После тебя - Мойес Джоджо. Страница 29

– Я буквально на минуточку, – услышала я приглушенное бормотание. – Только передохну. А затем я пойду танцевать. Мы пойдем танцевать.

– Лили, мне с утра на работу.

– Луиза, я тебя люблю. Я тебе уже говорила? Реально люблю. Ты единственная, кто…

– Ты не можешь вот так приходить и заваливаться…

– Мм… Сон в стиле диско… – промычала она и осталась лежать неподвижно.

Я тронула ее за плечо:

– Лили?.. Лили?

Но в ответ услышала лишь легкое похрапывание.

Подождав пару минут, я со вздохом стянула с Лили замызганные кеды, перевернула ее на бок, вынула все из карманов (сигареты, мобильник, измятую пятерку) и отнесла к себе в комнату. А затем, уже окончательно проснувшись, хотя на часах было три ночи, уселась на стул возле Лили и стала следить, чтобы та, не дай бог, не задохнулась.

Волосы Лили рассыпались по плечам, а ее лицо во сне было удивительно спокойным, на нем словно отпечаталась сердитая морщина между бровей, что в сочетании с застывшей безумной улыбкой было нереально прекрасно. И как ни бесило меня ее поведение, я поняла, что не могу долго на нее сердиться. Бедная девочка действительно получила тяжелый удар в это воскресенье. Лили была моей полной противоположностью. Она не лелеяла свою боль и не держала ее в себе. Нет, она давала волю своим чувствам, напивалась и делала бог знает что, лишь бы заставить себя поскорее забыть. До этого момента я даже не подозревала, до чего же она похожа на своего отца.

Уилл, а как бы ты поступил на моем месте? – мысленно спросила я его.

В свое время я не смогла помочь ему и вот теперь не знала, как помочь ей. Не знала, как все наладить.

Я вспомнила слова сестры. Ты ведь понимаешь, что не справишься сама. И в этот предрассветный час я на миг возненавидела ее за то, что она, как всегда, оказалась права.

Следующие несколько недель Лили чуть ли не через день заявлялась меня навестить. И я никогда не знала, какую Лили на сей раз увижу: ненормально жизнерадостную, требующую, чтобы я пошла с ней в ресторан, или взглянула на роскошную кошку на заборе, или потанцевала за компанию под музыку какой-то группы, которую она только что для себя открыла; либо подавленную, с настороженным взглядом, молча идущую прямым ходом в гостиную, чтобы лечь на диван и включить телевизор. Иногда она задавала на первый взгляд случайные вопросы об Уилле. Какие передачи он смотрел? (Он практически не смотрел телевизор. Он предпочитал фильмы.) Какой его любимый фрукт? (Виноград без косточек. Красный.) Когда я в последний раз видела его смеющимся? (Он редко смеялся. Но его улыбка… Ее невозможно забыть. Блеск ровных белых зубов, морщинки в уголках глаз.) И я никогда не знала, устраивают ли ее мои ответы.

И примерно каждые десять дней я видела пьяную Лили или того хуже (я никогда толком не знала), которая, не обращая внимания на мои протесты и лишая меня законного сна, на заре барабанила в дверь, ковыляла, с размазанной по щекам тушью и босиком (туфли она успевала где-то посеять), в гостевую комнату, падала на раскладушку и вырубалась, а утром, когда мне пора было уходить на работу, категорически отказывалась просыпаться.

Похоже, у нее было совсем мало друзей, а увлечений не было вовсе. Она могла спокойно обратиться к любому прохожему на улице, чтобы с непрошибаемой уверенностью избалованного ребенка попросить его об одолжении. Но дома никогда не подходила к телефону и свято верила, что она никому не нравится.

Я знала, что занятий в большинстве частных школ летом нет, а потому поинтересовалась, где она ночует в те дни, когда не появляется ни у меня, ни у матери, и после короткой паузы она ответила: «У Мартина». А когда я осторожно спросила, можно ли назвать Мартина ее бойфрендом, она, как все подростки, скорчила рожу, словно я сказала не только глупость, но и фу какую мерзость.

