Три метра над небом - Моччиа Федерико. Страница 18
Клаудио не верит своим ушам:
– Выходит, что мы еще и благодарны должны быть этому Стэпу!
Раффаэлла рассержена.
– А ну прекращайте этот спектакль, поняли? Немедленно скажите, как звать этого парня. Ясно?
Баби припоминает: сегодня утром… разговор с Даниелой… Было еще рано, у нее слипались глаза, но она совершенно уверена.
– Дани, ты же знаешь, как его зовут. Скажи!
Даниела ошалело уставилась на Баби. Крыша у нее поехала, что ли? Сказать? Выдать Стэпа? После того, что они сотворили с Бранделли, а сколько еще было таких историй! Ей разобьют Vespa, а ее саму изобьют и изнасилуют. Стены школы испишут ругательствами с ее именем и описанием непристойностей, в которых ей, к сожалению, участвовать не приходилось. Выдать? В тот же миг у нее случается провал в памяти.
– Мама, я знаю только, что его зовут Стэп. Баби обрушивается на сестру:
– Ты врешь! Ты все врешь! Я плохо помню, но сегодня утром ты мне говорила, как его зовут. Вы с подружками прекрасно его знаете.
– Что ты несешь?
– Ты трусиха подлая, ты просто боишься, потому и не говоришь! Ты знаешь, как его зовут!
– Нет, не знаю.
– Нет, знаешь!
Вдруг Баби умолкает. Что-то в памяти открылось, развязалось и прояснилось. Она вспомнила.
– Стефано Манчини. Вот как его зовут. А прозвище у него Стэп.
Глядя на сестру, она повторяет ее слова:
– Мы с подружками называем его «суперпарень».
– Молодец, Баби.
Клаудио вытаскивает из кармана клочок бумаги, на котором он все записывает. Вписывает туда имя, чтобы не забыть. Записывая, он начинает нервничать: там значится кое-что, что ему надо было сделать, но сейчас уже поздно.
Даниела уставилась на сестру.
– Что, умная, что ли? Ты соображаешь хоть, что они тебе сделают? Они разобьют тебе Vespa, изобьют тебя и испишут твоим именем стены школы!
– Vespa и так разбита. На стенах не думаю, что что-то напишут, хотя бы потому, что вряд ли кто из них вообще умеет писать. А если они захотят меня избить, то папа защитит меня, правда ведь?
Баби поворачивается к нему. Клаудио думает об Аккадо: как это, наверное, больно, когда разбивают нос.
– Конечно, доченька.
Баби проходит мимо матери, улыбается ей. Раффаэлла смотрит ей вслед. Она горда за дочь. Баби пошла в нее. Не то что Даниела. В сущности, страх ее оправдан. Даниела вся в отца.
Клаудио кладет на кровать серый костюм.
Выбрав рубашку, Клаудио и ее швыряет на кровать. А сверху кладет свой любимый галстук. Может, хоть сегодня удастся его надеть.
Родители уходят как всегда, строго наказав никому не открывать. Сразу после этого Баби прямо в халате бежит вниз и прячет ключи от дома под ковриком. Вот бы знать, где сейчас Паллина. На гонках в «Олимпике», должно быть… Вот счастливая.
Звонит телефон. Даниела успела раньше.
– Джулия?
Ответ неверный.
– Ах, извините, сейчас я передам ей трубку. Это тебя.
Баби вырывает трубку из рук сестры.
– Алло?
Чувство удовлетворения сменяется смущением. Это мать Паллины. Даниела издевательски ухмыляется: «Только недолго, ладно?»
Баби пытается ее пнуть. Даниела уворачивается.
Баби возвращается к разговору.
– Да, синьора, добрый вечер.
Слушает, что скажет мать Паллины. Та, естественно, просит позвать дочь.
– Но она спит!
Затем, рискуя как никогда:
– Хотите, чтобы я ее разбудила?
Закрывает глаза и сжимает зубы в ожидании ответа.
– Нет, нет, не беспокойся. Я скажу все тебе.
Пронесло.
– На завтра, на утро у нее назначен анализ крови. Поэтому скажи ей, пожалуйста, чтобы она с утра не ела и что я приеду за ней к семи. Она вернется ко второму уроку, если мы не опоздаем.
Баби вздыхает с облегчением.
– Да, но на первом уроке у нас Закон Божий…
Баби думает, что уж ее подруге этот предмет и вовсе ни к чему. Со всеми этими парнями-бандитами и всем враньем душа Паллины потеряна окончательно.
