистерия (СИ) - Мелан Вероника. Страница 95

— И тебя не смущает, что…

— Нет.

Он понял ее без слов. Если у них в запасе лишь сто пятьдесят с хвостиком дней, то так тому и быть.

— Ты вернешь душу, я уверен, и впереди у тебя засияет новая прекрасная жизнь. И если тогда ты решишь, что сделала неправильный выбор…

— Я не решу. Я уже решила.

— Позволь я все равно доскажу. Если вдруг тебе покажется…

— Стив, — Тайра подалась вперед, высвободила руки и погладила щетинистые щеки ладонями, — не нужно договаривать. Я чувствую все, что ты хочешь сказать.

— Да?

— Да. Ты хочешь предложить мне остаться до этого момента — до момента возвращения души — свободной, чтобы в случае, если я приму иное решение, я, ничем не связанная, смогла уйти. Вот только я не уйду. Неужели ты думаешь, что после того, как я предложила тебе свое сердце, душу, которой у меня пока нет, и собственное тело, я смогу изменить решение?

— Я не знаю.

— Знаешь. Ты просто все еще беспокоишься, что не дал мне шанса взглянуть на других мужчин. Но я не хочу на них смотреть. Я уже увидела того, кто мне нужен.

— Первого попавшегося в Коридоре?

— Своего единственного. А где он попался, мне неважно. И я скажу тебе больше… — на мгновенье Тайра отвернулась в сторону, и Стив со сжавшимся сердцем заметил, что ее глаза блестят от влаги. — Я знаю, что теперь мы не расстанемся. Даже когда я уйду…

— Ты не уйдешь.

— Даже если уйду. Я буду ждать тебя там, где я есть, и я дождусь. Я не сгину во мраке, не позволю заточить меня навеки во тьме, я выберусь откуда угодно и буду ждать нашей новой встречи. С душой или без — я останусь навсегда верна тебе.

Он не смог ответить, потому что в этот момент потерял способность говорить. Вновь вжимался в ее ладони лицом и боялся того, что намочит их ресницами. Негоже так… Нельзя, не поймут. И дрожал, надеясь, что этого не видно.

А после вдруг собрался из клейкой расплывшейся массы обратно в мужчину, поднялся с пола, нежно коснулся губами тыльной стороны ее ладони и негромко произнес.

— Если так, то пусть все будет так, как должно быть.

— Будет как? — Тайра, волнуясь, подобрала под себя ноги.

— Подожди меня здесь.

И она проводила выходящую из комнаты широкоплечую мужскую фигуру растерянным взглядом.

Доктор отсутствовал всего минуту, а когда вернулся, то сперва несколько секунд постоял в центре комнаты, глубоко втянул воздух, выпустил его наружу и сделал шаг вперед. Опустился на одно колено, протянул вперед то, что было зажато в его руке, но не раскрыл ладонь.

— Тайра, — произнес он, и вслед за ее именем последовала продолжительная пауза. — Я хотел предложить его тебе уже после того, как… как обстоятельства с твоей душой изменятся, после того, как ты получишь ее назад, но ты пришла и сказала, что приняла решение…

— Приняла, — прошептала она, переводя взгляд то на непривычно серьезное лицо, то на ладонь, которая что-то прятала.

— И теперь я не вижу смысла ждать. Это кольцо — мое кольцо, которое будет твоим. Я хочу подарить тебе его, равно как и свою фамилию, и прошу тебя дать мне право защищать тебя, заботиться о тебе, быть твоим мужчиной. И прости, пожалуйста, что кольцо такое простое — очень часто его украшают драгоценными камнями или витыми буквами, но на нем лишь гравировка. Когда я попросил сделать его таким, я знал, что моя женщина не откажется носить такое, не осудит меня за…

Он прервался, потому что Тайра плакала — молча глотала слезы и протягивала вперед руку. И он не стал блистать красноречием и толкать никому уже ненужную речь — разжал ладонь, надел тонкое золотое кольцо с единственным мелким в центре камушком на дрожащий палец и прижал к себе плачущую, такую хрупкую, но впервые в жизни свою женщину.

Его женщину. Тайру.

— Можно я буду спать… — она забыла это слово и теперь волновалась, то и дело комкала ночную сорочку в пальцах и краснела.