Иногда она сердилась, иногда грубила. Но я не находила в себе моральных сил ее оттолкнуть. У меня создалось ощущение, что для Лили, при всем ее беспорядочном поведении, моя квартира непонятно почему стала чем-то вроде прибежища. И я поймала себя на том, что ищу ключи к разгадке этой тайны: проверяла ее телефон на предмет сообщений (заблокирован на пин-код), карманы на предмет наркотиков (ничего, если не считать того косячка), а однажды, когда она явилась ко мне пьяная и заплаканная, проследила из окна за машиной, стоявшей возле моего дома и сигналившей добрые три четверти часа, пока один из соседей не спустился вниз и не треснул кулаком по стеклу с такой силой, что нахалу в автомобиле пришлось сдаться и уехать ни с чем.

– Лили, я, конечно, тебя не осуждаю. Но, по-моему, это не самая хорошая идея – напиваться до невменяемого состояния, – однажды утром, заваривая нам кофе, сказала я.

Лили теперь проводила со мной столько времени, что мне пришлось внести коррективы в свой образ жизни: я покупала продукты на двоих, убирала чужой мусор, дважды в день делала горячие напитки и старалась не забывать запирать дверь в ванную, чтобы не слышать пронзительных воплей: Боже мой! Какой ужас!

– Нет, осуждаешь. Как еще прикажешь понимать твои слова насчет того, что «это не самая хорошая идея»?

– Я серьезно.

– Разве я учу тебя жить? Разве я говорю тебе, что у тебя депрессивная квартира и ты одеваешься как человек, утративший интерес к жизни, если, конечно, ты не хромоногая порнушница-пикси [11], что, честное слово, просто отвратительно. Разве я к тебе лезу? Да? Нет. Я вообще молчу в тряпочку, так что отвяжись от меня.

И тогда мне вдруг захотелось ей рассказать. Рассказать, что со мной случилось девять лет назад, в ту ночь, когда я выпила лишнего, и как сестра на рассвете вела меня домой, босую и плачущую. Но Лили, несомненно, отнеслась бы к моей истории с тем же детским презрением, с каким она относилась ко всем моим откровениям, да и вообще, я смогла открыться только одному человеку. Но его больше нет с нами.

– Просто свинство будить меня посреди ночи. Мне на работу рано вставать.

– Дай мне ключ. Тогда я не буду тебя будить, разве нет?

Ее победная улыбка меня доконала. Ослепительная и настолько похожая на улыбку Уилла, что я, сама того не желая, дала ключ.

И, делая это, я прекрасно понимала, что сейчас сказала бы моя сестра.

Я уже дважды успела поговорить с мистером Трейнором. Он хотел узнать, все ли хорошо у Лили, и волновался за ее будущее.

– Мне кажется, она определенно очень одаренная девочка. И бросить школу в шестнадцать лет не самая хорошая идея. А что по этому поводу говорят ее родители?

– Похоже, они вообще много не говорят.

– Может, мне стоит с ними побеседовать? Как вам кажется, ей понадобятся деньги для поступления в университет? Из-за развода у меня сейчас стало чуть хуже со свободными средствами, но Уилл оставил немного денег. И мне кажется, мы можем найти им… хорошее применение. – Он немного понизил голос. – Однако с нашей стороны было бы разумно прямо сейчас ничего не говорить Делле. Боюсь, она может меня неправильно понять.

Я не была до конца уверена, способна ли она вообще его правильно понять, поэтому в знак согласия лишь что-то промычала.

– Луиза, как вам кажется, мне удастся уговорить Лили снова меня навестить? Она не выходит у меня из головы. И мне бы хотелось попробовать еще раз. Уверен, Делла будет только рада познакомиться с ней поближе.

Я вспомнила выражение лица Деллы, когда мы ходили вокруг да около на кухне, и у меня, естественно, возник вопрос: мистер Трейнор действительно настолько слеп или он просто неисправимый оптимист?

– Хорошо, я попробую, – пообещала я.

Когда ты остаешься одна в городе в жаркий июльский уик-энд, то начинаешь совсем по-другому воспринимать тишину своей квартиры. Моя смена закончилась рано, в четыре часа, и в пять я уже была дома, усталая и измученная; правда, меня согревала мысль о том, что я несколько часов побуду в полном одиночестве. Я приняла душ, съела тост и залезла в Интернет посмотреть имеющиеся вакансии с заработной платой выше минимальной или хотя бы с нормированным рабочим днем, а затем, открыв все окна в гостиной в надежде на спасительный ветерок, села на диван и стала слушать просачивающиеся в теплый воздух звуки большого города.