Дневники белокурого демона (СИ) - "Не-Сергей". Страница 12

- Олег, не надо, - тревожный шепот Артура, уже оценившего ситуацию, перевес противника в численности и в массе.

Было слишком поздно, мужчина завёлся не на шутку, словесная перепалка всё больше переходила на язык мата, теряя даже приличные предлоги. Совсем уж неожиданным стало вмешательство окружающих. Теперь перевеса в численности у противника не было, только в массе. Гомофобов откровенно давили, в то же время не давая покинуть коридор, назревало побоище. Артуру хотелось выть от отчаяния, от обиды за безвозвратно испорченный праздник.

В тот раз вмешалась охрана, зачинщиков быстро вычислили, и лояльные к секс-меньшинствам хозяева клуба попросили задир покинуть территорию. Впрочем, как и некоторых особенно агрессивных защитников своих прав. Скандал продолжился при выходе, но быстро стих. Мы с Сергеем успели проскользнуть в двери мужского туалета, дабы избежать разборок, и затащить следом плюющего ядом Олега. То есть тащил его я, а Сергей вынужден был помочь мне в этом нелегком деле, видя, что я всё равно не отцеплюсь. Меня мучила необъяснимая вина. Мой мужчина устроил мне такой праздник, а я так бездарно разочаровал его. Зашвырнул с размаху в другую, перепачканную чужими слюнями и непотребной взвесью похабщины, сторону таких отношений. Сам сломал сказочный домик, так любовно им выстраиваемый для нас.

А потом кошмарные объяснения, мои крики и острое чувство дежавю. Олег быстро сник, будто почувствовав несвоевременность своего вмешательства. Сергей мрачнел на глазах, глядя в меня двумя безднами опрокинутого представления обо мне же. Я не знаю, что он думал тогда, но меня пробирало до костей его сожалением о том, что я не в силах был вернуть ему. 

- Артур, прости, я всё испортил. Прости, - сумбурные движения рук отвлекали от отчаяния в глазах Олега.

Он выскочил в коридор, замелькала открывающаяся в обе стороны дверь, прощально помахивая оставшимся в плену постепенно затухающей амплитуды.

- Ты любишь его? – неловкость вопроса, неловкость короткого кивка в сторону выхода.

Артур никогда не знал ответа на этот вопрос, просто потому что никогда не задавал его себе. Его секундного замешательства хватило, чтобы потерять и Сергея.

- Я пойду, пожалуй, - резкий взмах дверью, и обрушившееся одиночество ватной тяжестью обложило со всех сторон.

Я выскочил на улицу, ещё не понимая, за кем из них кинулся, не в силах выбрать направление. Просто побежал вперёд, в темноту ночи. Повинуясь какому-то атавистическому инстинкту. Бежал, не разбирая дороги, не замечая ничего перед собой. И этот сумасшедший гон был блаженным побегом от реальности, однако она меня слишком быстро настигла. Кто-то дёрнул стоп-кран на повороте и мой поезд уже летел с рельс в пустоту, визжа металлом о металл и скрежеща стонущими вагонами.

Подножка из темноты опрокинула Артура навзничь, впечатывая подбородком в ещё теплый асфальт. Громко щёлкнули челюсти, зазвенело в ушах. Оглушило болью.

- Оба-на! Привет, малышка, а ты не нас ищешь часом? – знакомый голос проскрёб глубокие борозды внезапным ужасом по внутренностям. – Это правильно, мы парни хоть куда и справимся получше твоих сладких пидорков. Чего разлёгся, ждёшь, когда тебе вставят?

Глумливое ржание над головой перекрывается собственным оглушительным дыханием. Чей-то подбитый железом каблук резко, с противным хрустом, дробит пальцы. Крик, переходящий в протяжный вой, порождает ещё большее веселье.

Я не знаю, сколько их было. Пять или шесть человек, если судить по субъективным ощущениям. Меня били долго и со вкусом. Почти бесконечно. Пинали с оттяжкой. Ломали рёбра. Не жалели. Чтобы я перестал вырываться и не пробовал больше встать, мне сломали ногу. Насиловать меня остались только трое, остальные брезгливо отказались и ушли. И то один остался только посмотреть. Вряд ли мне удалось бы выжить, если бы все они соблазнились таким противоречивым способом наказания за гомосексуализм.

