После тебя - Мойес Джоджо. Страница 33

– Но он не может уезжать слишком далеко от дома, так как она в любой момент может начать рожать.

– Я могу тебя к нему отвезти.

– Не надо.

Лили села, подтянув коленки к подбородку, взяла пульт и принялась переключать каналы.

– Может, хочешь об этом поговорить? – после минутного молчания предложила я.

Но Лили не удосужилась оторваться от телевизора, и я поняла, что разговор закончен.

В четверг я пошла к себе в спальню и, плотно закрыв дверь, позвонила сестре. Мы перезванивались несколько раз в неделю. Теперь, когда моя размолвка с родителями больше не разделяла нас с Триной, точно минное поле, нам стало гораздо легче общаться.

– Как думаешь, это нормально?

– Папа рассказывал, что, когда мне было шестнадцать, я как-то целых две недели с ним не разговаривала. Только огрызалась. А ведь я тогда была вполне довольна жизнью.

– Она не огрызается. Но выглядит очень несчастной.

– Все подростки выглядят несчастными. По определению. На самом деле беспокоиться стоит именно о внешне вполне довольных жизнью. Возможно, за внешней веселостью скрываются серьезные проблемы. Или булимия, или склонность к клептомании.

– Она провалялась на диване все последние три дня.

– Ну и что с того?

– Думаю, у нее что-то случилось.

– Ей шестнадцать. Ее папаша вообще не знал о ее существовании и сделал ноги задолго до ее рождения. Мамаша вышла замуж, выражаясь словами Лили, за какого-то урода, у девочки двое братьев-разбойников, талантливых учеников Реджи и Ронни Крэй [12], а ее семейка сменила замки на входной двери. На ее месте я бы тоже валялась на диване и рыдала, – сказала Трина, громко прихлебывая чай. – И в довершение всего она живет с особой, которая напяливает на работу в бар блестящий зеленый спандекс и называет это карьерой…

– Люрекс. Это люрекс.

– Не имеет значения. Итак, а когда ты собираешься найти себе приличную работу?

– Скоро. Просто сперва мне нужно… понять, на каком я свете. Словом, прояснить ситуацию.

– Эту ситуацию.

– Она в депрессии. И у меня за нее болит душа.

– А знаешь, что может меня вогнать в депрессию? То, как ты держишь обещание начать другую жизнь, при этом жертвуя собой ради первого встречного бомжа.

– Уилл не был бомжом.

– А вот Лили да. Ты ведь даже толком не знаешь эту девчонку. А тебе надо сосредоточиться на том, чтобы двигаться дальше. Рассылать резюме, заводить нужные знакомства, выявлять свои достоинства, а не искать оправдания тому, почему ты топчешься на месте.

Я уставилась в небо. Из соседней комнаты доносилось глухое бормотание телевизора, затем я услышала звук шагов в сторону кухни, хлопанье дверцы холодильника и снова шаги обратно к дивану.

Немного понизив голос, я продолжила:

– Трин, а что бы ты сделала на моем месте? Ребенок мужчины, которого ты любила, появляется на пороге твоего дома, и ни одна живая душа не желает нести за него ответственность. Неужели ты тоже умыла бы руки?

Сестра как-то странно притихла, что с ней случалось нечасто. И я почувствовала себя обязанной продолжать говорить.

– Представь, что это был бы повзрослевший на восемь лет Том, и он сказал бы, что поругался с тобой, уж не знаю из-за чего. Сказал бы, что он никому не нужен, а теперь слетел с катушек. Так, по-твоему, это было бы нормально, если бы единственный человек, к которому он обратился за помощью, отвернулся бы от него, решив, что ему не нужен этот геморрой? И просто бы отвалил, прикинув, что так для него будет лучше? Трин, я пытаюсь делать то, что должно. Ты уж извини, о’кей? – (В ответ тишина.) – Это помогает мне жить. О’кей? Это помогает мне чувствовать себя полезной.

Сестра так долго молчала, что я уж было решила, будто она вышла в другую комнату.

– Трин?

– Ну ладно. Я вроде в свое время читала в «Социальной психологии» что-то насчет того, что подростки не выносят душеспасительных бесед с глазу на глаз.