– Пожалуйста, Баби, не корми ее.
– Хорошо, синьора. Не беспокойтесь.
Баби вешает трубку. Даниела подходит к ней, чтобы снова завладеть телефоном.
– Сошло нормально?
– Это для Паллины сошло нормально. Если поймают – ее проблемы. Мне-то какое дело?
Баби набирает номер мобильного Паллины. А вот фиг вам: он выключен. Естественно. Она спит у меня дома, а по моему телефону не подходят. По какому тогда звонить? Собственно, а о чем я так волнуюсь? Это ей надо волноваться. А мне и внимания на это обращать не стоит.
Баби заваривает себе ромашкового чаю. Два ломтика лимона, пакетик Dietor, и устроиться на диване. Ноги поджаты, ступни зарылись в подушку, где потеплее. Баби включает телевизор. Даниела звонит Андреа. Рассказывает ему историю с Паллиной, о том, что звонила ее мать, о том, как Баби врала напропалую, и многое другое. Ему крайне интересно. Баби в гостиной принимается переключаться по каналам. Передача о древних цивилизациях, любовная история поновее, чересчур сложная викторина. Баби на секунду останавливается. Нет. Ответа она не знает. Из коридора доносится веселый, заинтригованный голосок Даниелы. Слова любви перемешиваются с милыми смешками. Баби выключает телевизор. Паллине придется вернуться раньше семи.
– Спокойной ночи, Дани.
– Спокойной ночи, – улыбается Даниела сестре.
Баби даже не пытается сказать ей, чтоб не занимала телефон. Зачем? Она чистит зубы. Кладет на стул форму на завтра, собирает сумку и забирается в постель. Бормочет молитву, уставившись в потолок. Но мысли ее где-то витают. Гасит свет. Вертится в постели, пытаясь заснуть. Бесполезно. А если Паллина приедет прямо в школу? Она может, она такая. Прошляется всю ночь, Полло привезет ее к Фальконьери, а мать между тем приедет забирать дочку к ней, к Баби. Чтоб она сдохла, эта Паллина! Вечно у нее любовь с какой-то подковырочкой! Висела бы себе по два часа на телефоне, как моя сестрица, и все были бы счастливы. И никаких проблем, кроме счета за телефон. Нет, ей понадобилось переться на эти гонки! Разыгрывать из себя роковую женщину. Чтоб она сдохла! Баби вылезает из постели и быстро одевается. Натягивает пуловер и джинсы, идет в комнату Даниелы, берет у нее пару синих кроссовок Superga. Проходит мимо сестры. Та, естественно, все так же висит на телефоне.
– Пойду предупрежу Паллину.
Даниела ошеломленно смотрит на нее.
– Ты идешь к «оранжерее»? Я тоже хочу.
– К какой оранжерее? Я иду в «Олимпику». Там гонки.
– Да, они называются «оранжерея».
– Почему?
– Потому что вдоль дороги стоят цветы – в память тех, кто погиб.
Баби проводит ладонью по лбу:
– Только этого не хватало… Оранжерея!
Хватает в коридоре куртку, выбегает… Но тут ее тормозит Даниела.
– Баби, пожалуйста, можно я с тобой?
– Да вы что, все с ума сошли? Ты, я, Палли-на – все рвемся на эти гонки. Может, еще и на мотоциклах погоняемся?
– Если наденешь пояс с ромашками, тебя выберут и посадят сзади, возьми мой, это же так здорово – быть «ромашкой»…
Баби думает о том, что она выпила ромашковый чай, чтобы заснуть. И напрасно. Поднимает воротник куртки. Ей кажется, будто она сидит перед ведущим, участвует в викторине, придуманной специально для нее. Почему ты спешишь туда? Почему идешь в эту оранжерею, к букетам цветов в честь умерших? На улицу, где безбашенные парни рискуют найти тот же конец? Ответ кажется ей таким простым. Она идет предупредить Паллину, чтобы та вернулась до семи. Паллину – которая обожает бывать в кретинских местах. Паллину – которая ничего не знает по латыни. Паллину – которой она прямо-таки обожает подсказывать, даже если ей за это достается замечание. Да, она идет туда только ради Паллины, ради подруги. По крайней мере, в этом она себя усиленно убеждает.
– Даниела, последний раз тебе говорю. Кончай трепаться.
И выбегает, в волосах заколка со стразами, а сердце почему-то быстро колотится.