— Одетой?

Шуршали расправляемые одеяла, и Тайра не могла разобраться в чувствах, которые обуревали ее при взгляде на обнаженный крепкий торс Стива. Любопытство, восхищение, страх? Хорошо, что все… остальное скрыто тканью широких трусов.

— Конечно, родная. Я же сказал, — Лагерфельд мягко обнял застывшую у кровати девушку — обнял осторожно, чтобы не коснуться теми частями тела, которые бы ее смутили, — просто спать. Мы будем просто вместе спать — ничего более, хорошо?

— А ты…

— Я не буду пока даже касаться тебя, только обниму и поцелую перед сном.

— Но разве ты не должен…

— Я никому ничего не должен. И уж точно не должен пугать тебя стремительными мужскими поползновениями. Ты, — он ласково погладил Тайру по лицу, — моя. И мне достаточно просто знать это. А со временем, потихоньку, когда ты перестанешь бояться близости…

— Я не…

— Хорошо, не боишься. Но только со временем, когда ты ко мне привыкнешь, я позволю себе обнимать тебя теснее и жарче, хорошо?

— Хорошо.

Ей стало легко. Он такой — такой, как она ожидала. Настоящий, заботливый, чуткий, понимающий. Он — тот самый. Он никогда не сделает больно, не принудит и не обидит. Он… идеальный.

Чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете и зная, что в эту ночь, пусть даже ничего не случится, она все равно не сомкнет глаз — будет благодарить и молиться, молиться и благодарить — Тайра ждала обещанного на ночь поцелуя.

И он случился. Уже при выключенном свете, при ее полностью закутанном в одеяло теле, при головокружительном восторге от самого только знания о том, что у нее теперь есть муж — свой мужчина и защитник. Тот самый — с нужными красными нитями, которые тянутся к ее синим. Ее позволяющая обрести гармонию половина. Ее правильный Стив.

Легкое касание губ, поглаживание щеки ладонью и едва слышный выдох «Спокойной ночи, любимая».

— Спокойной ночи, — прошептала Тайра в темноту. И лишь мысленно добавила «Чудесный, замечательный, изумительный и любимый мой, Стив».

(William Joseph — Cinema Paradiso)

Первый день совместной жизни запомнился ей не столько разговорами, сколько запечатлевшимися в памяти мимолетными отрывками: нежными касаниями невзначай, глубокими и наполненными теплотой и чем-то, не высказанным вслух, взглядами — мы еще успеем поговорить, успеем, впереди много времени, а если нет, то все и так понятно… Ощущением обнимающей ее, словно светящееся одеяло, изнутри и снаружи любви, близким присутствием другого человека, осознанием и одновременно неверием в то, что сказка — ее личная сказка, наконец, сбылась. Переплетенными пальцами, заботливыми вопросами, улыбающимися губами напротив, разлитой в воздухе лаской, которой она все никак не могла надышаться.

И Тайра пьянела. Перебирала густую рыжую шерсть сидящего на коленях Пирата, который вчера лазил по соседским садам, а сегодня решил наверстать упущенное и поприветствовать новую хозяйку дома с должным и по-кошачьи «неотлипным» почтением.

И вновь нежный на ночь поцелуй— воздушный и не ощутимый губами, но ощутимый сердцем. И ставшие до боли необходимыми слова «Спокойной ночи, любимая».

— Спокойной ночи, Стив.

А после она полночи слушала ровное тихое дыхание и, приподнявшись на локте, любовалась расслабленным красивым лицом спящего рядом мужчины.

Второй день запомнился суетой, моросящим дождем и большими картонными коробками — они переносили из ее домика вещи.

— Но ведь я могу здесь что-то оставить, правда?

Тайра волновалась — она любила это место — свой угол, свой стоящий на подоконнике спальни горшочек с безымянным растением — перенести бы его к трем приобретенным, уже стоящим у Стива друзьям, но она почему-то не решалась.

— Конечно, любовь моя. Этот домик так и останется твоим навсегда — его не нужно продавать или отказываться от него. Пусть он станет твоей библиотекой или кабинетом, куда можно приходить, работать, читать, отдыхать. Ты сама решишь, для чего он будет служить.