– Так мне что, разговаривать с ней через дверь?

Уверена, когда-нибудь мне удастся поговорить с сестрой по телефону так, чтобы не услышать усталых вздохов человека, которому приходится повторять все еще раз для идиотов.

– Нет, тупица. Это означает, что, если ты хочешь ее разговорить, вы должны начать делать что-то вместе, как одна команда.

В пятницу по дороге с работы домой я заскочила в хозяйственный магазин. Затем, нагруженная, точно ишак, с трудом преодолела четыре лестничных пролета и вошла к себе. Лили была там, где я и ожидала, на диване перед телевизором. Она неохотно подняла глаза:

– А что это там у тебя такое?

– Краска. Моя квартира выглядит слишком уныло. Ты сама говорила, что ее надо немного освежить. Думаю, мы можем избавиться от этого старья из «Магнолия маркет».

Лили явно оживилась. Я притворилась, будто с головой ушла в приготовление выпивки, но краем глаза увидела, что она потянулась, а затем подошла к пакетам и принялась изучать банки с краской.

– Сомневаюсь, что эта окажется более веселой. Она ведь бледно-серая.

– Мне сказали, сейчас это модно. Но если тебе кажется, что она не годится, я могу сдать ее обратно.

Лили еще раз посмотрела на банку:

– Да нет, вроде сойдет.

– Я вот тут подумала, что в гостевой комнате можно будет сделать две стены кремовыми, а одну – серой. Как по-твоему, будет нормально?

Во время разговора я сосредоточенно разворачивала малярные кисти, стараясь не смотреть на Лили. Затем я переоделась в старую рубашку с шортами и попросила Лили включить музыку.

– А какую именно?

– На твой выбор. – Я оттащила кресло в сторону и расстелила вдоль стены пленку. – Твой папа говорил, что в музыке я совершеннейший профан.

Она ничего не ответила, хотя я, несомненно, ее заинтриговала. Я открыла банку с краской и принялась ее перемешивать.

– Он заставил меня впервые в жизни пойти на концерт. Не попсы, а классической музыки. Я согласилась лишь потому, что только так могла заставить его выйти в свет. Поначалу он очень неохотно выходил из дому. Он надел хорошую рубашку и выходной пиджак, и я впервые увидела его таким… – Я вспомнила свой шок, когда увидела этот тугой синий воротничок и его лицо – лицо человека, которым он был до инцидента. – Так или иначе, я приготовилась умирать со скуки и прорыдала всю вторую часть. Это самая потрясающая вещь, которую я когда-либо слышала.

После короткого молчания Лили спросила:

– А что это было? Что вы слушали?

– Сейчас точно и не вспомню. Сибелиус? Есть такой?

Лили только передернула плечами. Я продолжила красить, Лили топталась рядом. Затем взяла кисть. Поначалу она молчала, но в конце концов немного забылась в ходе монотонной работы. Она трудилась очень аккуратно, стараясь, чтобы краска не капала, и вытирая кисточку о край банки с краской. Мы практически не разговаривали, разве что вполголоса обменивались просьбами: Не могла бы ты передать маленькую кисточку? Как думаешь, а это проступит через второй слой? И только через полчаса лед между нами начал таять.

– Ну, что скажешь? – поинтересовалась я, сделав пару шагов назад, чтобы полюбоваться плодом своих рук. – Как считаешь, мы осилим вторую?

Лили передвинула пленку и принялась за следующую стену. Она поставила какую-то альтернативную рок-группу, о которой я никогда не слышала; музыка была беззаботной и очень приятной. Я снова принялась за работу, стоически не обращая внимания на боль в плече и напавшую на меня зевоту.

– Тебе надо обзавестись какими-нибудь картинами.

– Ты совершенно права.

– У меня дома есть большая репродукция Кандинского. В моей комнате она вообще не в тему. Если хочешь, могу тебе ее отдать.

– Спасибо.

Теперь работа пошла у нее чуть-чуть спорее. Лили широкими мазками красила стену, аккуратно обходя окна.

– Я вот тут подумала… Наверное, нам все же стоит поговорить с мамой Уилла. Твоей бабушкой. Как насчет того, чтобы ей написать?