На меня обрушили волну чужого грязного вожделения, изгаженного их собственными комплексами и мерзкой постыдностью табу. Отвратительно пахнущую торопливость неумелого вторжения, разрывающего внутрь створки горячего кровотечения. Вонзаясь в захлёбывающийся паникой мозг. Вминая в неумолимую твердость асфальта хрусткие рёбра.

Я не мог уже оказать никакого сопротивления, тело перестало меня слушаться. Сознание будто отделилось, мечась в истерических воплях, не в силах ни покинуть разломанную оболочку, ни подчинить её своим приказам. Я всё время был в сознании, спасительная тьма отторгала меня. В какой-то момент боль и всё происходящее стало восприниматься мной отстранённо, превысив лимит выдержки нервных окончаний и разбитой в труху психики. Видимо, наступил шок, потому что я перестал метаться и просто ждал, когда всё закончится. Но вот тут-то и навалилась настоящая бесконечность.

В мой мозг врезались странные детали, не имеющие никакого отношения к происходящему. Коричневый камень с белой прожилкой. Мятый зелёный фантик от конфеты. Мигающие блики фар в отдалении. Оброненный кем-то блестящий брелок в виде черепа. Покачивающийся свет фонаря за деревьями. Эти непонятные мелочи навсегда отпечатались в моей памяти.

После того как меня попинали напоследок, уже без особого энтузиазма, сплюнули на саднящую кожу спины, и наконец оставили в покое, я ещё пролежал какое-то время без движения, возможно, даже умудряясь проваливаться в бездну бессознательного. А потом долго полз, прорываясь сквозь липкое облако застилающей глаза и впивающейся в сердце боли, сквозь красную пелену безотчётного желания выжить. Пользуясь только левой рукой и правой ногой, и даже бордюр тротуара был для меня непреодолимым препятствием.

Отец потом ходил на тот пустырь, где меня нашли, сказал, что я прополз не больше полуметра, судя по размазанному кровавому следу. А мне казалось, что я преодолел километры.

- Вам повезло, молодой человек, внутренние органы в относительном порядке, повреждения не такие сильные, как могли бы быть. Это исключительное везение, уверяю Вас. После таких побоев мало что остается в целости. Отёки спадут. Разрыв прямой кишки, в сущности, совсем маленький. Кровотечение мы остановили. Некоторое время придётся провести в полной неподвижности и на диетическом питании. Меня гораздо больше беспокоит Ваша рука. Возможно, подвижность никогда не восстановится полностью, - молодой врач, словно увлечённый сложной теоремой сумасшедший математик, с трудом прячет блеск глаз за модными очками. – Вы правша?

- Да… - хриплое дыхание на замену полноценному голосу. – Был.

Сочувственный кивок деловитого цинизма.

- Не волнуйтесь, поставим Вас на ноги за пару месяцев. Будете лучше прежнего.

Лучше прежнего или хуже, уже не важно. Меня прежнего больше нет. Он остался там, на мокром асфальте, излился вовне с вытекшей кровью. А новый я так и не появился на свет. Мне приходится заново учиться жить. Так же, как и заново учиться пользоваться левой рукой. Вот только всё потеряло смысл. Хотя я уже вовсе не уверен, что этот смысл был раньше. Во всяком случае, мне этот смысл кажется пустым и безнадёжным. Я хотел уйти, но мамин крик напомнил мне о том, что таким образом я не просто сбегу, а накажу близких, ни в чём неповинных людей. Это не они сделали меня и мою жизнь такой. Это я сделал.

Меня тогда долго мучали и врачи и милиция. 

Молодой подвижный парень, снимавший у меня показания, смотрел одновременно насмешливо, с лабораторным интересом, нескрываемым превосходством и каким-то неприятным пониманием. А перед уходом неожиданно доверительно склонился ко мне и зачем-то пообещал, что этим, когда их поймают, в тюрьме несладко придётся. А ещё попробовал внушить мне, что я легко отделался, если бы меня насиловали посторонними предметами, как чаще всего и бывает в таких случаях, шансов выжить было бы значительно меньше. Всё-таки на пустыре я провалялся довольно долго, при больших разрывах, скорая бы уже не понадобилась.